Часть 12 (1/2)

В любви нет страха,</p>

Но совершенная любовь изгоняет страх,</p>

Потому что в страхе нет мучения,</p>

Боящийся несовершен в любви.</p>

Первое послание Иоанна 4:18.</p>

Проснувшись, первое, что ощущает Лайя, ― это обжигающая боль, раскалённым лезвием проходящая по плечу, отдающаяся в предплечье и даже запястье. Она приоткрывает глаза и не сдерживает короткого стона, когда нещадный огонь множества свечей, расставленных по всей комнате, слепит, из-за чего в голове тут же вспыхивает ярким всполохом болезненная пульсация, а волна тошноты подходит к горлу.

Спустя несколько секунд, когда глаза привыкают к яркому свету, Лайя может нормально рассмотреть место, где находится. Она сразу понимает, что это не её квартира, и облегчённо выдыхает, замечая уже знакомый интерьер комнаты, в которой жила в замке Влада. Кажется, что после её отъезда сюда больше никто не заходил, ибо всё осталось на своих местах: чуть приоткрытое окно, распахнутая дверца шкафа, выдвинутые ящики рабочего стола, где Лайя хранила свои инструменты.

― Добрый вечер, ― внезапно раздаётся до боли знакомый голос. Лайя едва заметно вздрагивает, чуть подскакивая на кровати, и резко разворачивается, встречаясь со внимательным взглядом Габриэля. Он тихо смеётся, замечая замешательство подруги, и подходит к постели, присаживаясь на край, предусмотрительно сохраняя дистанцию.

― Зачем подкрадываешься? ― Лайя чуть приподнимается на локтях, откидываясь на высокую деревянную спинку.

― Я всё время был здесь, ― отвечает Габриэль, неосознанно протягивая руку и собираясь помочь, когда видит, как болезненно морщится Лайя, но та коротко качает головой. ― Хотел дождаться твоего пробуждения, чтобы убедиться, что всё в порядке. Рана оказалась серьёзной.

Лайя тянется ладонью к правому плечу, чуть приспустив рукав рубашки, и замечает длинную красную полосу, слегка припухшую по краям. Кожа вокруг исцелённой раны всё ещё воспалённая, да и боль продолжает стучаться на задворках сознания, но её можно терпеть. Лайя кончиками пальцев прослеживает уродливый след, что тянется даже чуть ниже плеча.

― Скорее всего, останется шрам, ― в голосе Габриэля чувствуется явное сожаление.

― Это того стоило, ― коротко произносит Лайя. На самом деле, возможность того, что останется шрам, даже такой уродливый, её ничуть не волнует. Она пытается понять, что именно чувствует прямо сейчас, но в душе пустота. Ей казалось, что если она сможет помочь тому мальчику, то у неё получится отпустить события прошлого и станет гораздо легче. Надеялась, что дыра в сердце, наконец, хоть немного затянется, но нет, ничего. И от этого на глазах выступают слёзы бессильной ярости, пропитанные ненавистью и едким чувством вины, которые она, как крест, несёт уже больше десяти лет.

― Что с музеем? Много человек пострадало?

― Много, ― жёстким голосом произносит Габриэль, отводя взгляд, и Лайя всё понимает, сжимая край одеяла в руках, изо всех сдерживая крик ужаса. Габриэль замечает это и кончиками пальцев касается бледной кожи, проводит по побелевшим костяшкам, не отрывая прямого взгляда от лица Лайи, чувствуя, как в груди поднимается волна страха, что сейчас она снова закроется от него. И он не сдерживает радостной улыбки, когда Лайя кладёт ладонь поверх его руки в благодарном жесте.

― Как вы оказались в музее? ― спрашивает Лайя после недолгого молчания. На самом деле, у неё множество вопросов, роем крутящихся в голове, и она выбирает тот, который в данный момент её сильнее всего волнует.

― Мои силы постепенно начинают восстанавливаться, поэтому всё происходящее вокруг теперь воспринимается совсем иначе, ― начинает немного неуверенно Габриэль, делая небольшие паузы после каждого слова, чтобы как можно точнее и правильнее описать собственное состояние. ― Любое изменение, всплеск энергии, вторжение чего-то потустороннего, чему не место в этом мире, ощущаются особенно сильно.

― Ты говоришь о той женщине, что оставила мне этот предновогодний подарок? ― Лайя не удерживается от усталой усмешки, и Габриэль приподнимает уголки губ в короткой улыбке, но она не касается глаз. ― Кто она?

― В Библии вы называете её Вавилонской блудницей, ― напряжённо произносит Габриэль, немного отводя взгляд в сторону, словно полностью погружаясь в события прошлого. ― Её приход является одним из главных ознаменований приближающегося Конца света, ― на этих словах Лайя едва заметно вздрагивает, чувствуя, как дрожь ужаса пробирает всё тело. ― Она приходит на Землю лишь с одной целью ― забрать в Ад как можно больше невинных душ. Пожар, устроенный в музее, её рук дело. Точнее, результат её внушения, контроля и тёмной силы. Она безумно опасна, и мириться с её жаждой крови и смерти нельзя было. Я заточил её в глубинах Ада и думал, что с ней покончено.

― Как же она сбежала? ― Лайя внимает каждому слову, от напряжения усиливая хватку на его руке, но он даже не замечает этого.

― Выброс мощной энергии, произошедший после взлома печатей, создал лазейку. А она всегда была леди довольно сообразительной и способной, ― Лайя чуть усмехается на последних словах Габриэля. ― Но беспокоиться больше не о чем.

Лайя коротко кивает, не решаясь спрашивать о том, что именно он имеет в виду, потому что последнее, что она помнит перед тем, как полностью позволить тьме забрать себя, ― это ослепительно яркая огненная вспышка и пронзительный женский крик. Не трудно предположить, что именно случилось с демоницей. И сейчас впервые за долгое время она начинает смотреть на Габриэля совсем иначе. Лайя слишком сильно и отчаянно цеплялась за воспоминания о своём лучшем друге, улыбчивом парне, для которого была непозволительной даже мысль о намеренном причинении вреда кому-то другому. Теперь же перед ней сидит мужчина, обладающий силой столь разрушительной, что это не может не внушать ничего, кроме страха и благоговения.

― А как… как Влад? ― до этого момента Лайя даже не представляла, как на самом деле трудно произнести имя человека, о котором сердце болит уже долгое время. Она прекрасно помнит его крепкие объятия, обещающие защиту от невзгод всего мира, тихий шёпот, только благодаря которому Лайя продолжала бороться с накатывающими волнами агонии, едва ощутимое прикосновение прохладных губ. И лишь одни воспоминания тяжестью оседают на сердце. Даже страшно представить, что произойдёт, если она встретится с ним, не истекая при этом кровью и не находясь одной ногой в гробу.

― Он исцелил твою рану. Влад гораздо более искусен в лечебной магии, ― Габриэль мягко улыбается, но всё же в этой улыбке видна лёгкая светлая грусть. ― Тебе стоит поговорить с ним.

― Нет, исключено. Я не смогу ему даже в глаза посмотреть. Не после всего. Даже не пытайся меня уговаривать, ― торопливо произносит Лайя, качая головой, мечась взглядом по всей комнате от едва сдерживаемого волнения.

Габриэль заливисто смеётся, с улыбкой наблюдая за метаниями Лайи, которые являются абсолютно беспочвенными. Но он заранее знал, что его подруга будет во всём винить себя. И вдвойне забавен тот факт, что Влада сейчас обуревают точно такие же мысли и он так же казнит себя во всех грехах человечества.

Габриэль поднимается с кровати, направляясь к двери, решая, что сейчас лучше оставить подругу наедине, позволить ей в тишине принять решение. Он не сдерживает короткого смешка, бормоча себе под нос что-то о «двух идиотах, ведущих себя, как подростки в старшей школе». Мужчина приоткрывает дверь, но на секунду останавливается, поворачиваясь к Лайе.

― Бегать от этого разговора вечно ты не сможешь. Тебе это нужно так же сильно, как и ему, ― на секунду он замолкает, но, произнося следующую фразу, не может удержаться от того, чтобы не подмигнуть подруге: ― Кстати, просто к сведению, комната Влада в конце коридора.

***</p>

За последние несколько минут Лайя успевает проклясть не только Габриэля, но и саму себя за то, что послушалась, поверила, что у неё достаточно сил и храбрости для такого разговора. Она несколько раз выходила из комнаты только для того, чтобы через мгновение вернуться обратно. В глубине души она понимает, что, оттягивая их встречу, причиняет ещё больше боли им обоим, но не может, боится. Боится увидеть в голубых глазах разочарование, отстранённость, холодность. Боится, потому что понимает, что другого за свой малодушный побег она навряд ли заслуживает.

Когда Лайя уже десятый раз выходит из комнаты за последние пятнадцать минут, у неё более-менее получается взять под контроль собственное волнение, не позволяя себе идти у него на поводу. Но внезапный прилив храбрости заканчивается ровно в тот момент, когда она замирает в дверном проёме. Лайя замечает фигуру мужчины, склонившуюся над старинным, но оттого не менее изящно сделанным роялем. Влад медленно перебирает пальцами по чёрно-белым клавишам, и из-под его руки рождается мелодия, от которой сердце сжимается в груди, ибо наполнена она столь отчаянной надеждой, пронесённой через века, поддерживающей тот едва тлеющий огонёк света в груди.

Лайя прислоняется здоровым плечом к дверному косяку, боясь совершить любое неосторожное движение, сделать лишний вздох. Она полностью растворяется в плавном течении музыки, тёплыми волнами обволакивающей сердце, согревая, даруя такое желанное чувство покоя. Лайя не замечает, как мелодия постепенно стихает, уступая напряжённой и оглушающей тишине, повисшей в комнате.

― Это было прекрасно, ― тихо, но уверенно произносит она, и в голосе чувствуется столь сильное восхищение, что Влад не сдерживает немного смущённого смешка. Он встаёт с небольшого стула, стоящего рядом с музыкальным инструментом, поворачиваясь к своей ночной гостье. Лайя с тревогой замечает тёмные круги под его глазами, заострённые скулы и болезненно-бледного цвета кожу.

― Благодарю, но я уже который год не могу её закончить, словно какой-то внутренний блок стоит, не дающий сделать это, ― Влад подходит к окну, отодвигая тяжёлые шторы и впуская лучи закатного солнца, окрашивающие пол и стены в розовато-оранжевые тона. ― Как твоё плечо?

― В полном порядке благодаря тебе.

Господи, до чего же ужасно неловок их разговор. Лайя внимательно-цепким взглядом провожает каждое движение Влада, замечая, как сильно он изменился за последние несколько дней. Во взгляде больше нет привычного согревающего огня, а улыбка, так редко расцветающая на губах, даже не касается глаз. В его движениях, ранее размеренных и спокойных, теперь появляется какая-то резкость, обрывочность, напряжение. И Лайя понимает, что причиной тому её поступок. Но могла ли она поступить иначе? Нет, навряд ли. Страх перед неизвестным и непонятным не позволил бы ей остаться рядом, как бы сильно она не пыталась цепляться за слабую мысль о том, что опасению нет места, ведь это тот же самый Влад.

― Прости меня, ― внезапно срывается с её губ короткая фраза, и Влад вздрагивает, с силой зажмуривая глаза. ― Я совершила ошибку, подвела тебя. Сейчас можно придумать множество оправданий: страх, неожиданность, куча необъяснимых событий, сваливающихся на плечи одна за другой. Но ведь тебе было вдвойне тяжело, а я даже не попыталась выслушать хотя бы.