Глава 15 (2/2)
капли.
Анфиса не могла поверить своим ушам.
— А ты не пытался объяснить… Ну, как оно было? — отойдя от
шока, спросила она.
— Пытался, да Диана меня не пустила.
— И ты решил…
— Да что я решил? Решил, что, раз уж всё проёбано, надо в
руки себя взять. Устроился на работу — в промальп, — квартиру снял вот,
потихоньку её выкупал, пока не наебнулся с седьмого этажа. Теперь, видишь,
медитирую и думаю, как дальше зарабатывать.
— Пиздец, — заключила Воробьёва.
— Он самый.
— Слушай, как ты выжил-то?
— А хуй его знает, — Смирнов махнул рукой и отвернулся. —
Только знаешь, когда меня скоряки забирали, в сознание пришёл, подумал, что
надо обязательно выжить. Выжить и к Яське прийти и — объяснить, что не такой уж
мудак. Ну теперь-то всем планам каюк. Не поеду к ней на инвалидке.
— Почему?
— Боже, Воробьёва, даже ты не можешь быть таким бревном! Ну
вот приеду я к ней переломанным, и чего? Обязывать ребёнка меня прощать, только
потому что калека?
— Как вариант, вернуть ребёнку отца, — Анфиса упрямо
нахмурилась.
— Нет, ты всё-таки бревно. Кому нужен папаша-инвалид?
— Заботливый, любящий и безусловно принимающий? Каждый ведь
может похвастаться такими родителями, — в голосе женщины слышалась безысходная
горечь.
— Ты меня не слышишь, нетопырь, калека, неходячий, на данный
момент неспособный себя обеспечить.
— Почему ты, прости за бестактный вопрос, уверен, что не
сможешь ходить?
— Ну смотри, в позвоночнике у меня пластины, в ноге — пара
штифтов. Ручки-то двигаются, конечно, но вот чтобы ходить ножками, нужна долгая
и дорогостоящая реабилитация, и у нас в стране её никто не обеспечит, даже если
бы необходимая сумма у меня была. Потому что врачи у нас гениальные, а вот для
реабилитации таких, как я, ресурсов нет, технических, я имею в виду. Ну,
знаешь, специальные тренажёры, квалифицированные реабилитологи, пространство,
адаптированное под потребности инвалидов. Ты хоть раз обращала внимание,
насколько у нас среда не учитывает нужды ограниченных в передвижении?
— Я поняла тебя, — безжизненно отозвалась Анфиса. — А где…
Есть шанс?
— Нигде нет. С моими финансами нынче. Нет, в промальпе я
зарабатывал хорошо, но тут операции тоже денег стоят.
— А всё-таки?
— Ну, в Германии, положим. И что тебе с этой информации?
Только, пожалуйста, я тебя очень прошу, не надо ставить в известность Ясю или
Диану. Они ничем мне не помогут да и не обязаны, по большому счёту.
— Насчёт этого можешь не переживать. У меня нет возможности
с ними общаться.
— Расскажешь?
— Если тебе интересно.
— Ну, было бы интересно, да.
На изложение ситуации, в которой оказалась, у Анфисы ушло
минут пятнадцать.
Выслушав женщину, Данил присвистнул.
— То есть все думают, что ты… Скололась?
— Ну, скололась или снюхалась…
— Это детали, — перебил Данил. — А ты, стало быть, нет?
— Разумеется, нет! — возмущённо вскинулась Анфиса.
— Спокойно, Воробьёва, я уточняю. Скажи, пожалуйста, ты как,
нормально зарабатываешь?
— Ну… Не жалуюсь.
— И перед детьми в итоге хочешь выйти из своего
наркотического шкафа?
— В идеале — да.
— Тогда я бы на твоём месте часть зарплаты тратил на
анализы, которые ежемесячно подтверждали бы, что наркоты в твоём организме нет.
Слышал, для наиболее точного результата анализируют ногти и волосы.
Воробьёва почувствовала себя так, словно её резко ударили по
голове. Почему такая простая идея не пришла в голову ей самой?
— Ну что ты смотришь на меня так, будто я предложил тебе
младенца съесть? Не хочешь — не надо, — Данил пожал плечами.
— Смирнов, ты… — Анфиса замолчала, не находя слов. — Ты
чёртов гений! — она вскочила на ноги и вылетела из палаты, забыв даже
попрощаться.
***
На следующий раз она пришла к Данилу через три дня.
Увидев Анфису, мужчина удивлённо приподнял бровь.
— А я-то уж понадеялся. Нетопырь, тебе скучно жить?
— Результаты пришли, — вместо приветствия отозвалась
Воробьёва.
— Ну, рад за тебя. Но при чём здесь я?
— Я просто хочу поблагодарить тебя за идею. Спасибо, —
Анфиса вытащила из пакета несколько лотков. — Я подумала, что тебе больничная
еда должна была настоебенить.
— Ты правильно подумала. До выписки ещё недели две, и я от
казённых харчей уже выть готов.
— Тебя никто не навещает?
— Ну, ребята с работы приходят иногда. Но, понятное дело,
жратвы не носят.
Анфиса кивнула и принялась расставлять на прикроватной
тумбочке контейнеры.
— Слушай, учитывая твою офигительную историю, как ты
домашним объяснила сухпаёк? — Данил с любопытством посмотрел на Воробьёву и
взял вилку, которую та предусмотрительно пристроила рядом с лотком.
— Дети были в школе, Эмилия — в агентстве, так что некому
было объяснять. Но, если позволишь и дальше тебя кормить… Ну, до выписки, я бы
попросила ключи от твоей квартиры: на пустой кухне было бы куда проще готовить.
— Ключи — не проблема, но ты реально станешь заморачиваться?
У тебя же работа.
— Я мультизадачна, — отмахнулась Анфиса, придвигая Смирнову
пакет с хлебом.
— Я не хочу тебе навязываться.
— Смирнов, ты о чём? Я живу в четырёх стенах, ну, то есть
работа работой, но дома я, сам понимаешь, ничё не делаю — наркоманы не
занимаются уборкой. И так однажды чуть с вантузом не спалилась. Дань, я выть
готова от безделья. Нет, понятно, у меня есть хобби, были какие-то мимолётные отношения,
но я говорю о рутинной домашней работе, которой, как оказалось, очень не
хватает. Последнее, что я делала для семьи, — это жарила яичницу Полинке,
которая всю ночь убила на, насколько я знаю, перевод, а потом голодная
собиралась в школу идти.
— Она унаследовала от тебя переводческие склонности?
— Похоже, да. Правда, я её переводов не читала. Так что для
меня возможность тебе готовить — нечто вроде отвлечения и терапии, если хочешь.
Знаешь, хочется чего-то нормального, хоть какого-то призрака прежней жизни, —
голос Анфисы предательски дрогнул, но она тут же взяла себя в руки.
— Понял. Если тебе это действительно не в тягость и как-то
поможет, я не против, — Данил, наконец, принялся за пюре с котлетами. — На
вешалке куртка висит, ключи — в правом внутреннем кармане.
Анфиса кивнула, искренне благодарная Данилу, за то что тот
не стал жалеть её и комментировать происходящее сверх необходимого.
— Стало быть, про Яську с Кириллом ты ничего не знаешь, да?
— Лицо Дани оставалось нейтральным, но в голосе слышалась надежда.
— Меньше, чем хотелось бы. Яська учится, работает у Семёныча
на СТО, заботится о Кирилле. Ди по-прежнему пьёт, если судить по обрывкам
телефонных разговоров, которые я периодически слышу. И кажется, у девочек
появилась названная мама.
— А Деня как? — мужчина взял из лотка маринованный огурец.
— С Денькой проще. Он иногда ко мне приходит, рассказывает,
что происходит в его жизни, не надеясь на ответ. Ложится под бок и говорит,
говорит, говорит, а я… Я просто молчу и обнимаю. У него недавно соревнования
были. Говорит, тренер наседает, мол, хочет, чтобы Денька связал свою жизнь со
спортом. И чем больше Пётр Иванович настаивает, тем сильнее у Дениса неприятие.
Он считает, что спорт нужен для поддержания формы, а не для медалек. И я с ним
согласна.
— Здравый подход. А что тренер?
— Ругаются, потому что Деня, по его мнению, выдаёт меньше
результатов, на которые способен. А сын за первенством не гонится — плавает в
удовольствие.
— А почему ты ничего ему не скажешь? Вы-то общаетесь.
— Потому, Смирнов, что говорить я должна с обоими. А ещё
потому, что, даже если Денька сохранит мой секрет, это какое на него давление.
К тому же это поставит между ним и Полинкой необратимый барьер, да и между нами
с дочерью — тоже. Не говоря уже о том, что Денька как был холериком, так и
остался. Он притворяться не умеет. Начнёт фыркать на Эмилию, а может и
проговориться, не специально, а на эмоциях. А бежать нам от неё некуда, даже
если я детям откроюсь.
— Убежище вам нужно — вот чего. А в идеале попробовать ещё
раз с Зеленовым поговорить.
— Может, и так. Но если я рыпнусь в Питер, Полинка окажется
в опасности. И тут уже не важно, что, если всё сложится удачно, через день-два
вернусь с Сергеем домой. За это время может произойти что угодно.
Данил мрачно нахмурился.
— Думать надо. Ты не можешь вечно жить в подполье и в страхе
за дочь. Надо думать… — повторил он.
— Я только и делаю, что думаю, а сообразить ничего не могу.
— Ну, одна голова — хорошо, а две — почти всегда гениально,
— впервые с их встречи Смирнов открыто улыбнулся. — Как говорил твой мужик,
прорвёмся.
— Не знаю, осталась ли у него эта привычка. Доел? — Анфиса
посмотрела на опустевшие контейнеры.
— Бля, Воробьёва, спасибо. Чувствую себя как зек после
долгой отсидки, который пришёл и наконец-то пожрал что-то домашнее.
— Обращайся, — с этими словами женщина достала из сумки
термос и пачку печенья. — Слушай, Смирнов, ты вот говоришь, квартиру снимаешь.
А как же с оплатой?
— Ну, ещё на пару месяцев у меня есть.
— А потом?
— А потом в метро, побираться, чё, — мужчина невесело
усмехнулся. — Если, конечно, не найду вариантов какого-нибудь заработка.
— Ладно, разберёмся, — Анфиса убрала использованные салфетки
в пакет для мусора. — Что тебе принести в следующий раз?
— Чё, прямо заказывать могу? — Данил наморщил лоб, удивляясь
метаморфозам.
— Можешь. В разумных пределах, конечно, но почему бы и нет.
— А что такое разумные пределы?
— Ну, устриц не приготовлю, просто потому что не умею, —
хихикнула Анфиса. — Или что-то сильно… Затратное по времени. У меня проект адом
горит.
— Слушай, а принеси мне вареников в следующий раз. С
картошкой, — Смирнов состроил просящую мину.
— Не вопрос. Ты их ешь с луком или со сметаной?
— И с тем, и с другим.
— С вишней хочешь?
— Д-да, — осторожно отозвался Данил.
— Договорились, — Воробьёва принялась складывать грязную
посуду в пакет. — На соседней кровати кулёк. Там минералка, печеньки, сок, пара
бананов… Дотянешься или переложить поближе?
— Дотянусь. Спасибо тебе.
— Я приду послезавтра. Завтра, прости, не получится —
перевод сдаю, но в четверг вторая половина дня у меня свободна.
— Воробьёва, ты не обязана отчитываться и уж тем более,
выгадывать время, чтобы меня накормить.
— Мы же уже договорились, что кормить тебя — для меня
вариант нормальности и релаксации. Воспринимай это как выгоду в первую очередь
для меня самой.
— Ну-ну, нетопырь, — Данил недоверчиво прищурился, явно
сомневаясь, что уход за неходячим врагом может доставлять кому-то удовольствие.
Если бы он знал Воробьёву чуть хуже, мог бы подумать, что
она работает на собственное эго, но нет… Как раз Анфису Даня знал слишком
хорошо. Не то чтобы вычислял болевые точки нарочно, но на её постоянные нападки
нужно было чем-то отвечать. Поэтому Смирнов точно понимал: Анфиса тешит
собственное самолюбие, только достигая новых высот в работе. Именно работа
позволяет ей уважать себя, чувствовать себя… Достойной.
Были, конечно, и слабости, главным образом удивительный
страх перед проявлением эмоций. Ледяная маска, к которой нетопырь почти прирос,
бесила до пелены в глазах. Воробьёва вечно вела себя так, будто не чувствует
вообще ничего, по крайней мере, он видел её только такой. Данил, помнится, всё
удивлялся, как легко нетопырь переключается в режим заботы и нежности, когда
дело касается детей. Младшее поколение Князевых и Зеленовых было, наверное,
единственным исключением, растапливающим снежную крепость.
Ещё одна ахиллесова пята — нелюбовь Анфисы к себе. Конечно,
если бы кто-то спросил об этом Воробьёву, она сказала бы, что это не проблема.
Но со стороны было видно, насколько это, мать её, проблема. Именно от нелюбви к
себе родилась потребность нетопыря постоянно что-то доказывать себе и другим:
свою самостоятельность, состоятельность в профессиональной сфере, так
называемую «силу духа» и «несгибаемость», которая, собственно, и побуждала
Анфису прятать эмоции.
Возможно, когда его, Смирнова, не было рядом, она вела себя
иначе, но всё, что демонстрировалось Данилу, — ледяная корка и жажда
совершенства. И, разумеется, презрение — в этом Воробьёва была мастером.
Однако для положения, в котором оказался Даня сейчас,
ледяная броня была скорее плюсом. Он точно знал, что не услышит от женщины
причитаний, охов-вздохов и прочих плачей Ярославны, от которых хотелось то ли
вздёрнуться, то ли вскрыться, то ли прибить плакальщиц. Возможно, именно
поэтому общество Воробьёвой не вымораживало, а позволяло не сходить с ума от
одиночества и сомнительных перспектив инвалидности.
В любом случае, её присутствие и исключительно практичная
забота — лучшее, на что Данил сейчас может рассчитывать. К тому же ужаса ситуации,
в которой уже больше трёх лет пребывала Анфиса, он бы и врагу не пожелал, не то
что матери Дениса. Может, они смогут друг другу помочь, по крайней мере,
сохранить рассудок.
***
Анфиса, как и обещала, пришла в четверг.
— Привет, Смирнов. Как ты?
— Почти дочитал «Путешествие Нильса с дикими гусями».
— Ты вернулся к сказкам?
— Ты так говоришь, будто это что-то плохое. Ты, например,
знала, что советская цензура оставила от этой книжки рожки да ножки?
— Ну, во-первых, у меня и в мыслях не было фыркать — сама
регулярно «Снежную королеву» перечитываю. А во-вторых, нет, не знала. А что,
только копытца?
— Их самых. Оказывается, в оригинале-то — это большой
учебник географии со сказочным уклоном. Интересный, кстати.
— Нужно будет почитать, если ты рекомендуешь. Вроде, ещё ни
разу фигни не советовал.
— Ну да. Фирма веников, как говорится, не вяжет. Как твой
проект?
— Ой, первую часть сдала, но у нас там ад и Израиль.
— А что переводите-то?
— К моему вящему неудовольствию, очередной женский романчик,
— Анфиса страдальчески закатила глаза. — Твоя еда, — женщина принялась
расставлять на тумбочке очередные контейнеры. — Пельмени, вареники с картошкой,
с творогом и с вишней. Сметана. Сахар, если в сладких его недостаточно. Сок и
чай — вот.
Данил с горящими глазами схватился за ближайший лоток и
прижал его к груди, как дитё родное.
— Моя прелесть, — почти проворковал мужчина.
— Я?
— И ты тоже, ты мне принесла это сокровищ-ще.
— И правда, путь к мужицкому сердцу лежит через желудок.
Знала б я об этом раньше… — пошутила Анфиса.
— Раньше ни мой желудок, ни моё сердце тебя не интересовали.
Вам с Сергеем, если уж на то пошло, логичнее было Диану подкармливать.
При этих словах Анфиса застыла.
— Ч-что?
Смирнов нетерпеливо ухватил вилку, открыл контейнер, вгрызся
в большой пельмень и застонал.
— Господи, да-а-а! Они божественны. Как домашние…
— В смысле, как? Они и есть. Ты же просил, — Воробьёва
недоумённо сдвинула брови.
— Подожди, — вилка с очередным пельменем застыла на полпути
ко рту. — Ты лепила мне всё это богатство?
— Ну да… А что не так?
— Воробьёва, я, когда просил вареников… Ты же сказала, у
тебя проект… Я думал, что ты просто купишь и сваришь, и время бы твоё по минимуму
потратил… Не думал, что станешь заморачиваться.
— Ну, я не совсем правильно тебя поняла, поэтому придётся,
Смирнов, довольствоваться домашней лепкой.
— Они прекрасны, — Данил закатил глаза от удовольствия. А
насчёт Дианы, — мужчина не стал уходить от ответа, — думаешь, я не знаю, что вы
её… Того… То ли любите, то ли собственнические чувства у вас… Хрен вас
разберёт. И она… Меня, конечно, любила, но ощущение виртуальности — оно такое…
Реальное.
— Я не знаю, любил ли Серёжа Диану, но я — да, и всё ещё
люблю.
— Та любил, любил, это же очевидно. Хотя, надо отдать ему
должное, он был в своей ревности более… Деликатен, что ли? А ты всегда вела
себя как собака на сене: и сам не гам, и другому не дам. Почему? Ты же могла,
коль Диану любишь, от Зеленова уйти и строить с ней своё однополое счастье.
— Я не могла уйти от Зеленова — его я тоже люблю.
— О-о-о, — протянул Данил, отпивая сок. — Вы все в вашем
треугольничке такие немоногамные?
— Не знаю насчёт Дианки, но мы с Серёжей всегда были.
— Можешь рассказать, если хочешь, или оставить при себе.
— Думаю, после эскапад беспричинной ревности ты имеешь право
знать об истоках моего мудачества.
***
— О-ху-еть, — протянул Данил. — Значит, вы полиаморили ещё…
— Да-да, во времена Брежнева.
— Так вот, значит, почему Полинка так похожа на твою
матушку.
— Ну да. Мне мама — названная, зато Полинке родная бабушка.
— А Поля, стало быть, об этом не знает? — Смирнов отставил
пустой контейнер, чтобы придвинуть к себе термос с чаем и лоток с вишнёвыми
варениками.
— Конечно, нет, — выпалила Анфиса. — Да и незачем.
— Ну-у-у… Полинка ведь не слепая, видит, что Денис на отца
похож, а она — непонятно, на кого. Не думали, что у девочки могут закрасться
подозрения, ну, что она приёмная или… Нагулянная, прости.
— Да нет, что ты, — отмахнулась Воробьёва. — Полина всегда
знала, что Серёжа её очень любит, и я. Она же наша.
— Ну, любовь любовью, а я бы на твоём месте девочке сказал.
Понимаешь, Анфис, мы никогда не знаем наверняка, что прячут от нас наши дети.
Тем более она переняла у тебя дурную привычку леденеть.
— Скажу обязательно, когда из подполья выйду.
— Теперь понятно, почему вы Ди морозили. Ты боялась
предлагать Сергею тройственный союз, потому что ваш третий не отболел. Зеленов,
скорее всего, думал о чём-то подобном.
— Наверное. В любом случае, сейчас разъёбано всё и со всеми.
— Может, и так. — Меня в среду выписывают, — Смирнов
неожиданно сменил тему.
— Ну, это, наверно, хорошо… — неуверенно отозвалась Анфиса,
переживавшая о том, насколько безболезненно Данил воспримет мир за стенами
больницы, при условии что провёл в практически замкнутом пространстве почти
пять месяцев.
— Угу, хорошо…
— Смирнов, во сколько за тобой приехать? Я тебя домой
отвезу.
— На горбу потащишь?
— На машине.
— Ты ж, вроде, не умела водить.
— Не умела, но научилась, и машину в кредит взяла.
— Анфис, ты не обязана, да и не успеешь. Выписка около
двенадцати, а у тебя работа.
— У меня более или менее свободный график — я директор
нашего издательства, это во-первых. А во-вторых, слава великому интернету,
который сделал возможной удалённую работу. Я приеду к половине двенадцатого.
Нужно будет — подожду, — тон Анфисы не допускал возражений, и Смирнов улыбнулся
этой безапелляционности.
Иногда нетопырь была почти милой.
***
В дверях палаты Данила Анфису встретил его врач —
светловолосый мужчина примерно её возраста.
— Простите, вы… Кем вы приходитесь Данилу Смирнову?
Нетопырём, мрачно подумала Воробьёва, а вслух произнесла:
— Я его приятельница — ни жена, ни родственница, просто
приятельница.
— Дело в том, что вы единственная, кто навещает его
регулярно. Я уже не первый раз вижу вас выходящей из его палаты.
— Да, всё верно.
— Понимаете, в среду мы выписываем Данила Алексеевича, но
добраться домой самостоятельно он не сможет…
— Я в курсе, я приеду за ним, но мне нужна будет помощь,
чтобы помочь ему сесть в машину.
— Это не проблема, — усмехнулся доктор. — Что бы о нас ни думали некоторые
родственники пациентов, у нас не принято выкидывать тех, кого мы лечили, на
улицу после оформления выписки.
— Что вы, доктор, я вовсе так не думала, просто проговариваю
то, что меня беспокоит, — Анфиса устало вздохнула. — Простите, как вас зовут?
— Яков Иванович.
— Яков Иванович, Данил говорит, что вернуть его ногам
подвижность невозможно, по крайней мере, в нашей стране.
— К сожалению, он прав. Врачи подходящей квалификации есть в
Британии, Израиле, Германии… У нас таких нет, как и техобеспечения.
— Понятно. А сколько может стоить лечение заграницей?
Врач озадаченно потёр подбородок.
— Понимаете…
— Анфиса Владимировна, — подсказала Воробьёва.
— Понимаете, Анфиса Владимировна, точно я вам сумму не
назову. Всё будет зависеть от страны, длительности реабилитации, применяемых
препаратов, клиники, которую вы в конечном итоге выберете. Примерный разбег —
от полутора до пяти миллионов.
— Рублей?
— Да.
— Ну, такие деньги ещё можно найти… — в глазах Анфисы
мелькнуло облегчение.
Не то чтобы эта сумма была у неё в кармане прямо сейчас, но
обеспеченный кредит, скорее всего, решил бы проблему. Бабушка оставила ей дом в
Подмосковье, и если понадобится, она заложит недвижимость. Конечно, этот дом
Анфиса очень любит, ведь именно с ним связаны редкие светлые воспоминания
детства, но… Господи, это же Смирнов — практически названный отец её Денису.
Уже за одно это она всегда будет ему благодарна.
— Скажите, Яков Иванович, если нужная сумма найдётся, я
смогу рассчитывать на помощь в оформлении медицинских документов?
— Разумеется, Анфиса Владимировна. Я вам больше скажу,
собирать бумаги и отправлять их в клиники надо уже сейчас, чтобы знать
наверняка, какая сумма понадобится. Потом нужно сравнить предложения и так
далее.
— А мы с вами можем сделать это в тайне от Смирнова? Не хочу
его обнадёживать, если вдруг не сумею достать деньги.
— В принципе, узнать стоимость — да, мы можем. Но вот всё
остальное в тайне от Данила Алексеевича не сделаешь, потому что понадобится не
только история его болезни, но и личные документы.
— Ну, если, ориентируясь на расценки, я найду деньги,
скрывать ничего и не нужно будет.
— Тогда к следующему вашему визиту я сообщу, где готовы
взяться за реабилитацию и сколько просят.
— Спасибо большое, — Анфиса слегка улыбнулась.
— И вам. Честно говоря, беспокоился о нём. Мужчина одинокий,
семьи нет, ещё и инвалидность. Из родственников, говорит, только бабушка,
которую он в известность не ставил.
— Прорвёмся.