Часть 4 (1/2)

Ватикан. </p>

Лишь одно название древнего города внушает священный трепет и невольное благоговение. Величественные храмы и соборы, чьи стены хранят свет и благословение, ниспосланные Богом, множество музеев, трепетно оберегающих сокровенные моменты истории человечества. Кажется, что стоит лишь ступить на землю Рима, как всё твоё существо сразу наполняется покоем, умиротворением, что порой испытывают путники, долго блуждающие по миру в поисках тихого прибежища.

Мастер искренне ненавидит этот город, и, будь его воля, он бы с превеликим удовольствием сравнял его с землёй, не оставив и камня на камне. Пока все вокруг любуются золотом церковных шпилей и заслушиваются излишне пафосными речами Папы, он видит лишь яростные огни инквизиции, карающие невинные души, каменные плиты, обагренные кровью Апостола Петра, погибшего от рук тех, кто сейчас изображает его на своих иконах и воздвигает в его честь соборы и храмы.

Он наблюдает за возвышенным и одухотворенным выражением лица Папы, которое скрывает равнодушие, за слезами и улыбками прихожан, таящими лишь эгоистичное желание спасти свою душонку и полное отсутствие веры. И в такие моменты Мастер понимает, что даже в тёмной бездне души демона кроется гораздо больше чистоты, чем во взорах всех священнослужителей великого оплота католичества.

— Любуешься? — раздаётся хриплый голос позади, и воздух наполняется привычным запахом крови и серы, дрожит от слишком сильной концентрации потусторонней энергии. Соннелон неспешно подходит к Мастеру, становясь рядом с ним, чуть насмешливым и презрительным взглядом обводя главную площадь Ватикана. — И, казалось бы, как же их святые допускают, чтобы адские создания ступали на священную землю? Раньше вера людей была столь непоколебима, а сила их молитв так могущественна, что могла с лёгкостью сокрыть и защитить целый город, отправить в преисподнюю не одного демона. И что сейчас? — Соннелон на этих словах вытягивает вперёд руку, королевским жестом обводя и Великий Собор, и городскую площадь, и раскинувшиеся вереницы домов и узких улочек. — Ты готов? — Соннелон поворачивается в сторону Мастера, и глаза его в вечерних сумерках горят адским пламенем.

— Да, но что насчёт Габриэля?

— Думаешь, потерявший память и все свои силы Габриэль способен как-то помешать тебе? — Соннелон скептически приподнимает бровь, не сдерживая пренебрежительного смешка.

— А Тёмный Король? Он не может быть для меня угрозой, но ощутимым препятствием — вполне.

Соннелон не сдерживает раздражённого вздоха.

— Он не может быть даже препятствием, ибо слишком жалок, — в голосе демона сквозит столь откровенная ненависть и презрение, что Мастер в лёгком удивлении склоняет голову набок. — Ему была дарована величайшая сила, но в нём слишком много… человеческого, чтобы суметь правильно её использовать. Он слаб и не способен противостоять ни тебе, ни мне, ни нашей армии.

На несколько минут воцаряется тишина, позволяющая обдумать обоим слова Соннелона, и Мастер внезапно понимает, что сегодняшний вечер становится некой точкой невозврата, началом приближающегося конца, как бы парадоксально это ни звучало.

— Не забывай о своей миссии, Гай Випсании Агриппа, — Мастер едва заметно вздрагивает, когда слышит имя, данное ему при рождении, данное ему когда-то в прошлой жизни. — Действуй. Действуй быстро, ибо Рыцари уже готовы.

Вдали слышны раскаты грома. Чувствуется сила приближающейся бури.

На Ватикан опускается ночная мгла.

***</p>

Лайя всегда была уверена, что самым неловким моментом в её жизни был выпускной бал, когда девушка, ужасно смущаясь и заикаясь после каждой буквы, пыталась пригласить своего одноклассника на вальс. Но спустя десять лет, оказавшись в одной машине вместе с Владом, понимает, что вот он — достигнутый апогей неловкости. И нет, дело, конечно же, не в мужчине: тот является просто образцом учтивости, воспитанности и заботы. Он держит строгую дистанцию, улыбается предельно вежливо, но искренне, не пытается навязать разговор, давая достаточно личного пространства, но от этого легче не становится.

Перед глазами до сих пор мелькают отрывки ночного сна, после которого она даже не старалась снова уснуть. Лайя помнит, как просидела остаток ночи на диване в гостиной, поджав под себя колени и бездумно водя карандашом по бумаге, не пытаясь даже изобразить что-то конкретное, а просто хоть чем-то занимая руки, стараясь отвлечься.

Почему она видит во сне этого мужчину вот уже два месяца? Они были знакомы ещё до того, как Лайя переехала в Румынию? Навряд ли она смогла бы забыть встречу с ним, даже если очень сильно постаралась бы. С кем он разговаривает в её снах? Она помнит лишь очертания руки, в трепетном жесте, полном любви и восхищения, скользящей по лицу, и ощущение прохладной кожи под кончиками пальцев. О чём они говорили? Где именно находились? Сначала девушка думала, что стоит ей только увидеть лица тех, кто ей снился, она сможет найти нужные ответы и всё объяснить для себя, но вопросов, наоборот, с каждым мгновением становится лишь больше.

Лайя не удерживается от слишком частых взглядов, брошенных словно невзначай в сторону Влада. Удивительное сходство: та же самая длина волос, спадающих до линии плеч, лёгкая щетина, такие же кристально-голубые глаза, высокие скулы и чётко очерченные губы. Лайя слегка хмурится, когда замечает главное отличие: взгляд мужчины из её сна светился яростным желанием бороться, защищать то, что дорого, в нём жизнь горела, когда в глазах Влада лишь усталость и пустота. И если все эти пафосные цитаты про «зеркало души» правдивы, то Лайе даже предположить страшно, через что прошёл мужчина, сидящий рядом с ней.

Влад внезапно поворачивается в её сторону, перехватывая внимательный взгляд, и в удивлённом жесте приподнимает слегка брови.

— Что-то не так? — спрашивает он, переводя быстрый взгляд на дорогу и снова возвращая его Лайе. Девушка слегка прикусывает нижнюю губу, понимая, что даже тембр голоса похож.

— Нет, всё прекрасно, — откашливается она, наблюдая чересчур пристально за сменяющимися пейзажами за окном. — Задумалась просто. Простите, это было невежливо.

Влад слегка поджимает губы, и на лице его мелькает едва уловимая досада и замешательство.

— Думаю, что в данной ситуации извиняться всё же стоит мне, — медленно проговаривает он, словно стараясь очень осторожно и с особым вниманием подбирать каждое последующее слово. — Я поступил слишком эгоистично, заставив Вас поехать вместе со мной, создал о себе не самое приятное первое впечатление, поэтому мне за многое стоит попросить прощение, но верю, что в дальнейшем Вы сможете понять, насколько мне важны эти картины.

— Они принадлежат Вашей семье? — внезапно спрашивает Лайя, делая простое предположение и даже не надеясь, что оно оказалось хоть отдалённо близко к истине. И каково же её удивление, когда Влад отвечает утвердительным кивком.

— Да, думаю, это будет самым точным ответом. Полотна принадлежат моему роду. Они были утеряны, сменили многих хозяев, которые относились к ним довольно пренебрежительно. Да и время наложило свой отпечаток, — на последних словах голос становится значительней тише, и Лайе на секунду кажется, что она улавливает в его интонации скорбные нотки.

— Вы знаете автора картин?

Она непонимающе хмурится, замечая реакцию Влада на столь безобидный вопрос: сжатые в кулаки до побелевших костяшек ладони, едва уловимый тяжёлый вздох, сорвавшийся с напряжённых губ, и выразительный взгляд, коротко брошенный в сторону девушки.

— Да, — отвечает он, и голос его непривычно низкий и хриплый. — Да, я знаю автора.

Лайя лишь кивает, решая оставить эту тему, понимая, что за ней скрыта слишком глубокая и до сих пор кровоточащая рана. Некоторое время они едут в тишине, но потом Лайя вспоминает о том, что хотела спросить ещё с их самой первой встречи.

— Почему Вы наняли именно меня? Когда Вы пришли к Николае, то уже знали, кого хотели бы нанять для реставрации картин. Откуда Вы узнали обо мне?

Влад внезапно широко улыбается, и, кажется, эта улыбка, наконец, прогоняет тени мучительных воспоминаний.

— Скажем так, я искал исключительно ответственного человека, способного мне помочь, и мой очень хороший знакомый рассказал, что уже пользовался Вашими услугами и порекомендовал обратиться к Вам, как к настоящему профессионалу.

— Кто же так безбожно врёт? — слегка устало усмехается Лайя, на что получает искренний смех и тёплый взгляд голубых глаз.

— Если Вам интересно, то мне кажется, что я не ошибся с выбором, — замечает Влад, не переставая улыбаться. — Хотя не могу сказать, что Ваш директор произвёл на меня приятное впечатление. Мне он показался не совсем честным человеком.

Девушка приподнимает уголок губ в короткой усмешке, мысленно отмечая, что если бы ей платили каждый раз, когда она слышит такие слова о своём боссе, она уже давно смогла бы возглавить списки самых богатых людей страны.

— О таких, как Николае, не стоит говорить настолько однозначно: плохой, хороший, честный или лживый, — Лайя видит, что Влад не отрывает взгляд от дороги, но очень внимательно слушает то, что она пытается объяснить. — Он просто смотрит на искусство иначе. Николае видит в нём источник неплохого дохода. Это не делает из него ужасного человека, вовсе нет. Такие люди тоже нужны.

Он ничего не произносит в ответ, лишь слегка постукивает кончиками пальцев по рулю автомобиля, иногда бросая в сторону Лайи задумчивые взгляды.

— А для Вас? — наконец, спрашивает он. — Чем искусство является для Вас?

Лайя вспоминает бессонные ночи, проведённые в попытках написать портрет или правильно изобразить вазу с цветами, одиноко стоящую на столе в гостиной родительского дома, скомканные листы бумаги, раскиданные по всей комнате, горячие слёзы обиды и злости на саму себя, испачканные из-за грифеля карандаша руки, сухую от постоянного использования красок и растворителя кожу. Это был тяжёлый и слишком долгий путь, но именно в такие моменты она чувствовала себя по-настоящему живой.

— Смысл жизни, — отвечает она, ни секунды не сомневаясь в своём ответе. — Я в искусстве вижу смысл своей жизни.

Влад не отвечает, но взгляд его заметно теплеет, и в нём столько уважения и восхищения, что Лайя в момент чувствует себя обнажённой перед ним. Обнажённой не телом, но душой. Девушка понимает, что, возможно, сказала лишнего, и не решается продолжать разговор. Остаток дороги они проводят в тишине.

***</p>

— Наверное, это просто шутка какая-то.

Когда Влад сворачивает с городского шоссе и едет в сторону Арефу, Лайя заинтересованно поднимает голову, стараясь не пропустить ни одного домика, ни одной улочки. Когда машина выезжает на специально огороженную дорогу, круто поднимающуюся в гору, она не сдерживает удивлённого взгляда, на что Влад лишь слегка улыбается. Когда мужчина выворачивает к подъездной дорожке, ведущей к старинному замку Поенарь, Бёрнелл не может подавить изумлённый вздох, сорвавшийся с приоткрытых губ.

Влад проезжает широкую каменную арку, припарковав машину рядом с фонтаном, находящимся напротив главного входа в замок. Лайя не может удержаться от того, чтобы не подойти как можно ближе к прекрасной фигуре дракона с гордо поднятой вверх головой и раскинутыми во всю немалую ширину крыльями. Девушка кончиками пальцев проводит по телу каменной статуи, с чисто профессиональным восхищением замечая, как искусно изображена каждая чешуйка. С трудом оторвавшись от созерцания дракона, Лайя поднимает голову, отдавая всё своё внимание самому замку.

Теперь, находясь так близко к нему, она пытается понять, что именно чувствует, и не может найти слова более подходящие, чем восторг и страх. Массивные дубовые двери, закрывающиеся, судя по всему, сразу на несколько засовов и замков, белокаменные стены, ставни на окнах, сделанные из резного дерева, острые шпили, пронзающие по-осеннему хмурое небо, скрываясь, кажется, в призрачной толще облаков, — всё это кажется настолько величественным, что невольно появляется ощущение собственной ничтожности перед лицом такого непостижимого великолепия.

Лайя опускает взгляд, слегка вытягивая шею, чтобы лучше разглядеть небольшой сад, прилегающий к левому крылу замка. Она замечает высокий куст белых роз, что, несмотря на довольно суровое начало осени, радуют глаз своей красотой.

— Этот замок принадлежит Вам? — спрашивает Лайя, поворачиваясь к Владу, стоявшему всё это время за её спиной, с какой-то странной улыбкой наблюдая за тем, как неверие и искренний, почти детский восторг сменяются на лице девушки. — Замок Поенарь? Серьёзно?

— Вас так сильно это удивляет, — не спрашивает, лишь подмечает довольно очевидный факт он.

— Так, погодите, — Лайя замирает на месте, смотря на него, потом обводя взглядом белокаменные стены, снова на Влада и опять на замок. Она понимает, что, возможно, со стороны выглядит до безумия глупо, но ей плевать, потому что в голове начинает складываться целостная картинка происходящего. — Поенарь — родовой замок Влада Дракулы, и, как мы только что чудесным образом выяснили, он принадлежит Вам. В разговоре о картинах Вы сказали, что они всегда были собственностью Вашего рода. Я не знаю других царских фамилий или влиятельных семей в Румынии. Я сейчас снова сделаю предположение и, возможно, ошибусь: Вы — потомок династии Басарабов?

За всё это время Влад не произнёс ни слова, но Лайя замечает, как сильно он напрягся, стоило ей только произнести имя бывшего князя Валахии. Он отводит взгляд в сторону, слегка сжимает правую руку в кулак, пытаясь, видимо, справиться с волнением, а левой — тянется к галстуку, слегка ослабляя тугой узел. Для Лайи его жесты — самый красноречивый и очевидный ответ на вопрос.

— Но как? Разве их династия не была прервана ещё в семнадцатом веке? — она непонимающе хмурится и бросает короткий взгляд в сторону замка, словно надеясь, что он сможет дать ей нужные объяснения.

— Как видите, нет, — сухо отвечает Влад.

— Почему не сказали в тот момент, когда мы заключали договор?

— Что бы это изменило? — спрашивает мужчина, слегка наклоняя голову вбок.

— В нашей сделке? Ничего, — Лайя чувствует, как внутри постепенно поднимается волна раздражения, и старается взять эмоции под контроль, вспоминая дыхательные гимнастики, которым её учил отец. — Но если бы я изначально знала о мужчине, с которым мне предстоит жить и работать почти месяц, чуть больше, чем просто ничего, мне было бы гораздо комфортнее и спокойнее.

— Я понимаю. И мне действительно очень жаль, что всё так вышло, — Влад чуть склоняет голову, прижимая левую ладонь к груди, одновременно признавая свою ошибку и прося прощения. — Доверие — основа любых отношений.

— Именно, — облегчённо выдыхает Лайя. — Я не имею права требовать что-либо, но будет здорово, если в дальнейшем мы оба будем придерживаться этого правила, потому что иначе наше сотрудничество ничем хорошим не закончится.

— Справедливо поставили меня на место, мисс Бёрнелл, — замечает Влад с лёгкой усмешкой на губах, в которой явно видны уважение и интерес.

Лайя хочет что-то добавить, невольно опасаясь, что Влад мог посчитать её замечание за недопустимую наглость, но внезапно до её слуха доносится скрип открываемой двери, и девушка оглядывается, замечая, как по ступеням торопливо спускается мужчина средних лет в строгой униформе дворецкого.

— С возвращением! — голос мужчины, на удивление, мелодичный и даже завлекающий, какой бывает у людей, привыкших хитрить, говорить недомолвками или намёками, и у Лайи создаётся стойкое ощущение, что он не так прост, как может показаться из-за его статуса.

— Мисс Бёрнелл, прошу, познакомьтесь с Антоном. Он мой дворецкий, поэтому если Вам что-либо понадобится или возникнут проблемы, то можете смело к нему обращаться, — Влад опускает ладонь на плечо Антона, как обычно делают, когда хотят выразить своё одобрение. И мужчина понимает это, ибо сразу вытягивается, стараясь незаметно поправить и так идеально выглаженную рубашку и точно сидящий по фигуре пиджак. Лайя при взгляде на это лишь слегка качает головой и улыбается. — Антон, помоги перенести вещи нашей гостьи в подготовленную для неё комнату, а я сочту за честь побыть Вашим гидом и показать замок.

Стоит Лайе переступить порог и оказаться в просторном холле, как она на секунду останавливается, прислушиваясь к собственным ощущениям. Она обводит взглядом массивные колонны, множество картин в позолоченных рамах, висящих на каменных стенах, успевает подметить для себя красоту сводчатого потолка. Единственным источником света здесь служат свечи в бронзовом подсвечнике, из-за чего в помещении царит полутьма. И Лайе бы чувствовать себя неуютно из-за холода, непрошеным гостем гуляющего по стенам и каменным плитам пола, из-за нового и абсолютно незнакомого места, где ей предстоит прожить минимум месяц, но вместо этого она ощущает слабое тепло в груди, появляющееся, когда после долгих скитаний ты, наконец, возвращаешься домой. И Лайя в замешательстве, но понимает, что сейчас времени на долгие раздумья и самоанализ нет, поэтому решает поместить этот момент в папку под названием «Обязательно обдумать всю происходящую вокруг чертовщину позже».

Они поднимаются по массивной лестнице на второй этаж и проходят в самый конец коридора, сворачивая налево и останавливаясь возле деревянной двери. Влад чуть толкает её ладонью и жестом приглашает Лайю войти первой.

— Похоже прям на королевские покои, — полушутливым тоном замечает девушка, оглядывая просторную, но очень уютную комнату, широкую и аккуратно застеленную кровать, небесно-голубого цвета шторы, скрывающие серые тучи за окном, прикроватный столик, на котором предусмотрительно оставлен такой же бронзовый подсвечник с уже зажжёнными свечами, и рабочий стол.

Лайя видит, как вслед за Владом входит Антон, оставляет не только её личные вещи, но и продолговатый тубус для переноски картин возле комода и, слегка поклонившись, удаляется, чуть прикрыв за собой входную дверь.

— Я рад, что Вам понравилось. Возможно, Вы голодны после долгой дороги.

— Нет, всё в порядке. Вы можете показать мне картины? Я бы хотела как можно скорее приступить к работе.

«И уехать», — повисает в воздухе непроизнесённое вслух окончание фразы, но Влад и без слов понимает, что изначально хотела сказать Лайя, и осознание этого причиняет гораздо больше боли, чем можно было представить. Он откручивает крышку тубуса, с предельной осторожностью доставая полотна и кладя их на поверхность стола, давая Лайе возможность как можно лучше всё рассмотреть.