Часть 15 (1/2)

Совершенная любовь всесильна ―</p>

Испепеляет страх, изгоняя его,</p>

И мучения остаются в прошлом.</p>

Первое послание Иоанна 4:18.</p>

Тишина, повисшая в комнате, столь вязкая и тягостная, что Лайя чувствует, как начинает попросту задыхаться. Сердце бьётся в груди взволнованной птицей, вопя от бессильного чувства неправильности и несправедливости произошедшего. Лайя прячет лицо в ладонях, прикусывая до крови губы, сдерживая отчаянный крик, идущий из самой души, что сейчас сгорает в пламени агонии и тревоги. Она прикрывает глаза, а перед мысленным взором, словно наяву, проносятся картины прошлого. Прошлого, что обошлось с ними слишком жестоко. Даже мысль о том, сколько пришлось вынести и пережить её семье, обжигает болью измученное сердце.

Она бросает быстрый взгляд в сторону Габриэля и чувствует, как рыдания сжимают грудь стальными путами, когда замечает, как измождённо прикрывает глаза мужчина, словно лишь одни воспоминания о том роковом дне забирают все силы. Лайя видит, как судорожно Габриэль сжимает ладони в кулаки, впиваясь ногтями в кожу, будто физической болью пытается держать под контролем яростную бурю внутри, и в очередной раз восхищается тем, сколько силы и стойкости таит его горячее сердце. Ведь Габриэлю в один день пришлось похоронить любимую женщину, собственными руками оборвать жизнь лучшего друга, а потом пытаться найти силы не только для того, чтобы просто жить дальше, но и заботиться об их сыне, который одновременно потерял обоих родителей в столь юном возрасте. Лайя отводит взгляд, ощущая, как пелена слёз застилает глаза, и в голове внезапно мелькает мысль: а смогла бы она сама вынести столь непосильную ношу? Смогла бы справиться с поглощающим каждый день чувством отчаяния и одиночества? Смогла бы жить дальше? Ответа на эти вопросы она так и не находит.

― Я надеялся, что на этом всё закончится, ― внезапно произносит Влад, и голос его ровный, мёртвенно-холодный. Лайя с трудом сдерживается, чтобы не броситься к нему, судорожно вцепляясь в плечи, убеждая и себя, и его, что они оба живы, что сейчас вместе, что не стоит больше вспоминать тот ад, через который пришлось пройти. ― Ты помнишь Шкелгима? ― Влад дожидается короткого задумчивого кивка Габриэля и продолжает: ― Он призвал одного из Высших Тёмных и заключил с ним сделку, чтобы тот исцелил раны, нанесённые мечом, выкованным в небесном огне. Но вы прекрасно знаете, что является ценой за такие услуги, ― Влад коротко усмехается, и в усмешке этой так много боли, что Лайя едва заметно морщится. ― Я взял его долг на себя.

― Разве это возможно? ― удивлённо спрашивает Габриэль, чуть приподнимая бровь.

― Нет, но я был максимально убедителен, ― немного туманно произносит Влад, и Габриэль не сдерживает глухого смешка, прекрасно зная о методах воздействия своего друга.

― И чем же ты расплачивался? ― голос Лайи хриплый из-за слёз и долгого молчания, и она откашливается, чувствуя болезненную резь в горле.

― Я должен был восстановить Лимб, ― отвечает Влад, мягко улыбаясь, когда встречается с непонимающим взглядом Лайи. ― Сомневаюсь, что в книгах людей есть много информации о нём. Это Тёмное измерение, которое не относится ни к Аду, ни к Раю. Души, попадающие туда, ждут своего часа, когда Высшие определят их судьбу. В этом мире не было единоличного лидера, который следил бы за порядком, поэтому Низшие демоны постоянно сеяли хаос на этих землях, охотясь за душами несчастных. Приходилось действовать жёстко и быстро.

Лайя не отводит внимательного взгляда от Влада, с тревогой замечая, как на последних словах хозяин замка судорожно сжимает ладони в кулаки до побелевших костяшек, а взгляд голубых глаз застилает пелена воспоминаний. И по тому, как напряжённо поджимает губы Влад, Лайя может лишь отдалённо догадываться о том, что именно пришлось ему сделать, чем поступиться, чтобы выплатить долг. Она протягивает резко руку, сама удивляясь внезапному порыву, и осторожно, с особым трепетом касается ладони Влада, и тот сразу же расслабляется, неуверенно переплетая их пальцы и прикрывая глаза, чувствуя, как даже спустя столько лет лишь одно её прикосновение способно рассеять тьму и исцелить истерзанную душу.

― И после этого ты решил остаться в Тёмном мире, ― спустя несколько долгих минут произносит Габриэль, не спрашивая, а скорее озвучивая очевидный факт. Он скрещивает руки на груди, чуть наклоняя голову вбок, и языки пламени ярким золотом отражаются в его глазах.

― Да, ― внезапно тихо отвечает Влад, чуть опуская голову, словно в страшном грехе каясь. ― В тот момент мне было всё равно. Мне было некуда идти и не к кому возвращаться. Я остался один.

Боже.

Лайя бессильно прикрывает глаза, чувствуя, как в груди ядом разливается горькое отчаяние и едкое сожаление. Сколько же невысказанной боли, долгих веков одиночества и агонии, холодной тьмы в этой короткой фразе. Кажется, словно три отрывистых слова ― крик истерзанной в клочья души. Лайя чуть приподнимает голову, встречаясь взглядом с голубыми глазами, и в них она видит ревущее пламя, в котором сгорают целые империи и города, разрушаются мосты и иссыхают океаны, что он пересёк в поисках её. Габриэль рядом с ней в бессознательном жесте прикладывает ладонь к груди, словно пытается успокоить ноющее от боли сердце.

Внезапно с губ Влада срывается яростный стон, переходящий в рычание, наполненное агонией и горечью, что слишком долгое время рвут бессмертную душу на части. Он пальцами вцепляется в волосы, оттягивая пряди, и на секунду физическая боль отрезвляет. Всё его тело бьёт дрожь, словно в сильнейшем приступе лихорадки, и Лайя с Габриэлем встревоженно переглядываются, подаваясь вперёд.

― Я так виноват перед вами, ― на выдохе произносит Влад, и шелестящий шёпот оглушает сильнее любого крика. ― Подвёл вас, не смог уберечь, защитить, сохранить нашу семью. И мне так жаль, ― голос Влада срывается на последних словах, и Лайя с ужасом замечает, как ярко в пламени огня блестят его глаза, подёрнутые пеленой слёз.

Она видит, как от боли Влад сгибается, падая на колени, и, не в силах больше оставаться на месте, резко поднимается с кресла, опускаясь рядом с ним. Лайя в ладонях баюкает его лицо, пальцами нежно, с особым трепетом прослеживает линию скул, стирая горячие слёзы, лбом прислоняясь ко лбу мужчины. Она чувствует, как замирает Влад рядом с ней, боясь даже лишний вздох сделать, не отрывая внимательного взгляда от лица Лайи, на котором так ярко пылает безграничная преданность, слепая верность и неистовая жажда, что перехватывает дыхание в груди.

― Даже не смей извиняться, ― выдыхает Лайя на грани шёпота. ― Ты отдал ради нас так много, сделал всё возможное, и если бы не ты, всё обернулось бы гораздо большей трагедией, ― на последних словах она судорожно сглатывает, прикрывая глаза. ― Ты спас Ингераса и наш народ, поэтому не вздумай ни в чём себя винить.

Влад внимательно вслушивается в каждое слово Лайи, кутаясь в её голосе, словно в тёплом одеяле, оберегающем от суровых морозов. Он кладёт ладони на её спину, прижимая к себе, всей грудью вдыхая родной запах свежести и цветов, лбом утыкаясь в плечо Лайи, впервые за долгое время так остро осознавая, как же сильно ему не хватало её объятий, нежных и размеренных прикосновений, от которых мурашки удовольствия пронизывают каждую клеточку тела. Влад слышит осторожные шаги и чуть поворачивает голову, замечая, как Габриэль опускается на пол рядом с ними. Он одной рукой обнимает Лайю, а другую кладёт на спину Влада, чуть разминая напряжённые мышцы. Габриэль опускает голову на плечо друга, лицом зарываясь в его шею, и судорожно выдыхает. Перед мысленным взором мелькают отрывочные картины прошлого. Прошлого, которое было для него одним сплошным нескончаемым кошмаром, сгустком боли и горя, беспросветной бездной. И сейчас, находясь рядом с Владом и Лайей, он задаётся лишь одним вопросом: как он вообще смог выжить без них, если одно их присутствие давно стало для него так же необходимо, как глоток свежего воздуха?

Влад чувствует тепло объятий Габриэля, ощущает трепет прикосновений Лайи, слышит её чуть хрипловатый глубокий голос, и слёзы прочерчивают солёные дорожки на щеках. Лайя видит, как трясутся плечи Влада, как сильная дрожь волной прокатывается по всему телу, и крепче прижимает его к себе, ладонью зарываясь в смоляные пряди, искусанными от волнения губами прикасаясь к виску мужчины, оставляя горячий и сухой поцелуй на коже, отчего Влад судорожно втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. И Габриэль понимает состояние друга, сильнее сжимает ладонь на его спине, безмолвно говоря, что рядом, что не даст сорваться и упасть во тьму, что больше не оставит, что теперь всё будет хорошо.

― Как же мне вас не хватало, ― шепчет судорожно Влад, отпуская себя, чувствуя, как вместе с горькими слезами постепенно исчезает боль, веками терзающая сердце, и в груди снова загорается едва теплящийся огонёк света.

***</p>

Шаги Аннабель гулким эхом отдаются от каменных стен дворца. В ярком свете факелов, развешанных по стенам, золото её глаз загорается неистовым пламенем. Аннабель чуть сильнее стискивает ладонь на эфесе меча всякий раз, когда встречается взглядом с подданными своего Короля. Каждый из них кланяется, якобы выказывая глубокое уважение личному советнику Его Величества, но она прекрасно знает, что стоит только отвернуться, как лица их искажают презрение и ненависть столь сильные, что становятся почти физически ощутимыми. Аннабель помнит, как раньше её задевали косые взгляды и плевки в спину, но сейчас, когдп постоянно оказывается перед лицом столь сокрушительной волны ярости, внутри царит абсолютное спокойствие. Каждую атаку она встречает холодным равнодушием и оголённым лезвием меча. Аннабель больше не та маленькая девочка, что пряталась за спиной Влада каждый раз, когда кто-то позволял себе агрессивный выпад в её сторону. Она заслужила полное доверие своего Короля, место подле его трона, долгие года доказывая свою преданность не словами, а делом, и особо сомневающиеся будут рады познакомиться с острием её кинжалов.

Страх ― это яд, медленно отравляющий тебя, а она поклялась, стоя у могилы матери, что больше не будет бояться, что не уступит, что будет вгрызаться в глотки врагов, если потребуется, чтобы выжить.

И мысль эта согревающим огнём проносится по телу, придавая сил, вселяя уверенность, и дышать сразу становится гораздо легче. Аннабель сжимает в кармане старинную брошь, которую она всегда носит с собой, чувствуя, как острые края впиваются в ладонь, и резкая вспышка боли помогает прийти в себя, отвлекая от лишних мыслей.

Аннабель подходит к массивной двери, бросая короткие взгляды по сторонам, убеждаясь, что находится одна в тёмном коридоре. Она вытаскивает кинжал из набедренных ножен и проводит лезвием по ладони, чувствуя, как горячая кровь тягучими каплями стекает по пальцам. Аннабель прикладывает её к хитрому механизму и сразу замечает, как загораются голубым свечением древние руны. Влад и Ноэ лично накладывали несколько слоёв защиты на двери, и Аннабель до сих пор помнит их длительные споры по этому поводу, которые порой чуть ли не до открытых дуэлей доходили. Именно её Король настоял на том, чтобы Аннабель имела постоянный доступ к этому помещению, и кровь была словно отпечатком пальца, по которому магическая защита распознавала её.

Аннабель входит в огромную залу, где нет ни окон, ни мебели, а единственным источником света служит слабое мерцание пламени свечей, с трудом разгоняющих тьму, царящую здесь. Она делает несколько шагов вперёд, останавливаясь возле высокого каменного пьедестала, испещрённого сеткой древних рун.

― Ostende mihi omnia<span class="footnote" id="fn_31123937_0"></span>, ― тихо, но ровно и уверенно произносит Аннабель, прикладывая израненную ладонь к холодному камню.

Жар загорающихся рун опаляет лицо, а воздух становится тяжёлым и будто бы наэлектризованным из-за магической силы, что заполняет собой всю залу, просачиваясь в каждую щель. Аннабель видит, как на стенах древнего дворца медленно проступают такие же руны, сливаясь друг с другом воедино, образуя сложную цепочку символов, скрывающих в каждой чёрточке магию столь могущественную, что мощью своей ложится тебе на плечи, придавливая к земле.

Яркие всполохи, источаемые горящими рунами, сплетаются друг с другом, постепенно формируясь в огромную сферу. Спустя несколько секунд хаотичные магические вспышки приобретают очертания земного шара, но вместо океанов, морей и континентов теперь энергетические линии, что, соединяясь воедино, образуют целостную систему. Аннабель не сдерживает восхищённой улыбки, даже спустя столько веков не переставая поражаться мастерству и искусным магическим способностям Влада и Ноэ.

Идея о создании такой модели мира пришла в голову её Королю. Вместе с Ноэ они очень долго работали над нужными формулами, по крупицам создавая новые рунические заклинания, вкладывая в это все свои силы, ночами прорабатывая каждый знак отдельно. Порой Аннабель приходилось силой заставлять их прерваться, чтобы отдохнуть и избежать полного физического и магического истощения. Иногда случалось так, что работа заходила в тупик, и тогда весь Тёмный мир содрогался от раздражённых криков Ноэ, что вспыхивал, словно спичка, и яростного рычания Влада, который сам валился с ног от усталости. В такие моменты приходилось вмешиваться Аннабель, которая всегда становилась между ними, охлаждая слишком буйные нравы обоих мужчин. Она не могла похвастаться магическим талантом, но всегда отличалась особым терпением, умением найти нужные слова, чтобы успокоить, поддержать, за что её бесконечно ценил не только Влад, но и Ноэ.

Вот и сейчас, окидывая взглядом, полным благоговения и немого восторга, Аннабель понимает, что столько потраченных сил и бессонных ночей стоили получившегося результата. Магическая сфера стала особенно незаменимой, потому что чётко показывала любые всплески и выбросы тёмной энергии, которой не место в мире людей, позволяла отслеживать вторжения Низших демонов, что порой набирались достаточно храбрости для нападения, давала полную картину происходящего.

Когда Влад находится в Лимбе, он сам следит за магической сферой, но сейчас, во время его отсутствия, эта обязанность ложится на плечи Аннабель, которой также вместе с Ноэ приходится поддерживать порядок и среди демонов, желающих в свете последних событий поднять бунт.

Аннабель внимательно просматривает каждую линию, пульсирующую неистовой энергией, и вроде всё в порядке, но внезапно ослепляющая алая вспышка загорается в центре, кровавым пламенем отражаясь от каменных стен. Аннабель взволнованно хмурится, с возрастающей тревогой наблюдая за тем, как багровое пятно становится всё больше, отчего до этого спокойные линии начинают ощутимо вибрировать, словно давая понять, что вот-вот должно произойти нечто ужасное.

***</p>

Зайдя в свою комнату, Лайя в измождении прислоняется спиной к дубовой двери, прикрывая глаза. Она думала, что после разговора с Владом и Габриэлем о событиях прошлого сможет почувствовать долгожданное облегчение, найти ответы на мучащие до этого вопросы. Но вместо этого ощущает лишь ноющую боль в груди и свинцовую усталость, что наполняет собой, кажется, каждую клеточку тела. Она ведь не просто так боялась погружаться в это, сомневалась, что сможет справиться с непосильным грузом. И, как оказалось, не зря, ибо с каждым словом Влада, с новым воспоминанием сердце всё громче начинало кричать от боли. От боли, что тёмной толщей воды смыкается над тобой, погребая под грузом сожаления и вины, и ты не в силах бороться с ней, бессильно погружаясь на самое дно, позволяя тьме полностью поглотить тебя.

Но вместе с этим в груди загорается едва теплящийся огонёк, что постепенно рассеивает густую дымку. И Лайя понимает, что это значит. Переживать события прошлого очень тяжело, но с болью приходит горькое осознание того, что это было жизненно необходимо, ведь теперь она чувствует, что спустя столько лет метаний и поисков смогла найти то, чего так сильно не хватало.

Лайя медленно оглядывает комнату и внезапно замирает, когда замечает лежащие на рабочем столе полотна. Она делает несколько шагов вперёд, и взору её открывается портрет Ингераса. Так странно, ведь раньше Лайя смотрела на него чисто с профессиональным интересом, размышляя, как правильно и осторожно снять застарелые слои грязи и пыли, не повредив картину. Теперь же, глядя в серо-голубые глаза мальчика, она может думать только о том, насколько ужасно обошлась судьба с юным наследником, потерявшим в одночасье обоих родителей. Ведь Ингерасу было всего лишь одиннадцать, когда ему пришлось взойти на престол, возглавить страну, которой только предстояло возродиться из пепла, оставленного пламенем только утихнувшей битвы.

Внезапно в груди вспыхивает столь ослепляющее и парализующее своей силой чувство тоски, что с губ Лайи срывается протяжный болезненный стон, больше похожий на вой раненого животного. Она ладонями упирается в массивную столешницу, пытаясь выровнять рваное и тяжёлое дыхание. Лайя не удерживается и кончиками пальцев, едва касаясь, прослеживает черты лица Ингераса, и сердце сжимается от горечи. Вдруг она ловит себя на мысли, что ровно до этого момента каждое её непреднамеренное погружение в прошлое вызывало лишь дрожь ужаса, панику и оставляло после себя изматывающее чувство пустоты. Но сейчас Лайя ощущает столь неистовое желание снова вернуться назад, что руки чуть трясутся от волнения.

― Позволь мне увидеть его в последний раз, ― отчаянно шепчет Лайя, вкладывая в короткие слова всю свою душу, и теперь, впервые за долгое время, падение во тьму ощущается так правильно, ведь она возвращается домой.

***</p>

Первое, что она видит, когда приходит в себя, ― это залитый солнечным светом луг, изумрудный атлас травы, что так приятно щекочет лицо, и синеву безоблачного неба. Лайя приподнимается на локтях, оглядываясь вокруг, и с явным облегчением выдыхает, замечая вдалеке острые шпили замка и величественные белокаменные стены.

Она дома.

Лайя на секунду прикрывает глаза, чуть запрокидывая голову, встречая ласковые прикосновения летнего послеполуденного солнца с широкой улыбкой на губах. Она делает глубокий вдох, наслаждаясь терпким запахом листвы и едва уловимым ароматом луговых цветов. Тревога и волнение, скопившиеся за последние дни, постепенно отпускают, уступая место всепоглощающему чувству умиротворения и какой-то иррациональной радости. В груди разгорается с новой силой согревающий свет, рассеивая тьму ночных кошмаров, и Лайя кутается в нём, позволяя себе, наконец, выдохнуть и расслабиться.

Внезапно совсем рядом раздаётся заливистый детский смех, и Лайя чуть вздрагивает, озираясь по сторонам. Она проходит дальше, спускаясь по пологому выступу вниз, и поражённо замирает на месте, когда её взору открывается хрустальная гладь озера. Лайя чувствует, как дыхание замирает в груди, когда замечает Влада и Ингераса на песчаном берегу. В руках мальчика деревянная копия настоящего меча с усердно вырезанным драконом на рукояти. Князь Валахии стоит рядом с сыном, чуть обнимая его за плечи, и что-то объясняет, наклонив голову, попутно сопровождая свои слова соответствующим движением, которое Ингерас пытается повторить с особой точностью.

Лайя чуть вздрагивает от неожиданности, когда видит Мирену, выходящую из тени раскидистой кроны ивы. Княгиня подходит ближе к своему супругу, обнимая его за талию, и лицо Влада озаряется неподдельной радостью, а глаза загораются неприкрытой любовью и восхищением. Князь чуть наклоняется к лицу супруги, что-то шепча ей на ухо, и кончиками пальцев проходится по боку Мирены, щекоча. Но она не остаётся в долгу, тут же резко наклоняясь, зачерпывая ладонью прохладную воду, и Влад выставляет руки вперёд, защищаясь от столь внезапной атаки.

― Моё любимое воспоминание, ― вдруг раздаётся тихий мужской голос из-за спины, и Лайя тут же оборачивается, не сдерживая поражённого вздоха. Перед ней стоит Ингерас, но явно повзрослевший, возмужавший. Он очень сильно вытянулся в росте, и если Лайя встанет рядом с ним, то ей придётся запрокидывать голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Русые кудри заметно потемнели и немного отросли, доставая почти до линии плеч. От ранее угловатой и чуть неуклюжей фигуры не осталось и следа, ведь её сменили широкий размах плеч, развитые и натренированные мышцы, обтянутые простым кожаным камзолом. Ингерас делает несколько шагов вперёд, и в каждом его движении буквально чувствуется сила, спокойная уверенность и внутренняя твёрдость. Лайя не произносит этого вслух, но, Боже, как же сильно он теперь похож на Влада. ― Отец специально освободил целый день, чтобы провести его с нами. Сначала мы с ним катались на лошадях, потом он учил меня фехтованию, а ближе к концу дня мы все вместе отдыхали на берегу озера, и это был один из лучших дней в моей жизни.

Ингерас становится рядом с Лайей, и та неосознанно задерживает дыхание, когда оказывается так близко со своим… сыном? Интересно, но лишь от одной мысли об этом обжигающее тепло проникает в каждую клеточку тела, согревая, даруя то давно забытое чувство спокойствия и уюта. Лайя не может удержаться от внезапного желания, ослепительной вспышкой загоревшегося внутри, и прикасается к руке Ингераса, сжимая широкую ладонь, на что парень отвечает ей ласковой улыбкой.

Так, рука об руку, они прогуливаются вдоль высоких деревьев, чьи широкие кроны защищают их от палящего солнца. Никто из них не решается прервать воцарившуюся тишину, но, на удивление, она не кажется неприятной или тягостной. Кажется, словно просто двое близких людей встретились после долгой разлукой, и нет смысла тратить драгоценное время, отведённое им, на пустые разговоры, ведь они и без слов способны понимать друг друга.

― Думаю, мне стоит заранее попросить прощения, если я сделаю что-то не так, ― внезапно произносит Ингерас, смущённо улыбаясь, и на щеках его расцветает трогательный румянец. ― Я до сих пор до конца не уверен, как мне стоит вести себя.

― Ты знал, что мы встретимся? ― спрашивает Лайя, не отводя внимательного взгляда от лица сына, с жадностью вглядываясь в родные черты.

― Нет, но надеялся, что всё же этой встрече быть, ― чуть усмехается Ингерас, и в глазах его загораются весёлые искорки. ― Я знал о картинах и предполагал, что в будущем они сыграют ещё свою роль, ― внезапно Ингерас останавливается, замирая напротив Лайи, и в голубых омутах загораются трепетная нежность и благоговение. ― Но я был абсолютно уверен, что ты не отступишься, дойдёшь до конца, чтобы узнать, что произошло на самом деле.