Холодно и жарко. Страшно-хорошо. (1/2)
- Шастун, мать твою и так-то, аккуратнее будь!
Злое шипение Эда подхватил полуночный ветер, закружил в жалком подобии вальса и унёс вместе с редкими снежинками в бесконечную тьму зимнего неба.
”Холодно, братцы” - так ведь писал один небезызвестный поэт? В ночь с субботы на воскресение, где-то в тесных, удушающих, скорее жестоких и безразличных объятиях леса тоже было жутко холодно. И тихо. Тишина плотным мороком заволокла поля, натягивалась, тонкой пленкой облепляя острые верхушки сосен безликим пластиком. Тушила фонари, влажно блестела на старых кирпичах Главного корпуса, отбрасывала странную тень на лица. Антон вздрогнул, встретившись взглядами с окрысившимся Выграновским. Такое почти кукольное, до молочного блеска гладкое лицо искривилось, заложив между бровями глубокую впадинку, приподняв пухлую губу на манер оскалившейся собаки, подкрасив уголки глаз сонной краснотой. Его покрытая тату ладонь крепко вцепилась в предплечье, останавливая. Очень неосторожно Шастун ступил на снег, не заметив ледяной корки, чуть не растянулся посреди двора чёрной тенью морской звезды в рыжем свете фонарей.
- Татушкин прав, смотри под ноги. Охранник может и спит, но надеяться на это не стоит, - мягкий Данин шепот добрался до красных от холода ушей с трудом, - Директора нет, а вот наш обожаемый литератор никуда не делся.
- Предлагаю двигаться пошустрее, господа, - Позовское ворчание возымело действие, дрожащая от азарта цепочка продолжила свой ход.
Они говорили - ”раньше было проще”. Раньше не было камер и фонари выключали после трех часов ночи, на все корпуса опускался бархатный подол матушки-ночи, она вступала в свои права. Но не сейчас. Вездесущие рыжие глаза фонарей тухли только к пяти утра, не позволяя тьме разлиться благодатным потоком между серых зданий. Благодатным для таких, как школьники. В темноте ведь, как известно, рожи не видно, а значит установить личности вышедших погулять после полуночи было практически невозможно. Сейчас же балом правил желто-оранжевый, грязноватый свет, обличающий беглецов. Точной причины такого безобразного расхода электричества установить не удалось, только Эд предположил простое ”родители мои постарались, жопу на отсечение даю”. В правдивости его высказывания сомневаться не приходилось в силу отсутствия других предположений.
- Базарю, мама попросила Пашку. Она догадывается о Лилечкиных заездах сюда, вот и не хочет, чтобы мы виделись, - важно кивал Обеспокоенный Брат в ответ на полный скепсиса взгляд Грека, - Да говорю, догадывается.
- Слушай, татуированная задница, мир не вокруг тебя крутится. Может, Пашка просто увидел кого-то ночью. Или не Пашка. Не суть, - отмахивался злобный в тот день Даня, - Не хочу ни на что намекать, но кошелек твоих родичей не резиновый и на такие траты явно не рассчитан, поэтому успокойся.
- Ага, а кто этот ебаный комплекс спортивный построил? Апостол Пётр? - сжимая руки в кулаки прошипел Эд, - Я и не хочу, чтобы мир этот сраный вокруг меня крутился, и без того хуевасто.
- Не трогай церковных дяденек, парень, - густой табачный дым взвился в спертый воздух чердака, - Иначе некому будет счета твоего папочки благословлять.
- Это попы делают, идиот.
- Так, девочки, заканчиваем ругаться, - устало пробормотал Позов, открывая глаза, последние полчаса он лежал на полу почти без движения, - Я понимаю, право вас изрядно помотало, но давайте без этой херни сейчас? И так... фигово. Давайте просто в тишине посидим, Ушастику заодно мешать не будем? Правда, Шаст?
Шаст только устало кивнул в ответ, еле сдерживая ярость. День выдался откровенно омерзительным (”Шастун, а ну-ка скажи, домашнее животное, к примеру кошечка моя очаровательная, является недвижимым имуществом?” - раздался хриплый голос въедливого препода права, верного ответа он так и не дождался), изматывающим (”Антон, это программа девятого класса, ты почему простейший пример решить не можешь? Тебя после уроков оставить? Директору сказать?” - Стас сегодня тоже оказался не настроен на дружеский лад, хоть и согласился, со скрипом и горестным вздохом, поставить тройку), просто ужасным (”Антон, я всё понимаю, но простить не могу. Попроси помощи у Дмитрия, если не хочешь сидеть после уроков со мной. Но это последний такой совет в следующий раз я просто оставлю тебя тут до победного. Договорились? И, к слову пришлось, жду от тебя сочинения по ”Мертвым душам”, ”Отцам и детям” и ”Обломову” завтра. Ты же помнишь?” - Арсений Сергеевич не злился, но глухое раздражение слышалось даже под старательно отыгрываемой маской холодного безразличия. Чуть опустившийся уголок губ заставил шастуновские коленки дрогнуть, картины того, как литератор устало вздыхает и с разочарованным вздохом смотрит на его имя в уголке листа с проверочной, яркими пятнами появлялись перед глазами). Паршивый денёк, а тут еще и Лиля. И Эд со своими нервами. И раздраженный долгим отсутствием травы Даня. Хмурый после разговора с родителями Позов. Кажется, никто его по голове за тройки не гладил, слышен был тихий, вкрадчивый, серьезный материнский контральто, стоявший тогда близко Антон заметил, как по коротко стриженому затылку пробежали мурашки. Кажется, новости были не из приятных.
- Немного тут осталось, поднажмем и на месте, - голос потонул в ночи, не оставив даже легкого следа.
Почти добрался квартет из усталых, измученных учеников, лишивших себя сна, до огромной дыры в заборе, ведущей к густому пролеску и дороге, на которой их и поджидала Лиля. Нервы, натянутые гитарными струнами, заставляли их дергаться и озираться, азарт в сердцах потух, сменился колючим холодком страха, охватывающего каждую клеточку тела.
Четыре темные фигуры исчезли сначала за кустами, после - в проломе забора, растворились среди узловатых ветвей старых яблонь. Эти низкие, вывернутые временем деревья, земля вокруг которых бугрилась и шла волнами, были когда-то продолжением огромного сада. До сих пор они жались друг к другу, как последние оставшиеся в живых родственники некогда процветавшего рода. Холодные, полусухие, изнутри выточенные дочиста жуками. Однажды их накроют своими могильными лапами сосны, но не сейчас ведь. Не сейчас.
- Как она вообще добралась в такую залупу? - просипел Даня, пряча лицо в теплый шарф.
- В прошлый раз чудом подцепила попутку, в этот - не знаю. Но она написала, что мне должно понравится, - с заметной даже по тону голоса улыбкой ответил Эд.
- Она ночью села к незнакомцу в машину, верно я услышал? - Позов повел плечами, будто сбрасывая неуместные, дурные мысли о возможных последствиях такого риска.
- Ой, я обещал ей тебе не рассказывать, но давай представим, что ты не слышал?
- Нет, я собираюсь отчитать взрослого человека, который возит мне сигареты, - проворчал Грек, пряча совесть куда подальше.
Вокруг них теснились сосны, перекрывая небо, исполосованное отсветами фонарей. Звуки шагов тонули в услужливой упругости зеленых иголок, устилавших землю. Где-то позади идущих хрустнула ветка. И весь мир вдруг обратился в слух, застыл на минуту, пораженный испугом. Что это? Зверь? Заливая мохнатую морду густой пенистой слюной, он пробирается поближе к тёплому. К живому. К дышащему, к пахнущему страхом и предвкушением встречи, раздражением, робостью. Человек? Серьезный, высокий, красивый и сильный. Человек жестокий. Много людей? Идут, держа марш, идут с пилами наперевес, идут, крича одно и то же. Нужно немедленно сорваться на бег, прижать уши к голове, распахнуть пошире крылья, перебирать короткими лапами, вдавливая тяжелые копыта в снег.
Хрустнула ветка.
Что это?
Непрерывный круг страха замыкался на человеке, всегда на нём. Юркий страх вскарабкался по острым позвонкам, поселился где-то в затылке, напоминая о том, что за ним прямо сейчас из темноты наблюдают зоркие глаза. Может, готовится напасть? Быстрее, утопая ботинками в снегу, скользя резиновой подошвой по влажным корням, отводя от лица тяжелые еловые лапы, нужно идти ещё быстрее, пока...
- Бу!
Сердце на секунду остановилось, из глубины груди вырвался неясный полувскрик-полустон, Антон отпрыгнул от темной, плотной фигуры, запнулся о собственную ногу и с громким матом упал.
- Лиля, еб твою матушку... - простонал Эд, прижимая руку к груди.
- Да, туда её, - весело ответила девушка, - Меня что, обнимать не будут сегодня? Я чуть насмерть не замерзла.
Эд отмер первым - заглянул сестре в глаза, чему-то широко улыбнулся и обхватил девичьи плечи руками, прижимая к себе. Шастун впервые видел, как на покрытом узорами лице расцветает такая нежность: в крохотных, появлявшихся только из-за широкой улыбки складочек в уголках глаз, в сдвинутых бровях, в самом взгляде. Плечи его впервые за день опустились, он будто оказался дома. Такой, прижавшийся к плечу сестры, повеселевший, парень казался совсем маленьким.
- Ладно, хватит, братишкинс, у меня там машинка стоит, греется. Давайте и мы вместе с ней немного того, - она заговорщицки подмигнула, указала большим пальцем себе за спину, - Согреемся.
Позов облегченно вздохнул, похоже, в этот раз Лиля обошлась без поездок с незнакомцами.
Машина была мало похожа на машину, ей подошло бы ёмкое и точное слово ”развалина”. Грязно-зеленого цвета, в грязевых же разводах и с изъеденными ржавчиной глазницами фар, одна из которых делилась на две равные половины широкой трещиной. Марку её определить было невозможно, да не очень-то и нужно, ведь внутри, несмотря на паршивый вид, было тепло, сухо. И нестерпимо воняло ёлкой. Зеленая дрянь валялась где-то под сиденьями, источая ужасающий смрад, но Лиля этого явно не замечала. Усевшись за руль, она довольно вздохнула, стянула куртку, прикрыла на миг глаза.
Красивая. Полные, как у брата, губы, пухлые щеки и большие, карие, почти оленьи глаза. Нежную их трогательность и влажность скрывали черные тени, ярко-фиолетовая тушь искрилась на кончиках тонких и коротких ресниц, широкие брови скрывала толстая пластмассовая оправа очков. Перемотанная изолентой левая дужка держалась на одном только собственном энтузиазме. Округлый подбородок с ямкой покоился на неожиданно тонкой, бледной шее, пачкая ее тональником. Легкая майка, широкие штаны со звенящими чем-то карманами, перчатки без пальцев, взгляд скользил по ней тяжело, неохотно, цепляясь за татуировки - свернувшаяся тугим кольцом змея на груди, пляшущий с дудкой кот на плече, перекрывающий старый шрам, веточка полыни, охватывающая запястье -, бесконечные подвески - сатанинская звезда из дешевого пластика, самодельная звезда Давида из дерева, камень, обвязанный желтыми и синими нитками, крохотная баночка с водой -, и, конечно, волосы. Фиолетовые дреды, заплетенные в два небольших узелка, переливались множеством колечек, ниточек и крохотных украшений, около уха висело маленькое перышко. Она всегда была в движении, дышала глубоко, но быстро, долго наблюдать за мельтешением ее юрких пальцев казалось задачей трудновыполнимой: сначала они перебирают подвески, после - отскребают от ногтей лак, через секунду тянутся к объемному септуму и поправляют его, и, наконец, возвращаются к подвескам. На секунду замерев, она позволила рассмотреть себя, но, открыв глаза, тут же превратилась в беспрестанно движущуюся картинку.
- Ну что, мальчики, знакомьте меня с новеньким и рассказывайте, как живете и всё такое, - сев полубоком к задним сиденьям, она широко улыбнулась, блеснув длинным клыком.
- Да ладно тебе, не придуривайся, - наиграно-злобно проворчал Эд, чуть не с головой ныряя в рюкзак с контрабандой, - сама ведь сейчас из штанов впрыгнешь, если про Байкал не расскажешь...
- Ой, Дим, прости, твоих любимых не было, поэтому с я кнопкой взяла. Ничего? - не дослушав брата протараторила Лиля.
- Ничего, я только, если можно, разницу чуть позже отдам, - неловко улыбаясь, ответил Позов, пряча целый блок под объемным свитером.
- Забей, я же сама прошляпилась, та что вина на мне. Кому это из вас вдруг фонарик понадобился, м? Черти малолетние, - Антон неловко помахал ей ладонью, беря протянутый Выграновским фонарик, - А, а зачем, если не секрет?
- Этот дохляк любитель по ночам... - начал было Грек, но в его речь вторгся давящийся смехом Эд.
-... Лысого погонять на журнальчики. Он у нас любитель ретро.
- Эдуард! - возмущенно крикнула Лиля под сиплый выдох умирающего от стыда Шаста, и не раздумывая, бросила в носителя родной крови какой-то целофановый пакетик.
- О, с вареной сгущенкой, как я люблю, - довольно мурлыкнул Выграновский, срывая цветастую упаковку с мягкой булочки.
- Не трожь, это мой ужин!
- Поздно, - ответил с набитым ртом татуированный вор чужой еды.
- Засранец... Шучу, это вам булочки, налетайте, - проворчала девушка, умиленно улыбаясь, втискивая между сиденьями целую коробку с такими же пакетиками, - Там ещё с яблоками есть. Так зачем фонарик? Говори скорее, пока наш приёбнутый друг занял свой рот полезным делом.
- Чтобы Позу светом не мешать, пока книгу читаю, - пробормотал Антон, стараясь даже не смотреть в сторону коробки.
- Как романтично, а! - притворно-томно вздохнула Лиля, - Что читаешь?
- Ну кстати читает он все равно из-за любви к ретро... - вклинился Эд между двумя поражающими воображение укусами.
- Ладно, потом расскажешь. Даник-пряник, а ты чего притих? Из-за травки? Прости, но ты вроде писал, что не надо больше, вот я и...
Данон грустно ей улыбнулся, покачал головой.
- Да, спасибо, и правда не надо, - Данон зевнул, прикрывая рот кулаком, - Просто я устал жутко, а нам ещё возвращаться...
- Ладно, по йогурту и спать, - Лиля вдруг хлопнула в ладоши, как бы пробуждая саму себя, встряхнулась, - Чего так смотрите? Сейчас покурим с вами и пойдете. Курить хочу - умираю, а одной скучно. Заодно расскажу кой-чего.
Её глаза искрились тысячей крохотных фейерверков, пока лилась стройной рекой история о Байкале. О встретившихся попутчиках: о девушке-хиппи, зимой расхаживающей в трех свитерах, скрывающих шрам на шее; о хмуром парне с ввернутыми на тренировках ушами и сломанным когда-то носом, чья машина насквозь пропахла дорогим табаком, а рядом с рулем висела на толстом куске скотча фотография его самого с еще одним парнем - их носы идеально подходили друг к другу - один свернутый, почти впалый, другой - с очаровательной горбинкой; о милой женщине с синяком под глазом и белой полоской без загара на безымянном пальце правой руки...
- И потом она мне такая: ”ну и послала я нахуй этого мудака, чтоб ему в гробу после смерти вертелось”. И права была, конечно! Мы с ней потом вместе номер сняли и выпили две бутылочки красного. Классно было...
- А озеро? - спросил Шаст, почти не надеясь на ответ, время поджимало, до шести утра оставались какие-то жалкие полчаса.
- Байкал-то? - Лиля затянулась глубоко, наполнила никотиновым дымом легкие и все свое тело, серые завитки на миг затуманили её зрачки, - Красивое, Тошка-крошка. Очень красивое. Но это только самому смотреть, никак иначе, - выдыхая, она шмыгнула носом, сдерживая слезы.
- В поэзию ударилась, посмотри-ка на неё, - протянул Эд, дергая её за дредд.
- И правда. Хоть на что-то красивое посмотрите, - улыбнулась та, хлопнув Эда по короткостриженной черепушке, - Ладно, шуруйте, дособирайте вещи.
- Свин ты, татушник, - отозвался Даня, забираясь на заднее сидение, собирая разбросанные булочки, пачки сигарет и фантики.
- Ой, да ладно...
Троица набилась в машину, захлопнула двери.
- Придурки... Пройдемся, а, Шаст?
Антон несмело кивнул, предчувствуя подвох. Что-то было в этих на первый взгляд невинных глазах, что-то подозрительно знакомое. Тревога, сплетенная туго с глухим раздражением и тонкой, золотистой нитью решительности. Вспомнился ледяной взгляд голубых глаз, нервическое подрагивание пальцев и тихие вопросы в библиотеке.
- Расскажи что-нибудь о себе, а?
Отбой. Можно оставить волнения в сторону. Страх отдернул свои когтистые лапы от внутренностей, ослабил хватку. Карие глаза светились искренним любопытством, короткие пухлые пальчики сжимали четвертую по счету сигарету. И это только за последний час.
- Зачем? - Антон склонил голову на бок, прищурился, в его глазах нашли свое отражение темные тени сосен, делая взгляд глубже, чуть взрослее, серьезнее.
- Друзья Эда - мои друзья, а вы вроде спелись. Да, это я по его шуточкам заметила, - предвосхитила девушка ироничный вопрос, улыбнулась, привстала вдруг на цыпочки и запустила ладонь в спутанные кудряшки, - Ты на кота пипец похож. Будь ты постарше - захомутала бы и разрешения не спросила.
- А ты разве не...
- Ну и если бы не была занята одной длинноволосой очаровашкой, - широко улыбнулась она, снова ответив на ещё незаданный вопрос.
- О, так у тебя есть девушка? - Антон чуть запнулся на последнем слове, не решаясь заглянуть в карюю темноту радужек.
- Так точно, капитан Логика. А ты против? - Лила замедлила шаг, прищурилась хитро, перекатывая сигарету с одной сторон губ на другую юрким языком; она пристально наблюдала за тем, как опасливо оглядывается Шастун на машину, как отводит взгляд и ищет правильные слова, как ребенок ищет определенную букву в супе с макаронами из букв, так же неумело, торопливо и отчаянно, - Или сложно быть против, когда сам играешь за другую команду?
- Ох уж эти эвфемизмы, - проворчал Шаст.
Странный диалог. Неутомимые хомячки мыслей остановились в своих колесиках и удивленно хлопали черными глазками-бусинками, пытаясь осознать случившееся.
- То есть я могла просто спросить, гей ли ты?
- Нет! - возмущенно ответил Антон, чувствуя, как лезет на лицо неуместный сейчас румянец.
- То есть не могла бы? Или это уже ответ на вопрос? - сдерживая хихиканье .
- Нет, это... Я...
Ямочки на щеках, длинные ресницы, глубокий, чуть хрипловатый в конце дня голос:
- Не забудь сдать дополнительное сочинение завтра, хорошо?
Быстрые наброски на уроках, на переменах, и везде, везде отголоски этой высокой, строгой фигуры, везде свежее дуновение крохотных звездочек-незабудок. Сердце иногда на секунду замирало в трепетном ожидании, когда он пройдет мимо, когда бросит почти незаметный взгляд на полупустую работу, чуть закатит глаза, а потом будет терпеливо писать после уроков в их (и только их, личном) чате списки нужной литературы, рекомендовать учебники и статьи, чтобы после следующего урока спросить, как продвигается дело. А иногда всё тело охватывало спокойствие, желание слушать и работать, наблюдать не только за движением красивых рук, но и за тем, что их обладатель пишет и говорит. Ловить вместе с тем красивые ракурсы, прятать в глубину сознания и рисовать чуть позже. То, как упали лучи света, редкие и совсем тусклые теперь, на доску и парту, на кипу тетрадей и на деревянного манекена, в последнее время грустно сидящего на краю стола, свесив ноги. Последняя работа - висящий на стуле пиджак и лишь тень его обладателя у доски. Тогда Антон пожалел, что не взял и двух цветных карандашей, не взял старую акварель, доставшуюся ему случайно - тетя однажды забыла, пока гостила у них - забыл даже черную ручку для графики. И сидящая за окном мелкая птаха была так красива, так жива и подвижна.
Но магия эта, магия вдохновения, была только рядом с ним. Только под звуки его голоса рождались идеи для набросков, только от его взгляда тело вдруг застывало, очарованное, зачарованное этим бесконечным снегопадом в искристых глазах, в чистых, как звенящее холодом декабрьское небо голубых радужках.
-... Всё очень непросто, - почти прошептал Шастун, обкусывая нижнюю губу.
- Поняла я всё, поняла, - Лиля грустно улыбнулась, похлопала его по плечу, - Удачи тебе с ним. Судя по твоей мордашке, всё не только непросто, но и опиздохуительно серьезно. Если сердце тебе разобьет - звони, я ему лицо разобью.
- Лиля, мать твою! - раздался откуда-то позади эдовский крик.
- И твою!
- Что вы там со шпалой делаете? Нам уже возвращаться надо!
Антон Шастун иногда завидовал умению Выграновских упрощать всё на свете, будь то поездка на Байкал, побег из школы, несчастная любовь или двойка по матеше (хотя тут даже у Эда не всегда получалось отпустить и забыть).
- Кстати, - быстро перебирая сильными ногами, одновременно оправляя куртку и хлопая себя по карманам в поисках телефона, начала Лиля, - Тебя как директор прозвал? Надеюсь, эта фишка никуда не пропала?
- Ушастиком.
Прощались быстро - пара объятий, пара шуточек ”про мать” от Выграновских и передача денег за купленное. Антоновский рюкзак потяжелел ровно на один фонарик, пару банок энергетика и с десяток пачек легких сигарет - после того самого разговора с Сергеем Борисовичем курить тяжелые, верблюжьи расхотелось. Теплые объятия быстро разъединил холод медленно подступающего утра. Оно едва уловимо ощущалось в воздухе, в том, как резко смолкли птицы и притаились в страхе тени. Может, прямо сейчас солнце взрежет восточный край неба, проливая на землю густой поток крови; может, прямо сейчас из-за ночной дымки выглянет первый лучик, вспорхнет белой пташкой. Но тьма оставалась всё такой же глубокой и тихой, поглощающей звуки. Позади сверкнула фарами машина, взвизгнула летняя резина, Лиля последний раз махнула рукой удаляющимся вглубь леса фигуркам, тревожно выхватывая из тени кудрявую макушку. Тяжело вздохнув, она покачала головой, отбрасывая в сторону плохие мысли. Такие знакомые ей самой мысли.
- Не расклеивайся, девочка моя, всё с этим кудряшиком нормально. Лучше бы вон, за брата переживала, опять как не в себя курит и матом ругается, - бормотала она себе под нос, не отрывая взгляда от черной ленты бегущей от света фар дороги.
Случайно брошенный на зеркало заднего вида взгляд пробил брешь в её риторике.
- Блять.
На сидении лежала пара булочек с яблоками, помятых, почти вскрытых.
- Сучий сын.
- Что у нас завтра запланировано вообще? - Шастун неловко поправил позвякивающий рюкзак, немного замедляя ход, ведь если раньше лес пугал до чертиков своими движущимися тенями и скрипами, то сейчас по-настоящему устрашающей стала перспектива быть пойманными.
- Помолчи, Тошка-крошка, - процедил Эд, - В корпусе поговорим, у нас сейчас немного другая задача.
Неприятно-скоро лес кончился. Пролезая через дыру в заборе, контрабандисты сохраняли почти благоговейную тишину, не смея издать ни единого звука, отводя ветки колючего куста кончиками пальцев. Вдоль зданий шли три фигуры, слившиеся с собственными тенями. Идя по самой кромке из льда, они молились, чтобы сонный дворник не заметил следов на снегу.
Казалось, из каждой щели на них смотрят. Проглядывают между старыми крошащимися кирпичами старого корпуса влажные радужки, блестят алыми прожилками белки. На периферии зрения мелькали черные силуэты, они ленивыми слизнями переползали из тени в тень, своей глубиной напоминали огромные зрачки, все они в один миг обратились в саму суть зрения, неотрывного взгляда из бездны. Колени подкашивались, перед глазами стояла неприятная мокрая дымка, Шастун глубоко и мерно дышал, чувствуя каждое свое ребро, открывающее мягкий темный провал на каждом вдохе, провал, в котором тоже пряталась своя тень.
- Ты в норме? - еле слышно шепнул Позов, лишь немного повернув голову, позволив словам пробраться сквозь густое марево тьмы.
- Почти, - раздалось в ответ жалкое бормотание с резким выдохом в конце.
Плотная лыжная перчатка вдруг нашла тонкое запястье, слегка сжала.
- Держись, а то рухнешь прямо перед Коробком. Не вредничай...
Тепло от сцепленных пальцев разлилось по всему телу, в груди вспыхнул жаркий огонёк благодарности. Почему-то сейчас держаться за руки было совсем не...
”Вот педиков развелось, а. Смотри, Антон, таких только на свалку”
...стыдно. Любить ведь можно по-разному. Собирая чужие слезы пальцами со щек, пропитывая ими футболки, а иногда соединяя две разные, чужие слезы в одну, вжимаясь в человека так крепко, как никогда раньше. Чувствуя теплые пальцы на собственных плечах, сотрясая смехом утонувший в летней неге двор, жмурясь от стекающих по лицу дождевых капель, но идя дальше, в холодный ноябрьский вечер рядом с любимым человеком, рядом с...
”А может их однажды вообще запретят, вот того и жду. Не по-божески это, когда парень с парнем. Ты, Антошка, с такими не водись”
... Другом. Просто другом. Кто же друзей не любит?
Знакомое тепло, давно забытое, но знакомое. Так же тепло было рядом с большим и рыжим соседом, чей громогласный крик, возвещающий о старте догонялок, заставлял окна первых и вторых этажей дрожать в приступе паники. Парень, который умел ставить баночки из под газировки на ребрышко, умел из неприглядной ивовой палки и веревки соорудить неплохую удочку, умел, прыгнув ”бомбочкой” в озеро, вызвать цунами на радость загорелым мальчишкам. И всё-таки старый друг иногда не лучше новых двух. Или трёх.
Колени всё-таки подкосились. Прикрывая глаза ладонью, Антон сквозь чуть разведенные пальцы испуганно смотрел в окна Коробка. Рядом на корточках сидел Дима, накрыв одной рукой голову, другой с силой сжал тонкие шастуновские пальцы, вдавливая кольца в нежную кожу. Даня застыл с лицом по бледности сравнимым только со снегом, Эд же зажмурился, вскинув скрещенные руки к голове. Стройный ряд десятиклассников нарушил оглушительный грохот, раздавшийся из приоткрытой библиотечной форточки. За этим последовало протяжное, хриплое ругательство и еще одна волна грохота. В темном проёме окна появился призрак белой рубашки. Он потянулся, воздев руки к небу, кажется, правый рукав направился чуть выше расстегнутого на две пуговицы ворота. Левый же лег на бедро, видимо, ушибленное.
Даня первый потянул всех вперед, шепча что-то себе под нос. До запасного выхода оставались считанные метры, и вспыхнувший в библиотеке свет успел выхватить лишь тень антоновской пятки, исчезающей за дверью.
- Это что нахуй было? - Эд, всё еще с круглыми, испуганными глазами прижимался к стене, обхватив себя руками.
- Не знаю, и знать не хочу, - Дима помотал головой, стягивая перчатки, - Нам пора по комнатам, вставать в девять как-никак. Три часа осталось.
- Да чего вы испуганные такие? - протянул Даня, скрывая подрагивающие ладони в карманы, - Свет поздно включился, максимум, что там могли увидеть - Антоновскую жопу.
Шастун стоял, сдерживая улыбку.
- Чего смешного?
Не сдержал.
- Это просто Арсений Сергеевич откуда-то ёбнулся, чего вы, - полуистерический смех рвался наружу, просачиваясь в долгих выдохах и гласных.
По комнатам разбредались молча и осторожно, стараясь не смотреть друг другу в глаза - это могло закончится коллективным ржачем, способным разбудить целый этаж мирно сопящих школьников.
- Антон, можно дурацкий вопрос задам? Ты не отвечай, если не хочешь, только не думай, что я это с осуждением или чем-то таким, просто...
- Позов, не гунди, - Шастун растянулся в кровати длиннющей змеей, раскинув руки и ноги в стороны настолько, насколько это вообще позволял сделать стандартный матрас, - Хочешь спрашивать - спрашивай.
- Да не, забей, - Грек закрыл глаза, сложил руки поверх одеяла, он всегда так засыпал, как в старых мультиках, - Не моё это дело.
- Если ты про еду, то и правда не твое, потому что тут я сам всё контролирую, а в остальном, - слова Грека больно резанули по живому, по больному, намекая на ту ужасающую бездну между ними, бездну времени, бездну возраста, ведь нельзя же будучи подростком просто подойти, улыбнуться, показывая щербинку между зубов, ямочки на пухлых щеках и сказать пресловутое ”давай дружить”.
- Не, не про это. Тебе за три недели нахождения здесь ни разу не позвонили родители...
- Я и не ждал, что мне позвонят. Ты же рядом двадцать четыре на семь, - Антон довольно улыбнулся своей шутке, - А вообще это нормально, они сейчас о-очень далеко. Денег не напасешься на такие разговоры, да и не любители они просто так языком трепать.
- Ты гений юмора, конечно, - Шастун почти чувствовал, как закатывает глаза Грек, - А друзья?
- Да как-то, - легкая дрожь пробежала по плечам, - Не было у меня особых таких... Друзей.
- Почему? - в голосе слышалось искреннее, звенящее всеми оттенками обеспокоенности удивление, в полумраке комнаты карие глаза сверкнули настороженно-грустно, - Ты же классный.
- И кто потом мне про гейщину затирает, - воздевая руки к небу спросил, посмеиваясь, Шаст, - Спасибо, конечно, но я и сам толком не знаю.
На язык тонким слоем безвкусного порошка легла ложь. Неприятное ощущение, премерзкое, хорошее настроение тут же схлынуло. И так вдруг захотелось...
- Хотя догадываюсь, - потолок покрылся живим трещинами, они перетекали друг в друга, образуя новые узоры поверх старых, настоящих, созданных не встревоженным внезапной искренностью воображением, но временем, влагой, может, излишне активными соседями сверху, - Я, как бы сказать...
- Никак, если не хочешь.
- Да не. Это не то, что говорят в лицо при первой же встрече, по крайней мере у нас, но почему бы и нет. Короче, года два назад я встречался с парнем, - ложь испуганно свернулась между легкими, дрожа от страха, сердце гнало кровь так быстро, как могло, а голос в голове орал что-то о безрассудности, о том, какие сильные побои за школой его ждут после того, как постыдный секрет покинет пределы этой комнаты и соседской головы, однако секундную паузу не заполнил вздох омерзения или ругательства, тишина осталась тишиной, спокойной и мирной, - Долго встречался, а потом его переклинило. Не знаю, может начал подозревать кто-то из его знакомых или ещё чего, но в итоге он всё распиздел своим одногруппникам. А потом всё это узнали и мои одноклассники.
- Вот мудлоид, - пробормотал Дима.
Антон взглянул на него, ожидая увидеть скепсис, разочарование или пресловутое ”а чего от хотел от жителей СНГ? От сынов мёртвого дитя, обреченного на распри и скорое окончательное умирание ещё до рождения?”. Но ресницы на лице напротив опустились от тяжести ужаса, зрачки наполнились сочувствием и даже жалостью, он слушал, прислонившись к спинке кровати и не прекращая перебирать одеяло беспокойными пальцами.
- Не волнуйся, я выжил, - огонёк внутри превратился в костерок, греющий всё тело.
- Но это же жопа полнейшая.
- Да, поэтому я этого вашего Сабурова не так уж и боюсь. Он меня по асфальту размажет, это правда, но и сам целым не останется.
- А вот тут прогадал, - на Грековское лицо легла глубокая тень старого раздражения, - Он по-другому действует. Так уж вышло - особо драться тут негде, поэтому и методы другие. Ну, либо в лес уходят, но это редко. Тебе тут скорее подкинут чего, а потом сдадут. Другое дело - у Эда тут свои друзья и знакомые, у которых всегда есть фотки нуриковских сумок с бутылками внутри.
- Серьезно?
- Это фотошоп вообще-то... Хотя его компания и не такими штучками балуется, насколько мы слышали. Только в городе, когда на соревнования по баскету выезжают. Богатенькие буратины, свобода, все дела. Вообще там история интересная, можешь у Эда спросить, он её больше родной матери любит, но если короче, то...
Тяжелое одеяло сна накрыло Шастуна незаметно но быстро, как убийца накрывает платком с хлороформом лицо очередной безвинной жертвы.