Часть 17.2 (1/2)

Нас огорчают, а мы всегда радуемся;</p>

Мы нищи, но многих обогащаем;</p>

Мы ничего не имеем, но всем обладаем.</p>

Второе послание к Коринфаянам 6:10.</p>

Аннабель приходит в себя только тогда, когда оказывается в комнате Лайи. Она чувствует, как буквально каждая клеточка тела налита свинцовой усталостью, а ноющая боль не утихает в израненных ладонях и местах ожогов. У неё не получается сосредоточиться на какой-то конкретной мысли, потому что в голове слишком громкий шум, и Аннабель прикрывает глаза, пытаясь выровнять рваное, отрывистое дыхание.

Лайя рядом с ней опускается на колени, аккуратными движениями стирая свежую кровь, что до сих пор тонкими струйками стекает по запястьям. Вода в глубокой миске моментально становится алой, а в комнате повисает тяжёлый металлический запах. Лайя прикусывает от напряжения нижнюю губу, ибо не понимает, почему кровь до сих пор не останавливается.

— Знаешь, я думала, что твои раны исцеляются так же быстро, как у Влада и Ноэ, — внезапно произносит Лайя, не столько желая завязать разговор и отвлечь Аннабель от неутихающей боли, сколько стараясь самой успокоиться.

— Было бы неплохо, — усмехается Аннабель. — Ноэ — чистокровный демон, к тому же Верховный маг, с ним по-другому и быть не может. А Влад, — на секунду Аннабель запинается, словно не может подобрать правильные слова. — Он обладает достаточной силой, чтобы исцелять даже самые тяжёлые ранения.

— А ты?

— А я не являюсь демоном в привычном понимании этого слова.

Последняя фраза Аннабель сбивает с толку, и Лайя смущённо хмурится, но не решается задать целый ряд вопросов, боясь, что может переступить грань дозволенного. И Аннабель, видя её сомнения, мягко улыбается.

— Я полукровка, госпожа, — объясняет она, измождённо прикрывая глаза. — Во мне одновременно течёт человеческая и демоническая кровь. Поэтому я не обладаю особой силой и не могу исцеляться, хотя обычному человеку такие раны принесли бы гораздо больший вред.

— А как, ну, как вы… — Аннабель тихо смеётся, когда видит, как отчаянно, смущаясь ещё больше, Лайя пытается сформулировать свой вопрос. — Ну, ты поняла. И просто по имени, пожалуйста.

Аннабель коротко кивает и на секунду задумывается, собираясь с мыслями, решая, как точнее и понятнее ответить на вопрос.

— Моя мать была человеком. Демон, принявший облик её мужа, провёл с ней ночь, а дальше, думаю, объяснять тебе не стоит, — горько усмехается Аннабель. — На самом деле, таких, как я, много. У демонов очень редко рождаются дети. Очень редко. Чаще всего они появляются на свет мёртвыми. Поэтому многие Тёмные вступают в связь с людьми.

— А чем полукровки отличаются от обычных демонов? — Лайя продолжает осторожными движениями стирать густую кровь, что начинает течь гораздо медленнее, и девушка облегчённо выдыхает.

— Наверное, проще сказать, чем мы похожи, — Аннабель пытается удобнее сесть на кровати, но малейшее движение вспышкой боли отдаётся во всём теле, и она не сдерживает шелестящего вздоха, сорвавшегося с губ. Лайя тут же бросается ей на помощь, придерживая Аннабель за талию с какой-то особой нежностью, и взбивает подушки за её спиной, чтобы ничто не беспокоило. — Полукровки бессмертны так же, как и демоны, но если Тёмных невозможно убить обычным оружием людей, то полукровок — с лёгкостью. Мы гораздо сильнее, более выносливые, чем люди, но не настолько, как чистокровные Тёмные. Полукровки способны сопротивляться действию святой воды, молитвы, распятия и прочих церковных атрибутов. Мы также можем входить в храмы, когда как для многих демонов это сродни самоубийству. Конечно, такие могущественные Тёмные, как Влад, невосприимчивы даже к енохианским знакам, но их очень мало.

Лайя с особым вниманием вслушивается в слова Аннабель, понимая, что она, наверное, единственная, кто может ей рассказать о Тёмном мире правду, потому что спрашивать что-либо у Ноэ бесполезно, а Владу ненавистна даже мысль о том, чтобы впутывать во всё это родного для него человека.

— А как же ты тогда познакомилась с Владом? — внезапно спрашивает Лайя и слишком поздно понимает, что вопрос задевает что-то важное в Аннабель, до сих пор приносящее боль, ибо в глазах тут же поселяется бесконечная тоска, а лицо омрачает тень глубокой печали и даже какого-то отчаяния. Аннабель сжимает губы в тонкую напряжённую линию, качая головой, словно пытается справиться с бурей эмоций внутри, обуздать её. — Если тебе слишком трудно говорить об этом, то не нужно. Прости меня, я спросила не подумав.

— Если я захочу рассказать, ты готова выслушать? — вдруг спрашивает Аннабель, и голос её непривычно холоден и серьёзен. И Лайя хочет тут же сказать, что да, конечно, она готова, но потом огонёк сомнения загорается в груди. Видя реакцию Аннабель, Лайя понимает, что история её не будет лёгкой, светлой и уж точно не закончится счастливо. Готова ли она погрузиться в это, прожить вместе с ней все ужасы и боль, что принёс Тёмный мир? Скорее всего, нет, но это необходимо Аннабель, поэтому Лайя соглашается, отодвигая собственные чувства на второй план.

— Готова, и я клянусь, что всё, что ты расскажешь, останется лишь между нами, — тихо, но уверенно произносит Лайя.

— Я слишком долго носила всё это в себе, молчала, — и слова эти горечью отдаются на языке. — Наверное, пришло время рассказать хоть кому-то, — Аннабель делает глубокий вдох, словно впереди лишь падение в бездну. Хотя, возможно, так и есть. — Я родилась в 1570 году во Франции. Когда я только появилась на свет, ни у кого не было даже мысли о том, что со мной может быть что-то не так. У меня были тёмные, почти чёрные волосы и карие глаза, но после того, как мне исполнилось десять лет, демоническое наследие начало брать верх. У людей стали появляться вопросы, а моя семья… они были истинными католиками, поэтому ты можешь представить их реакцию, когда моя внешность начала, мягко говоря, претерпевать определённые изменения. Пошли слухи, шёпот за спиной, поначалу неуверенные обвинения набирали силу.

— Из-за твоих глаз, да? — предполагает Лайя, и Аннабель коротко кивает.

— Мой отец верил, что редкий и необычный цвет глаз — дьявольская метка. Он так сильно боялся меня, и однажды этот страх перерос в настоящую ненависть.

— Что он сделал? — почему-то шёпотом спрашивает Лайя, заранее ожидая и боясь ответа на свой вопрос.

— Он решил, что мне нужно предстать пред инквизиционным судом.

***</p>

Аннабель всем телом вздрагивает, когда слышит яростные мужские голоса, слёзы матери и обвиняющие крики отца. Дверь распахивается, и на пороге замирают три высокие фигуры священников, рядом с которыми стоит её отец, чьё отстранённое выражение лица пугает девочку больше, чем искреннее презрение и отвращение. Взрослая женщина тут же врывается вслед за ними, расталкивая мужчин, подбегая к дочери и прижимая её к своей груди. Аннабель судорожно вцепляется ладонями в плечи и спину матери, чувствуя, как ужас и паника не дают даже дышать нормально.

— Прошу вас, не трогайте её, она же всего лишь ребёнок, — молит женщина, переводя взгляд со священников на своего мужа. — Умоляю. Пьер, она ведь твоя дочь! Ты ведь прекрасно знаешь, что она чиста душой и телом. Приди же в себя!

— Не пытайся взывать ко мне, Мари, — каждое слово мужчины — смертельный удар заточенного кинжала. — Ты дала жизнь монстру, отродью самого Дьявола. Такая грязь не должна даже ходить по земле.

В голосе отца столько ненависти, что Аннабель отшатывается, ведь она прекрасно помнит, как в детстве он читал ей на ночь сказки, пел колыбельные, рассказывал различные фантастические истории, которые сам же на ходу и придумывал, и каждый раз целовал перед сном, шепча о том, как сильно он её любит. Неужели страх оказался сильнее родительской любви? Неужели возможно, чтобы отец желал своему ребёнку смерти? Неужели Бог допустит этого?

Мари заводит дочь себе за спину, закрывая её собой, и все присутствующие понимают, что, если потребуется, она будет до последнего вздоха сражаться, но не позволит никому даже приблизиться к ней.

— Вы не тронете её, — буквально рычит Мари, и в карих глазах загорается столь неистовое пламя любви и готовности защищать то единственное дорогое, что есть в её жизни. — Богом прикрываете свою жестокость и прогнившую душу, твари. Гореть вам всем в Аду!

— Думаю, ведьма, ты окажешься там раньше, — произносит один из священников и делает короткий взмах ладонью, отдавая приказ.

Аннабель не сдерживает крика, когда двое мужчин тут же приближаются к ним. Один из них хватает девочку, грубо заводя ей руки за спину, лишая возможности двигаться, а другой подходит к матери, ударяя её по лицу кулаком, а затем сразу же в живот, отчего женщина сгибается пополам от боли.

— Мамочка! — кричит Аннабель, срывая голос, захлёбываясь горькими слезами. Она со всей силы наступает на ногу священника, что удерживает её, а потом, когда тот ослабляет хватку, разворачивается и ударяет ему коленом промеж ног, тут же бросаясь к матери.

— Маленькая сука! — вопит мужчина, задыхаясь от боли.

Пьер, видя, что Аннабель бежит к матери, бросается ей навстречу, хватая за запястья, отвешивая звонкую пощёчину с такой силой, что на бледной щеке появляется кровавый след и тонкая струйка крови стекает из уголка губ. Мужчина поднимает девочку на руки, не обращая внимания на то, как она пытается вырваться, маленькими ладошками ударяя по широким плечам, спине и голове. Последнее, что видит Аннабель перед тем, как её забирают из родного дома, — это то, как служитель инквизиции всаживает кинжал в живот её матери, отбрасывая в сторону безвольное тело

***</p>

— Они убили её, Лайя, — судорожно шепчет Аннабель, и по щекам её стекают горячие слёзы, но она их даже не замечает. — Убили. Затем выволокли её тело на улицу, привязали к столбу на главной площади и сожгли. И заставили меня смотреть. А люди кричали, славили Бога и церковь за то, что они избавили мир от очередной ведьмы.

Лайя чувствует, как от ужаса её начинает тошнить, и приходится тяжело сглотнуть, чтобы избавиться от кома в горле. Она видит, как стекленеет взгляд Аннабель, подёргиваясь пеленой воспоминаний, и Лайя понимает, что сейчас она заново переживает ту боль, бесконтрольный страх, панику и глубокое отчаяние. Маленькая девочка, на глазах у которой убили мать, единственного человека, что любил её вопреки всему, отдал свою жизнь лишь во спасение дочери. Господи.

— А потом появился Влад.

***</p>

Неистовый крик людей оглушает. Они возводят руки к небесам, смеются и радуются, не уставая восхвалять Святую Инквизицию, Господа и Церковь за то, что те продолжают защищать их от зла тёмных сил. Их голоса доносятся до Аннабель словно сквозь плотную толщу воды. Она смотрит за тем, как огонь медленно пожирает тело матери, и чувствует, как точно так же сгорает её душа в пламени бесконтрольной агонии. Девочка падает на колени, не сдерживая вопля, идущего из самой груди, и в нём столько надрыва, боли, что больше напоминает вой смертельно раненного животного. Аннабель кулаками бьёт о землю, напарываясь на острые грани камней, пальцами вцепляясь в волосы, словно физической болью пытается заглушить душевную. И пока все остальные славят Бога, она Его проклинает.

Она слышит шаги отца за спиной и тут же вскакивает на ноги. В глазах Пьера смертельная угроза и холодная ярость, и Аннабель понимает, что второй столб на площади предназначен ей.

— Ты убил её, — шепчет Аннабель, и Пьер слышит её так отчетливо, словно кроме них на улице больше никого нет. — Ненавижу тебя.

— Как же жаль, что мне абсолютно плевать на это.

Аннабель замахивается маленьким кулачком на отца, и в движении этом столько ненависти и ярости, но Пьер легко перехватывает её руку, заламывая, даже не думая о том, что, возможно, причиняет огромную боль своему ребёнку. Мужчина прижимает её к себе, волоча к площади, и толпа тут же разверзается ещё большими криками. Жажда крови и смерти в их глазах затмевает любые эмоции, чувства, здравый смысл. И только в такие моменты понимаешь, что жестокость человеческой души, на самом деле, бездонна и безгранична.

Девочка кричит, колошматя ладонями по спине отца, и оглядывается вокруг, но глубоко внутри она понимает, что помощи не получит. Внезапно в толпе лиц она выхватывает взгляд голубых глаз, что принадлежит мужчине. Дыхание на секунду перехватывает, а в груди загорается едва теплящийся огонёк надежды, потому что он единственный, кто наблюдает за всем происходящим не с жаждой крови, а с отвращением из-за бесконтрольной и беспричинной жестокости, что сеет лишь хаос и смерть. Аннабель удерживает зрительный контакт с незнакомцем и шепчет губами, будучи почему-то уверенной, что он в любом случае поймёт её:

— Помогите мне.

Аннабель пытается сопротивляться, но отец всегда был слишком силён. Он волочит её к деревянному массивному столбу, не обращая внимания на крики, слёзы, слабые удары детских кулаков. И в сердце Пьера ничего не откликается на боль девочки, ибо он смотрит на неё и видит не человека, а лишь демона, пытающегося обмануть его своими слёзными мольбами.

— Отпусти ребёнка, — внезапно раздаётся спокойный холодный мужской голос, и на площади моментально повисает напряжённая тишина. Аннабель видит, как отец замирает на месте, и выглядывает из-за его плеча, замечая стоящего в центре того самого мужчину, которого она несколько минут назад молила о помощи. Люди рядом с незнакомцем тут же расступаются в стороны, бормоча проклятья себе под нос. И Аннабель не может побороть стойкое ощущение, что перед ней стоит не обычный человек. Иссиня-чёрные волосы, длина которых достаёт до линии плеч, бледная кожа, заострённые скулы, широкие плечи, обтянутые приталенным пиджаком с накинутым поверх пальто, и голубые глаза, в которых не горит огонь жизни, а разверзается пылающий Ад.

Служители Инквизиции тут же выступают вперёд, подходя почти вплотную к мужчине, который даже не думает делать шаг назад. Один из них достаёт кинжал, с которого всё ещё стекают вязкие капли крови, и Аннабель чувствует, как её начинает тошнить, а перед глазами тут же появляется безжизненное лицо матери.

Мужчина замечает лезвие кинжала, и на губах его появляется короткая улыбка, но в ней нет ни капли веселья или радости, лишь обещание долгой и мучительной смерти. Незнакомец вытягивает ладонь вперёд, и с кончиков его пальцев срываются всполохи тьмы, что раскрывают свои когтистые лапы навстречу убийцам. В толпе кто-то в ужасе начинает кричать, но мужчина этого словно и не слышит. Он наклоняет заинтересованно голову, чуть ведя запястьем, и каратели тут же падают на колени, руки протягивая к груди, задыхаясь, корчась в бессильных попытках глотнуть хоть немного воздуха. И их страдания, кажется, даже забавляют незнакомца. Щупальца тьмы медленно окутывают тела служителей инквизиции, проникая под кожу, вызывая сильнейшие приступы агонии.

— Во Имя Господа.

И с этими словами мужчина сворачивает им шеи, после чего мир для Аннабель теряет очертания, исчезая во тьме.

***</p>

Когда Аннабель приходит в себя, ей требуется несколько минут, чтобы понять, что она уже не на городской площади. Осознание этого обрушивается на неё ледяной волной, и девочка тут же вскакивает на ноги, сразу жалея об этом, ибо голова начинает кружиться. Аннабель оглядывается вокруг, замечая, что находится на берегу озера, а в нескольких метрах от неё стоит тот самый мужчина, что убил инквизиторов. Неужели он спас её?

— Кто Вы? — вместо этого спрашивает Аннабель, невольно морщась от того, как грубо и хрипло звучит голос.

— Меня зовут Влад, — отвечает мужчина, наконец, оборачиваясь к Аннабель. Теперь она может гораздо лучше его рассмотреть, с интересом замечая набедренные ножны, к которым прикреплено множество кинжалов, что сокрыты длинными полами пальто, тёмные круги под глазами и заострённые клыки. — Как тебя зовут?

— Аннабель, господин, — девочка склоняет голову перед мужчиной, но делает это не только из-за уважения, но и словно преклоняясь перед той могущественной силой, коей он обладает. — Вы ведь сразу поняли, кто я, верно?

Если Влад и удивлён её вопросом, то никак этого не показывает, лишь коротко кивая, подтверждая догадки девочки.

— Тот, кто тащил тебя, был твой отец? — внезапно спрашивает он, и кажется, словно для него это действительно важно.

— Да, господин, — отвечает Аннабель и тут же отшатывается, когда глаза Влада темнеют из-за резкой вспышки гнева и ярости. Но он тут же берёт себя в руки.

— Есть кто-нибудь из близких, кто может позаботиться о тебе?

— Нет, — коротко отвечает Аннабель, и внутри что-то ломается, когда она произносит это вслух. Ведь у неё действительно больше никого нет. Она со всей силы до крови прикусывает губы, стараясь сдержать крик боли, ощущая, как соль слёз смешивается с металлом, вызывая новый приступ тошноты. — Они убили мою мать. Почему они это сделали? Она ведь никогда не совершала ничего плохого. Её вина лишь в том, что она любила меня и пыталась защитить.

Влад вздрагивает всем телом, словно от удара, когда слышит слова Аннабель, ощущает всю горечь и отчаяние, что сокрыты в них. Господи, сколько же боли таится в её детской душе? Она ведь абсолютный ребёнок, а глаза мёртвые, пустые, и только от этого уже становится страшно.

— Я не имею права просить Вас о чём-либо, господин, — неуверенно начинает Аннабель, с особой злостью вытирая предательские слёзы. Влад лишь кивает, позволяя ей продолжать. — Возьмите меня с собой.

— Что?

— Я готова стать Вашей верной слугой, делать всё, что Вы попросите, служить Вам и, если понадобится, отдать жизнь за Вас, — Аннабель чувствует, как начинает задыхаться, как всё тело бьёт дрожь, но голос её при этом ровный, спокойный. Она смотрит на Влада и видит перед собой единственного человека, кто может помочь ей. Аннабель тянется к нему, по-детски наивно простирая руки, ибо для неё он теперь — остров спокойствия, безопасности, обещания защиты.

— Мне не нужна служанка, Аннабель.

— Прошу Вас, мне больше некуда идти.