Часть 13 (2/2)
― Мы уже обсуждали это с тобой, ― сквозь стиснутые зубы произносит он, ― Османы сравняли бы нашу страну с землёй, камня на камне не оставив. Мне нужно было защитить своих людей и семью.
― Не ценой своей собственной души, ― отвечает Габриэль, и на последних словах голос его подводит, срываясь на шёпот, в котором слишком много закоренелой боли, что не исчезает со временем, а лишь едва тлеет в груди.
― Тогда это не имело никакого значения, ― отрезает Влад, ставя точку в их извечных пререканиях. ― Я отправился к той пещере, встретившись с демоном, что был там заперт. Он предложил мне сделку: овладение тёмной силой и необузданной мощью, что способна стирать с лица земли целые города, взамен на мою душу, человеческую жизнь.
― Не совсем понимаю, ― почему-то шёпотом произносит Лайя, с ногами забираясь в кресло, чувствуя, как в комнате становится гораздо холоднее, несмотря на горящее пламя в камине. Или это внутри всё сковано льдом?
― Если я совладаю с тьмой, с постоянной жаждой крови, то смогу снова стать человеком через три дня, ― Влад прикрывает глаза, с силой сжимая челюсти от напряжения. ― Война была уже на пороге моего дома, поэтому я сразу согласился. Мы заключили договор на крови, нерушимую сделку. Только благодаря этому я смог отстоять крепость.
***</p>
Турецкие солдаты открывают массивный огонь из пушек по городу поздно ночью. Нанося прицельные, непрерывающиеся удары, они пытаются уничтожить главные ворота, сносят высокие башни замка, разрушают дома мирных жителей. Отовсюду раздаются крики боли и отчаяния, в безжалостном пожирающем огне исчезают священные храмы, оставляя после себя мёртвую землю, покрытую пеплом. Охваченные паникой люди прячутся за стенами замка, которые всё ещё способны выдерживать удары тяжёлых ядер только благодаря священным знакам, нанесённым Габриэлем. Мирена замечает, как сложные символы загораются слабым голубым светом, что борется с ночной тьмой. И Княгиня не столько видит, сколько чувствует, каким густым наэлектризованным становится воздух, наполненный могуществом древних знаков.
Габриэль, всё это время отдавая своевременные приказы страже по оказанию помощи людям и обороне крепости, также успевает следить за нанесённой сеткой защитных символов, прекрасно понимая, что надолго их не хватит. Он перехватывает встревоженный взгляд Мирены, в котором, словно в отражении, читается такое же глухое отчаяние, и подходит ближе, обнимая её за плечи, притягивая к себе, словно защищая от огня вражеских орудий.
― Что это за символы? ― глухо спрашивает Мирена, ладонями вцепляясь в плечо Габриэля, ощущая, как напряжением пропитана буквально каждая клеточка его тела.
― Енохианский язык, ― поясняет он, не забывая бросить быстрый взгляд на стену. ― Каждый знак обладает внушительной силой, дарованной Небесами и Творцом. Но даже этой мощи не хватит надолго, ― Мирена поднимает на него взгляд карих глаз, в которых так сильно читаются страх и волнение, но Габриэль понимает, что вызваны они не столько военными действиями, сколько тем фактом, что рядом с ними нет Влада. Сердце заходится в груди лишь от одной мысли, что с его другом могло что-то случиться, и будь воля Габриэля, он ни за что не оставил бы Князя. Но он также знает, что если покинет крепость и людей, которые надеются на его защиту, то Влад ему никогда этого не простит.
― Посмотрите, там Князь! ― громкий крик эхом отдаётся от каменных стен, и Габриэль тут же настораживается, чувствуя, как вздрагивает Мирена, не сдерживая тихий вздох явного облегчения. ― Князь встал на защиту главных ворот.
Габриэль тут же бросается к смотровой площадке и замирает у парапета, чувствуя, как внутри всё обрывается, когда он видит Влада, действительно стоящего возле северных ворот. Турецкие солдаты, замечая Князя, вышедшего к ним без стражи, боевого отряда и даже оружия, останавливают огонь, ожидая дальнейшего приказа с предвкушающим оскалом на лицах. Габриэль, не стесняясь в выражениях, чертыхается сквозь стиснутые зубы, тут же решая броситься на помощь другу, но внезапно останавливается. Он видит, как Влад распрямляет плечи, глубоко выдыхая, и Габриэлю на секунду кажется, что собственные глаза обманывают его, ибо в этот момент на ладонях Князя собираются клубы тьмы, что окутывают всю фигуру Влада непроницаемым коконом, обличая его в плотные доспехи. Даже находясь на расстоянии, Габриэль чувствует холодную ярость и смерть, заключённые в той силе, что подчиняется Князю.
Всё, что происходит дальше, сливается для Габриэля в какофонию стонов боли, криков злости и ужаса, скрежета металла, звуков разрываемой плоти, ударов стали о сталь. Тёмный вихрь проносится по всему полю боля, оставляя после себя безжизненные изуродованные тела османов, залитые кровью. Габриэль с огромным трудом различает в этой тьме силуэт фигуры Князя, что сейчас мало чем походит на прежнего себя. Марево глаз пылает бесконтрольным голодом и глубинной яростью, движения, ранее размеренные, теперь приобретают нечеловеческую стремительность, отточенность, неописуемую силу, а утробный рык, идущий из груди, больше напоминает рычание хищника. Габриэль с ужасом осознаёт, что не знает того, кто сейчас планомерно и с особой жестокостью уничтожает турецких воинов.
Когда Габриэль ступает на поле боя, всё его существо охватывает иррациональный страх и волнение, ибо каждый дюйм промёрзлой земли пропитан кровью, усеян телами поверженных врагов. Он видит Влада, стоящего в центре этого хаоса, с запрокинутой головой и прикрытыми глазами. Князь чувствует его присутствие и слегка вздрагивает, не решаясь повернуться, понимая, что просто не готов встретиться с отвращением в глазах лучшего друга. Поэтому Габриэль всё решает за него, стремительно преодолевая расстояние между ними, разворачивая Влада к себе лицом. Он быстро оглядывает фигуру друга на предмет ран или травм, но кровь, тягучими каплями стекающая с его рук, алыми разводами виднеющаяся на лице и шее, принадлежит не ему.
― Что ты сделал? ― отрывисто спрашивает Габриэль, глядя в голубые глаза, в которых всё ещё тлеют огоньки кровавого пламени. ― Что ты сделал с собой? Смотри на меня! ― срывается на крик он, хватаясь за воротник его камзола, когда Влад отводит взгляд. ― Что произошло?
― Ничего, к чему бы я не был готов, ― туманно отвечает Влад, и Габриэль замечает мелькнувшие длинные клыки. В голосе его до сих пор слышны рычащие нотки, и осознание того, что случилось, обухом бьёт по голове.
― Ты пообещал мне, что не вернёшься в ту пещеру, ― шипит Габриэль, и встревоженность очень быстро сменяется гневом. ― Я просил тебя даже не приближаться к твари, что заперта там. Что ты сделал? Заключил сделку? Душу свою отдал?
― Самое меньшее, чем я мог заплатить за то, чтобы вы жили, ― просто произносит Влад, и в этих словах столько обречённости и усталости, что бьёт прямо под дых, выбивая воздух из лёгких. Габриэль качает головой, чувствуя, как сердце сжимается от боли, и он не решается что-то говорить, потому что не уверен, что голос его не дрогнет. ― Сила, могущество, возможность сокрушить врагов и защитить свою семью в обмен на душу ― не самая плохая сделка, а?
― Что же ты натворил, идиот, ― сбивчиво шепчет Габриэль, внезапно притягивая Влада к себе, сжимая в объятиях, ощущая, как душа рвётся на части из-за несправедливости и абсурдности происходящего, потому что он не заслужил этой ноши, не Влад, не человек, который и так потерял слишком много за свою жизнь.
Князь кладёт ладонь на спину Габриэля, опуская голову на его плечо, чувствуя, как тело бьёт сильная дрожь, а в груди полыхает голод, приправленный тьмой, что холодными щупальцами сжимает всё ещё бьющееся сердце в тисках. Он болезненно морщится, когда сотни голосов, молящих о крови, об утолении вечной жажды хаоса и смерти, заполняют сознание, вытесняя остальные мысли, и Влад с силой зажмуривает глаза.
― У меня есть три дня, чтобы всё закончить, ― внезапно произносит Влад, и в голосе его сквозит напряжение столь ощутимое, что Габриэль неосознанно сильнее сжимает ладонь на плече Князя. ― Если я не справлюсь, если уступлю тьме, пообещай мне кое-что.
― Всё что угодно, ― Габриэль с огромным волнением ожидает того, что скажет Влад, уже заранее догадываясь о его просьбе, и лишь одна мысль об этом заставляет задыхаться от ужаса.
― Убей меня, ― выдыхает Влад, чувствуя, как содрогается всё тело Габриэля. Он отстраняется, не сводя с лица Князя пристального взгляда, и Влад видит в нём отчаянную борьбу, сомнение и страх столь глубинный, всепоглощающий. Он прекрасно понимает, что неправильно, несправедливо просить о таком своего лучшего друга, и от этого на душе становится в несколько раз тяжелее, но другого выхода у него нет. ― Поклянись мне.
―Клянусь.
***</p>
На секунду в комнате воцаряется напряжённая тишина, прерывающаяся лишь глухим потрескиванием поленьев в камине. Влад устало проводит ладонью по лицу, прикрывая глаза, раньше даже не представляя, насколько трудно будет просто говорить об этом. Кажется, что с очередным воспоминанием силы покидают его, оставляя после себя пустоту и тьму.
Лайя чувствует, как слёзы солью остаются на губах, а дыхание спирает в груди от осознания того, через что именно пришлось пройти Владу. Она смотрит на него и впервые за всё время их знакомства видит перед собой мужчину, которому пришлось слишком рано потерять родных, всю жизнь вести непрерывные войны, отстаивая свободу своего народа, пойти против целой Империи ради защиты семьи, продать душу тьме лишь для того, чтобы его близкие могли просто жить. Жертва, несоизмеримая ни с чем.
Влад переводит взгляд в сторону Лайи, боясь увидеть в родных глазах ужас или непонимание, но встречает лишь согревающую волну тепла и нежности, приправленной горькой болью. Болью от понимания того, что именно ему пришлось испытать. Он хочет сказать ей, чтобы она перестала плакать, что не заслуживает её слёз, не достоин сочувствия, ибо всё равно не смог сберечь её.
― Знаете, я думаю, что сейчас самое подходящее время для того, чтобы выпить, ― внезапно произносит Габриэль, и Влад устало усмехается, ладонью чуть ведя назад, показывая, где хранится алкоголь. Габриэль благодарно кивает, резво поднимаясь с дивана, доставая ещё не початую бутылку виски, разливая терпкий напиток по стаканам.
― Я не пью, ― отказывается Лайя, когда Габриэль протягивает ей бокал.
― Значит, начнёшь с этого момента, ― тихо смеётся мужчина, но в смехе его нет ни капли радости. ― Если слушать эту историю трезвым, то можно с ума сойти.
Несколько минут никто из них не решается прервать тишину, воцарившуюся в комнате. Лайя прислушивается к ветру, завывающему за окном, и в голове мелькает отстранённая случайная мысль о том, что, скорее всего, скоро пойдёт первый снег, знаменующий прощание с осенью. Девушка с явным сомнением и скептицизмом во взгляде наблюдает за тем, как мужчины спокойно наслаждаются терпким и обжигающим вкусом виски. Лайя подносит свой бокал к лицу, чуть принюхиваясь и тут же неприятно морщась, отставляя алкоголь как можно дальше, словно тот представляет особую угрозу.
― Что было дальше? ― спрашивает Лайя, глубоко вдыхая, морально готовясь к тому, что её ждет.
― После нападения османов я решил, что будет лучше увести людей в монастырь Козия. Он находился высоко в горах, а значит и огонь пушек для его стен был не страшен.
***</p>
Дорога к монастырю оказывается гораздо сложнее, чем Влад предполагал изначально. Измученным людям приходится сначала преодолеть безжизненную равнину, ведущую к лесной полосе и атакованную беспощадными ледяными ветрами. Промозглый дождь, льющий сплошной стеной, не только замедляет шаг, но и пробирает сокрушающим холодом до костей. Многие падают от усталости, и тем, кто идёт позади, приходится буквально нести их, из-за чего путь, который они изначально должны были преодолеть за пару часов, растягивается чуть ли не на весь день.
Влад облегчённо выдыхает, когда ближе к вечеру они переступают границу леса, где, наконец, можно сделать привал для того, чтобы люди могли спокойно отдохнуть и помочь раненным, для которых столь долгий путь оказался слишком жестокой проверкой на прочность. Высокие и густые кроны могучих деревьев плотной стеной обступают их, защищая от пронизывающего ветра и нескончаемого ливня, что, кажется, даже не собирается останавливаться.
Князь тяжело опускается на массивное бревно, наклоняясь чуть ближе к пылающему костру, ощущая, как жар огненных языков опаляет кожу, но не причиняет ни боли, ни даже малейшего неудобства. Он чувствует, как тело бьёт сильная дрожь, словно при тяжелейшей лихорадке, в груди голодным зверем воет тьма, ядовитыми когтями скребясь, моля выпустить наружу, утолить лишь усиливающуюся жажду крови. Влад прикрывает глаза, сжимая в ладони обручальный перстень, чувствуя, как освящённое серебро неистово жжёт кожу, но сейчас эта боль ― долгожданное спасение, ибо голоса в голове тут же затихают, а тьма, яростно воя, ненадолго, но отступает, и дышать становится чуть легче. Внезапно раздаётся глухой треск, и Влад резко вздрагивает, напряжённо озираясь по сторонам, замечая, как в нескольких десятках метрах от него мужчина ломает сухую ветвь дерева, чтобы разжечь костёр. Обострённый слух улавливает не только отдалённое пение птиц, шелест листвы и звук ударяющейся о камень капли дождя, но и размеренный стук сердца Димитру, что сидит рядом с ним. Влад качает головой, резко поднимаясь со своего места и направляясь в сторону высокого шатра, не замечая встревоженного взгляда Габриэля, провожающего удаляющуюся фигуру Князя.
Мирена едва заметно вздрагивает от неожиданности, когда видит своего супруга, устало опирающегося о деревянную балку. Она осторожно откладывает палитру с масляными красками и аккуратно прикрывает полотно, на котором Влад успевает заметить уже почти законченный портрет Ингераса. Мирена поднимается на ноги, но не подходит ближе, внимательно вглядываясь в лицо Князя, с тревогой в груди замечая лихорадочную испарину, тёмные круги под глазами и сбитое судорожное дыхание.
― Влад, что не так? ― взволнованно спрашивает Мирена, протягивая ладонь, кончиками пальцев касаясь его руки, побелевших костяшек, прослеживая линию вен, мягко поглаживая запястье.
Влад медленно выпрямляется, не отнимая ладони, делая шаг вперёд, но внезапная слабость волной прокатывается по телу, отчего колени подгибаются, и он бы тут же рухнул, если бы не Мирена, что крепко обнимает его за талию, позволяя опереться на себя. Она кладёт свободную ладонь на грудь мужчины, чувствуя, как быстро бьётся горячее сердце, и встревоженно вглядывается в лицо супруга, встречаясь с болезненно-горящим взглядом голубых глаз. Мирена делает осторожный шаг назад, ведя Влада к разложенным одеялам, опускаясь рядом с ним на колени.
Княгиня баюкает лицо мужчины в своих ладонях, заправляя спутавшиеся смоляные пряди за ухо, кончиками пальцев прослеживая линию скул, и Влад прикрывает глаза, не сдерживая тихого облегчённого стона, чувствуя, как лишь от одних прикосновений супруги дрожь удовольствия прокатывается по телу. Мирена ведёт ладонью чуть ниже и тут же замирает, когда замечает едва виднеющиеся из-под воротника камзола тёмные линии. Мирена взволнованно хмурится, расстёгивая верхние пуговицы, отодвигая в сторону плотную ткань, и не сдерживает сдавленного вздоха, когда взору предстаёт широкая грудь мужчины, испещрённая сложным переплетением таинственных знаков. Она лишь подушечками пальцев прикасается к татуировке, но тут же одёргивает ладонь, когда ощущает сильнейший холод и ослепляющую боль, которыми пропитаны, кажется, каждый мазок тёмных символов. Княгиня отшатывается в ужасе, когда замечает, как смоляные и затейливые отметины пульсируют в едином ритме с сердцем Князя и слегка двигаются, переплетаясь между собой, плетя крепкую сеть знаков, заковывающих тело и душу в цепи.
― Что это? ― тихо, на выдохе спрашивает Мирена, поднимая взгляд на Влада, но тот лишь сокрушённо качает головой, ладонью устало проводя по лицу.
― Моя плата за дарованную силу, ― глухо отвечает Влад, не решаясь посмотреть на Мирену и даже отодвигаясь от неё, внезапно ощущая, что даже его малейшее прикосновение к ней может осквернить чистоту и яркий свет её души.
― Чтобы защитить нас? ― Мирена дожидается ответного кивка Влада и тяжело выдыхает, чувствуя, как от волнения трясутся руки. Она ощущает ядовитые ростки страха, оплетающие сердце, но страх этот не перед Владом, а за него. Она боится даже представить то, через какие муки пришлось ему пройти и с чем ещё предстоит справиться, чтобы принять эту силу, тёмную сущность, что сейчас пытается так неистово взять верх над волей Князя. ― Почему не сказал? Почему не позволил помочь?
― Потому что это мой выбор, мой крест, который я готов нести, ― глухо отвечает Влад, крепче стискивая челюсть, когда тьма в груди срывается на яростный крик. Князь видит с трудом скрываемый ужас в глазах Мирены, с которым она так сильно пытается бороться. Он понимает, насколько же ей трудно, должно быть, принять его выбор, проклятие, что он взвалил на собственные плечи. Влад аккуратно отнимает ладони Мирены, отворачиваясь от неё, не желая, чтобы она прикасался к нему в таком состоянии.
― Нет, ― срывается с губ Мирены сдавленный хрип, и она тут же хватает Влада за запястья, притягивая к себе, прижимаясь лбом к его лбу, горячим дыханием опаляя чуть приоткрытые губы. ― Не отворачивайся от меня, прошу тебя. Мне страшно. Очень страшно, Влад, я не буду врать. И мне потребуется чуть больше времени, чтобы принять это, но я понимаю твоё решение, хоть это и слишком сложно. И я клянусь, что не оставлю тебя, несмотря ни на что. Ты отдал и так слишком много, так позволь мне теперь разделить с тобой бремя, что выпало тебе.
Влад внимательно вслушивается в каждое слово Мирены, не отнимая цепкого взгляда от карих глаз напротив, и впервые за всё это время он улыбается. Эта улыбка не вымученная, без надрыва, и в ней читаются лишь бесконечная нежность и восхищение столь глубокое, что заставляет сердце удар пропускать от осознания силы этого чувства. Он ничего не отвечает, лишь опускается чуть ниже, кладя голову на колени супруги и прикрывая глаза, ощущая, как холод, сковывающий до этого буквально каждую клеточку тела, отступает, сдаваясь теплу прикосновений Мирены. Она ладонью по его спутанным волосам проводит, и Влад облегчённо выдыхает.
― Я так устал, любовь моя, ― тихо произносит Влад, и Мирена, наверное, единственный человек, перед кем он не боится это признать, ибо знает, что она всё поймёт, не станет ни о чём спрашивать, будет рядом, и только её присутствие, неугасаемая вера в него помогает двигаться дальше.
― Я знаю, ― на грани шёпота выдыхает Мирена, оставляя горячий сухой поцелуй на щеке Влада, утыкаясь лбом ему в висок, прикрывая глаза. ― Как мне тебя у мрака, у хаоса отнять? Лицом, от слёз соленым, прильну я к твоему. Тебя, целуя жарко, в объятиях я сожму. Твоим рукам холодным своё тепло отдам. Согрев, прижму их нежно и к сердцу, и к губам, ― голос Мирены, мелодичный глубокий, теплом окутывает мечущееся от сомнений и тревоги сердце, даруя столь желанное чувство покоя, и Влад кутается в нём, словно в одеяле, сжимая в свободной руке обручальный перстень, ощущая, как мрак в душе рассеивается. И теперь Влад обретает столь трепетное чувство надежды. Надежды на то, что у него всё получится, что он выстоит, что сможет защитить свою семью, сможет уберечь от тьмы.
Влад почти забывается беспокойным сном, когда до его слуха доносится едва уловимый шорох шагов. Он медленно приоткрывает глаза, встречаясь с обеспокоенным взглядом Габриэля. Тот опускается рядом с ним на колени, мягко кивая Мирене.
― Да, выглядишь ты отвратительно, ― коротко, но ёмко констатирует Габриэль, чуть наклоняя голову. Он видит, как сильно трясёт Влада, и тянется к одеялу, накидывая его сверху, укутывая друга, понимая, что, скорее всего, это не поможет, ведь дело не в человеческой болезни, но всё равно, может быть, дрожь ослабнет хоть немного.
― Не забывай, что ты говоришь со своим Князем, ― замечает Влад, слыша тихий смех Габриэля. ― Хоть капля уважения должна же быть.
― Поздно уже своим авторитетом размахивать, ― парирует Габриэль, с удовольствием отмечая слабую улыбку Влада и заливистый смех Мирены.
Габриэль прикасается к ладони Мирены, переплетая их пальцы, чуть сжимая, словно говоря, что рядом, что вместе они справятся. Он лбом утыкается в плечо Влада, прикрывая глаза, и впервые за многие годы возносит молитву Отцу и Небесам.