Глава 16 (1/2)

Забирая Данила из больницы, Анфиса серьёзно нервничала. За

шесть дней, прошедших с разговора с Яковом Ивановичем, они с доктором успели

собрать медицинские бумаги и разослать их по четырём разным клиникам. Итогом

удалённой консультации стал вердикт — месячный курс реабилитации стоимостью в

два миллиона триста тысяч. Именно эти деньги Воробьёва забрала из банка

накануне вечером.

Шансы иностранные доктора давали один к семи, что с травмами

Данила очень неплохо.

Теперь задачей Анфисы было убедить Смирнова принять её

помощь. И это могло оказаться гораздо большей проблемой, чем поиск клиники и

получение кредита.

— Чего ты как на иголках? — терпение Дани кончилось примерно

на полпути домой.

Молчание Анфисы изрядно напрягало. Кроме того, к собственной

досаде, Данил обнаружил, что пугается резких уличных звуков, проносящихся за

окном автомобиля машин и людской сутолоки, в которую они попали уже на выходе

из больницы.

Мало того что неходячий, так ещё и псих, мрачно думал Смирнов,

сверля взглядом спинку водительского сиденья и чувствуя, как подкатывает к

горлу ненависть к самому себе пополам с паникой. Полный набор. Таким только к

дочке идти.

Конечно, мужчине хотелось надеяться, что страх пройдёт через

несколько… Дней? Недель? Лет? Но если нет, нужно будет сделать всё, чтобы

отвадить Анфису от себя. Воробьёвой с её проблемами только истерика не хватало.

— Дань, всё хорошо? — Анфиса, словно уловив его настроение,

говорила тихо и спокойно.

— Да, всё нормально, — выдохнул мужчина сквозь зубы. — А у

тебя? Ты последние пару дней как ежа проглотила.

— Приедем домой — расскажу, ладно?

— Значит, где-то пиздец? — уточнил Смирнов, проклиная

деланную невозмутимость ледяной глыбы, а про себя добавил, что вряд ли пиздец в

их жизни может стать ещё масштабнее.

— Э-э, нет… Нет никакого пиздеца. Правда, с детьми всё

хорошо.

Даня недоверчиво хмыкнул, отмечая, что голосу собеседницы

недостаёт уверенности.

Наконец, они подъехали к его дому и тут же столкнулись с

первой проблемой. Пандуса у подъезда, разумеется, не было. Четыре низкие

ступеньки до двери с домофоном, которые осилит и трёхлетка. Но для колясочника

преграда почти непреодолимая. А ведь нужно было ещё выбраться из машины.

Смирнову захотелось взвыть от бессилия.

Анфиса припарковалась у подъезда, вышла из авто и вытащила

из багажника коляску, на которую скинулись бывшие коллеги. Даня в их бригаде

был первым, кто сорвался, но на такие случаи у ребят существовал уговор — если

сорвавшийся выживает и становится инвалидом, остальные помогают как могут, хотя

бы на первых порах.

Коляску Воробьёва подкатила к предварительно открытой

пассажирской двери.

— Дань? Сможешь… — женщина замялась.

— Переползти? Легко.

Он соврал. Легко, конечно, не было. Хотя Данил и тренировал

руки, находясь в больнице, необходимый навык бойкого перемещения собственного

веса на рабочих конечностях отсутствовал. Но через пару минут мужчина смог

переместиться на коляску, которую Анфиса крепко придерживала, чтобы та не

пошатнулась.

Закрыв машину и никак не прокомментировав его ограниченную

подвижность, нетопырь взялась за ручки коляски и покатила её к подъезду.

— Жопа, да? — мрачно уточнил Даня.

— Да нет, почему? Будем подниматься как с детской коляской.

— Как вариант. По крайней мере, до двери доедем.

— Какое счастье, что тут достаточно широкие ступеньки.

— И не говори, везёт как утопленнику — в пятницу утоп — в

баню ходить не надо, — невесело фыркнул Смирнов.

— Прорвёмся, Дань.

Данил нахмурился, но ничего не ответил.

Подняться к подъездной двери им действительно удалось, даже

без особых проблем. Хотя если бы аккуратный дворник с утра не расчистил крыльцо

от снега и наледи, их короткое путешествие превратилось бы в ад. А так — всего

лишь чистилище, поскольку ад начался непосредственно в подъезде. Там их ждало

ещё три ступеньки, но гораздо более высоких, узких и ограниченных с одной

стороны перилами.

У начала пролёта Анфиса остановилась, прикидывая, как бы

приподнять Смирнова и перенести его к лифту. Словно прочитав её мысли, Даня

тихо прошипел:

— Даже не думай.

Прежде чем Воробьёва хоть как-то отреагировала, мужчина

приподнялся на руках и буквально шлёпнулся на холодный бетонный пол.

— Дань, что ты делаешь?! — в голосе женщины слышался испуг.

— Поднимаюсь по лестнице. Помоги мне, пожалуйста, развернуться

жопой вперёд.

— Дань, я бы…

— Ты не будешь таскать меня на своём горбу, — голос Смирнова

резал словно ножом.

На то чтобы одолеть три несчастные ступеньки, ушло минут

пять. Даня приподнимался на руках, переносил таз на ступеньку, откидывался назад

и повторял манёвр.

Оказавшись на площадке у лифта, Смирнов выдохнул.

Дождавшись, пока Анфиса перенесёт коляску, он забрался на сиденье и выругался.

— Пизда джинсам. Надо будет что-нибудь придумать, а то

никакого шмотья не напасёшься.

— Можем попробовать подушку для плаванья — она не только

вещи обезопасит, но и смягчит…

— Приземление моего бесценного седалища? — подсказал

Смирнов. — Ну, или проще — пару картонок с собой возить, бросать вперёд и на

них опускаться.

— Дань, придумаем что-нибудь, — Анфиса потянулась к кнопке

вызова лифта.

***

Оказавшись в квартире, Данил мысленно порадовался размерам

прихожей. В коридоре с лихвой хватит места, чтобы без труда развернуться на

коляске. К облегчению мужчины, он сумел дотянуться до выключателя из сидячего положения.

— Тебе, наверное, надо переодеться и руки вымыть, —

заговорила Анфиса, забирая его куртку и вешая на крючок.

— Не только руки, колёса — тоже, а то грязь по всей квартире

развезу.

— Если ты пересядешь на пуф, я смогу помыть коляску, — женщина

кивнула на мягкий и высокий пуф у стены.

— Ты предусмотрительно его купила?

— Ну… Я предполагала, что тебе понадобится что-то подобное,

— Анфиса порадовалась, что покрасневшие от смущения уши скрывают отросшие

волосы.

— Спасибо, это… — Смирнов замялся, пытаясь подобрать слова.

— Облегчит твоё взаимодействие с пространством, — подсказала

Воробьёва, отставляя собственные сапоги на обувную полку и беря с неё шлёпанцы

для себя же.

— Нетопырь, ты всё просчитываешь?

— Ну, у меня была пятёрка по математике, — отшутилась

женщина и протянула Данилу его собственные тапки.

— Мне придётся просить тебя переставить моющие в кладовке на

нижнюю полку, — Смирнов кое-как натянул обувь.

— Я переставила порошок и кондиционер на стиралку. Там же —

запасы мыла. А туалетная бумага — на этажерке.

— Вот я и говорю, всё просчитываешь, но спасибо большое.

Анфиса ничего не ответила. Взяв коляску за ручки, она

покатила транспорт в ванную, а через несколько секунд Даня услышал шум воды. И

пяти минут не прошло, прежде чем коляска вернулась к владельцу.

— С неё, конечно, немножко капает, но не переживай, пол я

подотру.

— Спасибо, Анфис, — хотя тон мужчины был искренним, его лицо

мрачнело всё больше.

Воробьёва не знала, что в голове Данила происходит настоящая

война. Только за последние пять минут он благодарил её несколько раз, а сколько

их ещё будет, поводов сказать «спасибо»? Пустое «спасибо» за всё, что она для

него делает, потому что ни черта больше, кроме как пустословить, Смирнов не

может.

Он успел отметить и чистый пол, и отсутствие пыли, и ложку

для обуви, предусмотрительно передвинутую на нижнюю полку шкафа, и запахи

свежей еды, наполнявшие квартиру. Чёртов ни на что не годный балласт!

Едва слышно вздохнув, Данил покатил в ванную. Распахнув

дверь, мужчина замер. Его хотя и просторный, но вполне стандартный санузел был…

Слегка переоборудован. Из душевого уголка пропал порожек, на кабинке появилась

плотная занавеска, возле унитаза обнаружилась стойка-поручень, а

непосредственно на чашу была смонтирована высокая пластиковая накладка.

Сбоку унитаза мужчина заметил выступающий девайс с тумблером

и парой рычажков. Нахмурившись, Смирнов подъехал ближе и разглядел устройство

внимательнее. Продолговатый переключатель, если верить надписи, отвечал за

включение/выключение и регулировку температуры воды. Круглый тумблер, по всей

видимости, направлял струю в зависимости от нужд владельца или владелицы.

— Воробьёва, ты установила на мой унитаз биде?

— Ты против? — чуть хрипловатый голос Анфисы донёсся из

кухни, а через несколько секунд в ванной появилась она сама. — Это удобно. Я бы

и себе в квартиру такое установила и обязательно смонтирую, когда из подполья

выйду. Гораздо гигиеничнее и быстрее, чем бумага или приём душа.

— А что ты ещё… Модифицировала? — в интонациях Данила

слышалась растерянность.

— Дань, на самом деле, не так много. Просто… Я же не могла

не учесть твоих потребностей. Посмотри, — с этими словами женщина отодвинула

душевую занавеску.

Заглянув внутрь кабины, Данил увидел, что каким-то

невероятным образом Анфиса успела нанять рабочих для установки новой штанги для

душа, нескольких поручней. Полочки и смесители теперь находились гораздо ниже,

чем прежде, как раз на такой высоте, чтобы до них легко дотянулся сидячий.

Кроме этого, в стену было вмонтировано откидное деревянное сиденье, а пол

душевого уголка устилали резиновые антискользящие коврики.

— Анфис, сколько ты на это угрохала? И когда успела? — Данил

смотрел на Воробьёву с выражением неверия и беспомощности одновременно.

— Дань, — женщина с трудом поборола желание присесть на

корточки перед коляской: этого Смирнов не простил бы ей никогда.

Ей нужно всегда помнить: она поддерживает взрослого мужчину,

который обязательно адаптируется к новым реалиям, независимо от того, принесёт

курс реабилитации желаемые результаты или нет. Даже на инвалидной коляске

Смирнов — взрослый и сильный мужчина, не испуганный ребёнок.

— Давай, для начала отвечу, когда успела. Нашла бригаду и

взяла три дня за свой счёт — для контроля. Пока ребята тут шаманили, я сидела с

переводом. Насчёт стоимости не переживай. С покупкой необходимых приблуд и

работой — всего шестьсот баксов. Зато теперь ты сможешь спокойно пользоваться и

душем, и туалетом.

Очередную благодарность Данил из себя вытолкнул с трудом.

Почему эта невыносимая женщина рассуждает о том, что сделала для него, так

буднично и непринуждённо?! Как будто ей в неделю по инвалиду доводится из

дерьма вытаскивать!

— Дань, пока ты не захлебнулся в вынужденной благодарности —

потому что я представляю, как это парило бы меня, если бы мы с тобой поменялись

местами, — я это делаю не в качестве благотворительности, которая гипотетически

подчистит мне карму.

— А чего ради?

— Ради того, что когда-то у нас с тобой была общая семья.

Счастливая семья, Дань. И ради того, что ты любишь моего сына не меньше

собственной дочери. И если к Яське привязаться у тебя были все основания, то

поводов отпихивать Дениса было ещё больше, благодаря моему бесоёбству. А ты не

просто этого не сделал — ты его полюбил. И за это, Смирнов, я перед тобой в

неоплатном долгу. И, прости, пожалуйста, но для отца собственного ребёнка я

готова сделать очень многое, даже если этот отец — названный и справедливо меня

ненавидит.

— Воробьёва, я тебя не ненавижу. И никогда не ненавидел. Ты

меня бесила, как и я — тебя. Но ненависть — слишком громкое слово. Ты всё-таки

мать одного из моих детей. В каком-то смысле Денька вообще ваш с Дианой общий.

Но даже если бы этого не было, как его такого не любить? Он же чудесный, — в

голосе Данила слышалась безграничная нежность и тоска. — Слушай, за что Зеленов

так с ним?

— Давай, ты душ примешь, а я ответ сформулирую, как сама всё

это понимаю. Там долгая выкладка получится. Я плов разогрею?

— Анфис, даже если ты сейчас предложишь мне дроблёные камни,

я их съем.

— Ну, я всё-таки не так плохо готовлю, а ты — не камнеед.

Помнишь, дети «Бесконечную историю» пересматривали по десятому кругу?

— Помню, конечно, и все хором рыдали над смертью коня. Ты

тоже, между прочим, украдкой слёзы смаргивала.

— Ну так жалко лошадку. И мальчишку этого… Как его…

— Атрейо, — Данил укоризненно посмотрел на собеседницу.

— Да, сейчас ты возопишь: «Где твои таблетки от склероза?!»

— Думаю, мой взгляд достаточно красноречив. Я быстро, вещи

из комнаты возьму и в заплывчик минут на пятнадцать, — Смирнов вернулся к

бытовым вопросам.

— Лазать по твоим антресолям я не стала, но на выходных

можем перебрать верха и сложить нужное пониже.

— Спасибо, Анфис, — на этот раз в голосе мужчины почти не

было напряжения — видимо, общие воспоминания и аргументы Воробьёвой немного

смягчили его восприятие происходящего.

Данил развернул коляску и, дождавшись, пока Анфиса отойдёт,

вырулил из ванной.

***

Плов. Нужно разогреть плов. И чайник поставить. Можно ещё

салат капустный нарезать — всё-таки нехватка витаминов — крайне неполезная

штука.

Разделывая кочан, Анфиса боролась с тяжёлыми мыслями.

Кажется, ещё немного, и Смирнов рискует утонуть в ненависти к себе, а там и до

очередного срыва недалеко. Если мужчина второй раз запьёт, уже с бутылкой и не

развяжется.

Но дело не только в страхе потенциального алкоголизма отца

её ребёнка. Видеть Смирнова растерянным и напуганным — больно невыносимо, как и

ощущать его презрение к себе самому. Данил — единственный из их когда-то семьи

всегда был в себе уверен. Он мог признать свои ошибки, но их наличие никак не

влияло на целостность его натуры, и муки нелюбви к себе были ему неведомы.

Возможно, ещё и поэтому Даня настолько выводил Анфису из себя.

И сама Воробьёва, и все, кто её окружал, ненавидели себя с

той или иной степенью самоотдачи. Конечно, женщина никогда не желала ни одному

из своих близких подобных деструктивных чувств, но каждый страдал от их

губительного влияния: Вася, Серёжа, она сама, Диана (пусть и в чуть меньшей

степени), даже мама, которую женщина всегда считала несгибаемой.

И когда в их компании появился Данил, «омерзительно самоуверенный

малолетка», как Анфиса однажды в запале бросила Серёже, его поведение и

самоощущение настолько выбивались из привычных протоколов, что выводили из

равновесия, заставляли леденеть и замирать как перед чем-то совершенно

незнакомым, а потому угрожающим. Сейчас-то она могла признать, что им всем

стоило бы поучиться у Данила уверенности, спокойствию, цельности, отсутствию

стремления что-то доказывать.

И видеть этого человека разбитым и на грани слома было…

мучительно. Если Данил сломается, оборвётся последняя призрачная ниточка,

связывающая Анфису с прошлым, почти счастливым и почти полным. Разумеется,

Смирнов не обязан служить мостиком между ней и её иллюзиями, но Воробьёва от

него ничего подобного и не требует. Ей хватит простого знания, что он где-то

есть — такой же активный, деятельный и как всегда уверенный в себе, показавший

разницу между уверенностью и самовлюблённостью. Он должен где-то быть, такой,

каким она его узнала и запомнила. Потому что можно и ей самую капельку надежды?

Анфиса почувствовала, как ползёт по щеке слеза, и сердито

стёрла её. Вот только оплакивать его как покойника не хватало! Конечно же, твои