Часть 18 (1/2)

И я услышал одно из четырёх животных,</p>

говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри.</p>

Я взглянул, и вот, конь белый, и на нём всадник, имеющий лук,</p>

и дан был ему венец; и вышел он как победоносный,</p>

и чтобы победить.</p>

Откр. 6:1-2.</p>

Лайя просыпается глубокой ночью, чувствуя, как обжигающие прикосновения холода пускают неприятные мурашки по телу. Она одной ладонью тянется за сбившимся в ногах одеялом, а другой ― к Владу, внезапно осознавая, что без его крепких и оберегающих объятий, нежного успокаивающего шёпота и горячих поцелуев, заставляющих сердце заходиться в бешеном темпе, засыпать теперь становится просто физически невозможно. И только когда Лайя натыкается на прохладные простыни, сон сразу же пропадает, и она резко садится на кровати, ощущая невольную тревогу, зарождающуюся внутри.

Лайя оглядывает комнату и только теперь замечает, что все свечи, что были зажжены перед тем, как она ложилась спать, потухли. Вокруг царит вязкая, абсолютно неестественная, таящая угрозу темнота. Она плотной дымкой стекает по стенам, клубится в углах, протягивает смоляные лапы, неся с собой ледяную ярость и едкое отчаяние. Лайя поднимается с кровати, чувствуя, как непроглядные волны тьмы тут же оживают, подбираясь, словно собираясь атаковать, но стоит им попытаться приблизиться к ней, как они тут же натыкаются на невидимый щит. Лайя чуть вытягивает ладонь вперёд, и клубы тьмы сразу же отступают, что заставляет её в неверии отшатнуться, но она быстро берёт себя в руки.

― Влад? ― зовёт Лайя, замечая чуть приоткрытую дверь, что ведёт в личный кабинет хозяина замка. На секунду она замирает, словно не решаясь зайти, боясь помешать, но вовремя понимает, что для сомнений сейчас неподходящее время. Она осторожно толкает дверь, и когда та полностью распахивается, дыхание в груди замирает от накатившего страха.

В центре комнаты Лайя видит Влада, стоящего на коленях. Голова его опущена, ладони до побелевших костяшек сжаты в кулаки, а каждая мышца буквально звенит от напряжения. Всполохи тьмы обнимают всю фигуру Влада, словно тяжёлым плащом опускаясь на плечи, укутывая, поглощая свет вокруг и внутри него. Влад ладонью тянется к шее, словно пытается разорвать стальные путы, не дающие вздохнуть, и Лайя замечает, что кончики его пальцев абсолютно чёрные, словно их испачкали в краске, с заострёнными когтями, и на запястьях расходятся тонкие нити тьмы, проникая под кожу. Завитки татуировки на его обнажённой груди становятся ещё толще, пульсируя в такт биению сердца, извиваясь и концентрируясь вокруг него. Лайя медленно подходит к Владу, опускаясь рядом с ним на колени, и там, где она ступает, темнота рассеивается.

― Влад? ― едва слышно зовёт она, но слова звучат необъяснимо громко. Он чуть вздрагивает, и с губ его срывается тихий отчаянный стон, стоит ему только услышать её голос. ― Что случилось? Скажи мне, и я постараюсь помочь тебе.

Лайя протягивает ладонь, желая прикоснуться к щеке Влада, но тот тут же отшатывается от прикосновения, словно от огня. И в глазах его появляется столько боли и сожаления, что становится почти физически больно.

― Нет, не прикасайся ко мне, ― на грани шёпота выдыхает Влад, и в голосе его ясно слышна едва сдерживаемая боль. ― Не когда я в таком состоянии.

Влад устало прикрывает глаза, сильнее сжимая кулаки, словно сдерживая себя, ведь, вопреки словам, каждая клеточка его существа тянется к ней, всегда только к ней.

Прости меня, моя девочка. Прости, что снова причиняю боль, но знала бы ты, насколько мне ненавистна лишь мысль о том, что тебе придётся соприкоснуться с этой тьмой, испытать на себе её сокрушительную силу и холодную ярость. Я потерял тебя однажды из-за этого и не могу допустить повторения прошлого.

И Лайя понимает его. Понимает его сомнения и страхи. Понимает, как сильно он стыдится и ненавидит ту силу, что тьмой клубится в груди, как отчаянно хочет просто прикоснуться к ней, не опасаясь ничего и не оглядываясь назад. И как сильно боится, что она уйдёт, не выдержав этого бремени, постоянных сложностей и рука об руку идущей с ними опасности. Лайя упрямо качает головой, но ни на шаг не отступает, лишь чуть ближе наклоняется к Владу. Она кончиками пальцев обхватывает его подбородок, стараясь не обращать внимания на то, как он едва заметно вздрагивает и пытается отстраниться.

― Посмотри на меня, прошу тебя, ― Лайя не знает, почему продолжает говорить шёпотом, почему не решается повысить голос. Влад приподнимает голову, и вместо привычной синевы глаз теперь пылает алое марево. Лайя замечает маленькие ранки на губах мужчины и понимает, что, скорее всего, их оставили острые клыки, виднеющиеся из-за чуть приоткрытых губ. ― Я чувствую тепло, ощущаю биение твоего сердца. Я вижу тебя, Влад. Вижу мужчину, которому отдала своё сердце в прошлой жизни, и не задумываясь сделаю это снова. Вижу мужчину, который ради своей семьи, ради тех, кого любит, готов отдать всё. И ты делаешь это раз за разом. Именно поэтому я никуда не уйду. Именно поэтому я готова бороться за тебя. Только не отворачивайся от меня.

Влад в каждое слово с жадностью вслушивается, не отрывая горящего взгляда от её лица, вглядываясь в карие глаза напротив, в которых нет ни страха, ни отвращения, ни презрения ― лишь тепло, безграничная преданность и готовность. Готовность пройти весь путь сквозь тьму вместе с ним. Ярость, неутихающим огнём пылающая в груди, исчезает; лёд, сковывающий сердце, тает; искорка света в душе всё распаляется, рассеивая тьму, что теперь раненым зверем воет, скалясь и отступая. И, как и в прошлой жизни, лишь её присутствие снова спасает его от рокового шага в бездну.

― Никогда, ― отвечает Влад так, словно непреложную клятву даёт перед Богом и всеми Высшими силами, что сейчас наблюдают за ними.

Он с каким-то особым трепетом наблюдает за тем, как Лайя тянется к нему, теперь гораздо увереннее проводя кончиками пальцев по щеке, прослеживая линию скул, стирая струйку крови, стекающую с губ. Она прислоняется своим лбом к его, с облегчением замечая, как алая радужка глаз медленно, но верно обретает свой естественный цвет, а острые клыки исчезают. Влад тоже это чувствует, ибо мышцы его постепенно расслабляются.

― Видишь? ― Лайя ладонями спускается чуть ниже, ногтями проводя по его шее, из-за чего Влад не сдерживает шумного выдоха. ― Ты гораздо сильнее, чем тьма внутри тебя. Ты всегда был сильнее.

― Прости меня, ― устало шепчет Влад, и каждое слово даётся с таким трудом. ― Эта сила бесконтрольна, обладает собственной волей, и я всегда стараюсь сдерживать её, но порой это не получается. И происходит нечто наподобие того, что ты видишь сейчас.

― Не нужно извиняться, ― мягко улыбается Лайя, пододвигаясь чуть ближе к нему. ― Только не за это.

Лайя осторожно обхватывает запястье Влада, кончиками пальцев поглаживая кожу, успокаивая, безмолвно говоря, что рядом, что не оставит. Она ловит его измождённый взгляд и, не разрывая зрительного контакта, подносит ладонь мужчины к своей щеке. Это жест наивысшего доверия, от которого дыхание замирает в груди, ибо при малейшем неосторожном движении когти могут оставить очень глубокую кровоточащую рану, и Лайя это прекрасно понимает. Влад чувствует буквально обжигающее тепло и мягкость кожи, и на секунду ему кажется, что там, где он её касается, появляется едва заметное слабое свечение. Лайя ободряюще улыбается и подаётся навстречу прикосновению, губами прижимаясь к его запястью, оставляя горячий поцелуй. Влад завороженно наблюдает за тем, как кончики его пальцев снова становятся привычного цвета, а паутина тьмы, расползающаяся по венам, исчезает, отступая, освобождая его из своих оков на короткое мгновение, но он счастлив даже этому.

― Мне не больно, ― внезапно произносит Лайя, широко улыбаясь, и улыбка её зажигает в карих глазах радостные и яркие огоньки, что рассеивают тьму, царящую в комнате. ― Я чувствую тебя. Только тебя.

И эти слова, словно вессений паводок, сметают всю защиту, что с таким трудом выстраивал Влад всё это время. Он тянется к Лайе, опуская голову на её плечо, ладони устраивая на талии, обнимая сильно и одновременно осторожно, прижимая к себе. Лайя пальцами зарывается в смоляные пряди, круговыми движениями массируя кожу головы, иногда переходя на виски. Она слышит, как до этого рваное и сбивчивое дыхание Влада выравнивается, приходя в норму, и не может сдержать короткой облегчённой улыбки.

― Как мне тебя у мрака, у хаоса отнять? Лицом, от слёз солёным, прильну я к твоему. Тебя, целуя жарко, в объятиях я сожму. Твоим рукам холодным своё тепло отдам. Согрев, прижму их нежно и к сердцу, и к губам, ― горячий шёпот опаляет кожу, и Влад замирает, когда узнаёт строки того самого стихотворения, которое она читала в прошлом. Тогда ему точно так же приходилось бороться с сокрушительной мощью той тьмы, что живёт внутри и день изо дня пытается уничтожить его волю, взять верх. И он прекрасно осознаёт, что если бы не присутствие его жены, её любовь, терпение и поддержка, он бы проиграл это сражение ещё в самом начале. Вот и сейчас Лайе приходится вновь бороться за Влада, выцарапывая его из когтистых объятий тьмы. И теперь она готова к этому больше, чем когда бы то ни было.

Влад немного отстраняется лишь для того, чтобы посмотреть ей в глаза. Он обхватывает ладонями лицо Лайи, и во взгляде его столько отчаянной нужды, нерастраченной нежности, благодарности и готовности уничтожить Ад и сотрясти Небеса, если кто-то попробует и в этот раз разлучить его с ней.

И Лайя, как и всегда, всё понимает, читает то не произнесённое вслух признание, клятву, что ярким пламенем в голубых глазах горит. Да, им всё ещё предстоит заново узнать друг друга; принять ту тёмную часть души, куда самому порой страшно заглядывать; привыкнуть к мысли о том, что ты больше не один, что с тобой тот, кто готов стоять рядом, когда весь мир вот-вот окунётся в пучину хаоса и безумия. Но сердце Влада греет осознание того, что, несмотря на пропасть в несколько веков, между ними сохранилось то трепетное понимание, что они всё ещё могут общаться друг с другом, не произнося в слух и слова, ибо души связаны столь крепкими и неразрывными нитями, что не смогли перерубить ни смерть, ни время.

И, повинуясь собственным желаниям, внутреннему порыву, Влад настойчиво, но с особой нежностью притягивает Лайю ближе к себе, позволяя ей удобнее устроиться у него на коленях, обвивая его талию ногами, теснее прижимаясь к обнажённой груди мужчины, вслушиваясь в лихорадочно быстрые удары сердца. Влад кончиками пальцев проводит по щеке Лайи, спускаясь к шее, с восторгом наблюдая за тем, как она отзывается на каждое его прикосновение. Он натыкается на красноватую полоску шрама, что кривой изломанной линией спускается чуть ниже ключицы, и на секунду замирает. Лайя замечает его замешательство и сразу понимает, в чём дело, ибо тут же смущается, отстраняется, пытаясь ладонью прикрыть уродливый след. Но Влад перехватывает её.

― Прекрасна. Абсолютно прекрасна, ― на выдохе произносит он, и в голосе его страсть с восхищением переплетаются. ― Не отворачивайся от меня.

Лайя чувствует, как к горлу подкатывает неприятный ком, поэтому не решается ничего говорить, лишь коротко кивает, но Владу этого хватает. Он наклоняется чуть ниже, губами прослеживая след шрама, и в каждом его поцелуе ощущается почитание, граничащее с благоговением, горькое сожаление из-за того, что не успел тогда прийти раньше. И Лайя решает отвлечь его от мрачных мыслей, чуть приподнимая голову Влада и с тихим стоном приникая к его губам. Она кончиком языка проводит по маленьким ранкам, что оставлены острыми клыками, ощущая слабый привкус крови, и гортанный стон Влада, перетекающий плавно в рычание, пускает дрожь удовольствия и предвкушения по телу.

Когда Лайя на секунду отстраняется, она чувствует, как дыхание замирает в груди, ибо в голубых глазах Влада, что сейчас в лучах утреннего солнца сияют внутренним неистовым светом, словно рождается целая вселенная, новый мир, где нет ни тьмы, ни смерти, ни боли, ни вечно висящей над головой опасности ― лишь они вдвоём. И, видит Бог, Лайя бы, не задумываясь, отдала душу Дьяволу, если бы ей позволили остаться в этом мире с Владом навсегда.

***</p>

Когда Лайя и Влад спускаются в гостиную, первое, что они слышат, ― это раздражённый голос Ноэ и редкие спокойные ответы Габриэля. Диалог их порой прерывается просьбами Аннабель заткнуться и уединиться где-нибудь, чтобы выяснить собственные отношения.

― Я удивлён, что стены ещё целы, учитывая, что Ноэ и Габриэль находятся в одной комнате дольше, чем пять секунд, ― бормочет под нос Влад, и Лайя не сдерживает короткого смешка, мысленно соглашаясь с ним.

Она заходит в комнату и сразу же замечает Аннабель, сидящую за столом и скучающе подпирающую подбородок ладонью. На руках её виднеются свежие бинты, значит, она уже успела сделать перевязку. Если приглядеться, то можно заметить на них алые капельки крови, проступающие на ткани, и это плохо, ведь раны должны были за ночь перестать вообще кровоточить. Рядом с Аннабель сидит Ноэ, и во взгляде каре-голубых глаз с каждой секундой всё сильнее распаляется злобный огонь. Лайя сразу понимает, кто именно является объектом его злости, учитывая, с каким цепким вниманием маг следит за тем, как Габриэль рассматривает Жезл Аарона. Он кончиками пальцев прослеживает рукоять, и вслед за его касанием на деревке загораются древние знаки, пылающие слабым голубым сиянием.

― Я и не думал, что когда-нибудь удостоюсь чести вновь прикоснуться к нему, ― благоговейно шепчет Габриэль, и кажется, что он просто не может заставить себя перестать так пристально изучать священный артефакт.

― Не благодари, ― выплёвывает Ноэ, напряжённо сжимая ладони в кулаки. ― Этой деревяшке лучше бы оказаться хотя бы вполовину столь ценной, как ты описываешь, иначе я лично превращу её в пепел. Она чуть не стоила Аннабель жизни.

На этих словах Габриэль бросает сочувствующий и даже несколько извиняющийся взгляд в сторону Аннабель, но та лишь устало отмахивается, словно говоря, что это не стоит внимания. Ноэ с радостью бы с ней поспорил, но он ничего не произносит, оборачиваясь и с облегчением замечая в дверном проёме Влада и Лайю.

― Утро доброе, ― Ноэ салютует им чашкой кофе, от которой поднимается ароматный пар, и Лайя чувствует, как голод сжимает желудок. Она присаживается рядом с Габриэлем, придвигая ближе его тарелку с нетронутыми бутербродами и кружку с терпко пахнущим напитком. И только он хочет разразиться праведным гневом, но, заметив горящие довольным блеском глаза, извиняющуюся улыбку и набитые, словно у хомяка, едой щёки, раздражение улетучивается, словно его ластиком стёрли. Габриэль мягко усмехается и наливает ещё кофе в уже наполовину опустевшую кружку.

― Влад вчера рассказал про вашу поездку к пророку, ― начинает Ноэ, задумчиво постукивая кончиками пальцев по подбородку. ― Какова вероятность того, что он просто солгал по поводу меча и Мастера?

― Нулевая, ― отрезает Влад, присаживаясь рядом с Лайей. ― Я наблюдал за ним весь разговор и не чувствовал ни попытки что-либо утаить, ни слукавить или соврать. Да ему и смысла нет этого делать.

― Лучше бы соврал, ― вдруг произносит глухо и отрешённо Аннабель. Она пытается налить воду в гранённый бокал, но израненные руки не слушаются, трясутся, и Аннабель чуть ли не рычит от досады, когда половина содержимого стеклянного графина оказывается на полу и на столе. ― Прошу прощения.

Вдруг Аннабель чувствует осторожное прикосновение прохладных пальцев к запястью и обжигающую энергетическую волну, что проносится по предплечью, снимая боль и унимая дрожь. Ноэ рядом с ней ничего не говорит, но взгляд его, взволнованно-сосредоточенный, красноречивее любых слов. С самого начала завтрака он украдкой следил за Аннабель, подмечая то, как любое неосторожное движение причиняет ей ощутимую ноющую боль. Демон знает, что помощь его она бы не приняла, иначе это означало бы признать собственную слабость и беспомощность даже в таких обычных вещах, но и продолжать наблюдать за её мучениями он больше не хочет. Аннабель мягко, но настойчиво отстраняет руку Ноэ, не позволяя ему потратить ещё больше магических сил, ведь понимает, что он не восстановился полностью. Она благодарно кивает ему, в глубине души удивляясь тому, как знакомо и привычно ощущается магия демона. Словно часть её собственного существа.

― Какие планы дальше? ― вдруг спрашивает Ноэ, медленно переводя взгляд с Аннабель на Влада, Лайю и Габриэля. ― Судя по всему, вы куда-то собираетесь, да? ― Ноэ кивает на верхнюю одежду Габриэля, что свободно накинута на широкие плечи, тёплый свитер и джинсы Лайи и пальто, которое перекинуто через предплечье Влада. Он также замечает кожаные ножны, прикреплённые к бедру мужчины. Ноэ кивает на них, но Влад лишь безразлично пожимает плечами, словно говоря, что это лишь меры предосторожности.

Влад подробно рассказывает Ноэ об их вчерашнем разговоре по поводу возможного местоположения меча. Иногда Габриэль что-то поясняет, и только Лайя за всё это время не произносит ни слова, словно полностью отключаясь от разговора, но по напряжённо сжатым в тонкую линию губам можно понять, что она, на самом деле, внимательно следит за ходом беседы, не пропуская ни единой детали.

― Думаете, что этот ваш Иоанн Тринадцатый действительно переправил меч в Польшу и он до сих пор хранится там? ― голос Ноэ наполнен нескрываемым скептицизмом и недоверием. ― Кафедральный собор находится же совсем рядом с центром города Познань, разве нет? Древнейшая святыня практически у всех на виду. Меня одного это смущает?

― Даже если там мы ничего не найдём, то у нас хотя бы будет то, от чего можно оттолкнуться при дальнейших поисках, ― замечает Лайя, откидываясь на спинку стула.

Ноэ лишь пожимает плечами, но видно, что ей не удалось убедить его. Да Лайя и сама не до конца верит, что Польша станет конечным пунктом в их поисках.

― Погодите, вы уезжаете, а кто тогда остаётся в замке? ― вдруг спрашивает Ноэ, поворачиваясь всем корпусом к Владу.

― Антон, ― отвечает хозяин замка, тут же натыкаясь на вопросительные и удивлённые взгляды своих друзей. ― В чём дело?

― После всего, что произошло, он согласен продолжать на тебя работать? ― и губы Габриэля растягиваются в недоверчивой улыбке. ― Либо он действительно предан тебе, либо ты так хорошо ему платишь.

― Семья Антона очень давно служит мне, ― поясняет Влад. ― За годы работы он успел увидеть много всего, поэтому событиями прошедших дней его очень сложно удивить.

После этих слов Лайя оборачивается в сторону Влада, и в глазах её загораются задорные огоньки.

― Я хочу знать подробности?

― Нет, свет мой, определённо не хочешь, ― тихо смеётся хозяин замка, и Лайя так до конца и не уверена: действительно ли он просто шутит или умело скрывает за смехом не совсем приятную правду.

― Как вы отправитесь в Польшу? ― спрашивает Аннабель, и Лайя встревоженно отмечает про себя, что она даже не принимала участия в их разговоре, всё это время пребывая слишком глубоко в своих собственных мыслях.

Влад ничего не отвечает, обращая красноречивый взгляд в сторону Ноэ, и тот сразу понимает, что именно от него хотят, раздражённо выдыхая.

― Я скоро начну с вас дополнительную плату брать за свои услуги.

Ноэ выходит в центр комнаты, останавливаясь, прикрывая глаза, давая себе несколько секунд, чтобы сосредоточиться. Создание порталов никогда не представляло для него особую трудность ― хватало лишь мысли о нужном месте, и магическая сила сразу же повиновалась воле своего хозяина. Но после разрушительного воздействия енохианских знаков, что всегда для него смертельным ядом были, теперь требуется чуть больше концентрации и сил, чтобы не ошибиться ни с заклинанием, ни с рунами.

Маг выставляет ладони перед собой, и изумрудные потоки магии тут же собираются на запястьях, загораясь сеткой витиеватых рун высшего порядка. Воздух вокруг становится тяжёлым, дрожащим от напряжения и концентрируемой энергии. Ноэ лишь губами произносит нужное заклинание, и цепочка символов тут же повинуется ему, приобретая очертания длинной изломанной линии, сквозь которую можно заметить очертания городских зданий и каменных улочек.

Локид поворачивается к Владу, и тот благодарно кивает ему, чуть приобнимая за плечи. Он склоняется в мимолётном движении ближе к магу, что-то произнося ему на ухо так, чтобы мог слышать только демон. Спустя несколько секунд Ноэ кивает, склоняя голову в уважительном жесте.

― Подождите, ― вдруг восклицает маг, словно вспоминая что-то. Он рукой тянется во внутренний карман пиджака, доставая на свет небольшой прибор, который больше напоминает миниатюрную резную шкатулку. Ноэ протягивает её Владу, встречая вопросительный взгляд. ― Этакий карманный портал. Поможет быстро переместиться туда, куда захотите. Не знаю, с чем вам там предстоит столкнуться, но в любом случае это пригодится, ― и, чуть подумав, добавляет в конце на удивление тихим, но искренним голосом: ― Удачи.

***</p>

Польша встречает их промозглым дождём и мокрым снегом, что холодом своим пробирают до костей, пуская табун неприятных мурашек по всему телу. На часах раннее утро, но на небосводе нет даже намёка на солнечные лучи. Вместо них лишь свинцово-серые тучи, что обещают лишь сырость и слякоть.

Лайя почти полностью лицом зарывается в широкий шарф, что обвязан вокруг шеи, и Габриэль рядом с ней матерится сквозь стиснутые зубы, когда мокрый снег попадает ему прямо за шиворот, обжигающим холодом проходясь по разгорячённой коже. Только Влада, кажется, абсолютно не волнует непогода. Он не пытается как-то прикрыться от пронизывающего ветра, а кристаллики снега и дождь встречает с какой-то отстранённой улыбкой. Влад бросает взгляд по сторонам, оглядывая небольшой остров, что соединён с центром города Познань широким подвесным мостом, пересекающим часто неспокойную реку Варту.

― Скорее всего, нам нужно туда, ― Влад указывает на острые конусы крыши собора, что величественно возвышается над всем городом. ― Такие здания чаще всего строят в отдалении от проезжей части или центра.

Кафедральный собор сделан из тёмно-красного кирпича, что цветом своим так сильно напоминает кровь Святых Петра и Павла, во имя которых он и был возведён. Между двумя высокими часовнями с серо-зелёными крышами находится Костел Наисвятейшей Девы Марии, на месте которой ранее стоял дворец одного из первых правителей Польши. Совсем рядом расположен известный Архиепископский музей, окружённый невысоким каменным ограждением, что скорее является неким элементом декора, чем реальным способом защитить от чьего-либо вторжения.

Чем ближе они подходят к главным вратам собора, тем сильнее Лайя начинает нервничать. В груди просыпается нечто похожее на тревожное предвкушение, словно ты вот-вот сможешь получить то, что так долго ищешь. Но вместе с тем в сознании появляется предательская мысль о том, что как только они найдут меч, дороги назад уже не будет. Она ведь прекрасно знает, что ей необходимо сделать дальше, и внутри начинает зарождаться страх. Готова ли она к тому, на что придётся пойти? Нет. Уверена ли, что у неё хватит сил закончить начатое? Снова нет. Знает ли, что делать в таком случае? Определённо нет. Если раньше она вообще ничего не чувствовала, кроме усталости и тупого опустошения, то теперь ядовитые шипы ужаса расцветают в груди, терзая сердце, разрывая его на куски, оставляя истекать кровью.

Лайя боится. Боится так сильно, что дрожат руки, а дыхание спирает в груди. Боится до тёмной пелены перед глазами. Боится настолько, что страх этот вытесняет остальные мысли и чувства. Боится, и это вызывает мерзкий приступ тошноты. Она ведь не герой, не боец, не маг, обладающий силой, способной сравнивать целые города с землёй. И, как и любой человек, она боится смерти. Возможно, Ноэ ошибался. Возможно, Небеса поставили не на ту.

Из омута мыслей Лайю вырывает тихий разговор Влада и Габриэля, спорящих о том, как именно им придётся поступить с мечом, если тот действительно окажется в Соборе. Она чувствует укол стыда в груди, ведь так и не сказала им о тайном разговоре с Еремиасом. Как они отреагируют, когда узнают? Примут ли это спокойно? Абсолютно точно нет. Зная Влада, он точно придёт в бешенство и скорее запрёт её в какой-нибудь комнате замка, поставив могущественную защиту, нежели позволит принимать участие в дальнейших поисках. Он не даст ей пойти на такой риск, даже если бы она была готова к нему. Не после того, что с ними произошло в прошлом. Скорее сам отдаст собственную душу и жизнь, нежели чем позволит расплачиваться за всё ей. И Габриэль поддержит его в этом. Он становится бесприкословен, неумолим и порой слишком жесток, если дело касается её безопасности.

Лайя полностью вырывается из плена своих мыслей, решая обдумать всё окончательно только тогда, когда меч уже будет у них. Они подходят к дубовым резным воротам, что сейчас нараспашку открыты, словно приглашая, обещая даровать возможность напрямую обратиться к Богу и святым, получить долгожданное успокоение и ответы на собственные вопросы. И в толпе людей Лайя действительно встречает тех, кто выходит с абсолютно счастливым и блаженным выражением лица, но всё чаще она видит прихожан, покидающих собор и обращающих к священным иконам гневный, разочарованный взор, в котором вера в могущество Господа и его милосердие потухает, словно пламя догорающей свечи. Лайя не знает, почему, но на сердце становится во сто крат тяжелее, когда она замечает горько плачущую женщину, которая, стоя в дверях храма, сдавленным шёпотом обращает проклятия Небесам. Ведь это кажется абсолютно неправильным. В голове невольно возникает мысль о том, что люди действительно потеряли путь во тьме. И самое страшное, что никто не хочет и не собирается что-то менять.

Главный зал приветствует прихожан позолоченными колоннами, высокими стенами, украшенными иконами всех святых и апостолов. В дальней части стоит алтарь с расположенными на нём свечами и белоснежными цветами. Совсем рядом можно заметить дубовые скамьи, на которых коротают свободное время многие священнослужители и их ученики. И по боковым стенам залы величественные арки ведут в другие помещения, где хранятся священные артефакты и церковные реликвии.

― По жребию будем выбирать, куда пойдём? ― спрашивает Лайя, осматриваясь.

― Нет необходимости, вон там находит самая охраняемая зона, ― Влад кивает в сторону левой части главной залы, и Лайя замечает там наибольшее скопление людей, многие из которых являются священнослужителями.

Проходя мимо высоких позолоченных калонн, Лайя не может избавиться от гнетущего ощущения, словно за ними кто-то следит, прожигая спины цепким взглядом. Но когда она оборачивается, то не замечает никого подозрительного, лишь пожилую супружескую пару, что стоит на коленях возле иконы Святого Павла. Лайя замечает в руках женщины фотографию маленькой девочки, и к горлу подкатывает неприятный комок.

― Ни одни стены не были свидетелями больших страданий, нежели своды церквей и храмов, ― тихо произносит Габриэль, чуть склоняясь к Лайе, когда они проходят мимо прихожан.

Она лишь молча кивает, на секунду задумываясь, а потом улыбается, глядя на Влада и Габриэля.

― Знаете, наше с вами путешествие похоже на начало неудавшегося анекдота, ― начинает она, понижая голос до приглушённого шёпота, будучи уверенной, что Габриэль и Влад, идущий чуть впереди, её услышат. ― Заходят как-то демон, архангел и человек в церковь.

― Я надеюсь, конец этого увлекательного рассказа будет хорошим, ― Влад бросает заинтересованный взгляд через плечо в сторону Лайи, но та лишь улыбается, ничего не отвечая.

Нет, не будет.

В следующей комнате вдоль стен ровными рядами стоят стеклянные витрины, плотно закрытые и защищённые. Лайя не сдерживает восхищённого вздоха, когда встречает те самые цепи Святого Петра, что бережно хранятся в польском соборе. Чуть приглядевшись, она даже замечает слабые очертания енохианских символов, контуры которых, конечно, стёрлись со временем, но всё ещё различимы при ярком свете свечей. И рядом с ними, занимая почётное место в центре залы, находится меч Петра. Он выглядит точно так же, как и на изображении в книге Еремиаса, но лезвие кажется отполированным, наточенным, словно над ним очень долго и с особым усердием работали.