Часть 3 (2/2)
Девушка несёт в сердце воспоминания о первых попытках написать собственную картину; о руках, испачканных красками и карандашом; о слезах, стекающих по щекам, когда в очередной раз вместо желаемого результата получались лишь ломаные линии; о бессонных ночах, проведённых в упорных попытках улучшить свои навыки, доказать самой себе, что она также способна создать что-то стоящее.
Мать Лайи лишь со снисходительной улыбкой наблюдала за столь внезапным увлечением дочери, думая, что это пройдёт так же быстро, ведь художник — это не профессия, по сути, не то, что сможет прокормить тебя по жизни, поэтому и будущее такое её девочке не нужно. Но время шло, а желание юной Лайи лишь крепло, превращаясь в некую одержимость. Девушка оканчивает художественную школу, сразу начиная готовиться к будущим экзаменам в университете. Её работы больше не напоминают бесформенные цветные фигуры, нет, ведь теперь это детально прорисованные пейзажи и портреты, в каждой черточке и линии которых читается многогодовая упорная работа над собой, любовь к собственному делу и совершенно новый взгляд на мир. Мать всё ещё против её желания связать свою жизнь с миром искусства и живописи, но отец лишь в очередной раз тепло улыбается своей дочери, обнимая её и прося не сдаваться, ведь видит, что Лайя живёт этим, дышит.
— Не слушай никого, милая, — повторяет ей из раза в раз отец, с настоящей гордостью и восхищением рассматривая очередное творение дочери. — Блеск в твоих глазах, когда ты берёшься за кисть, стоит борьбы, всех усилий и бессонных ночей. Я верю, что однажды именно люди искусства смогут изменить мир, поэтому прошу тебя только об одном — не сдавайся.
И Лайя не сдаётся.
У неё не получается поступить на художественный факультет, но она не отчаивается и подаёт документы в Ланкастерский университет, проходит собеседование и получает бюджетное место. У матери даже выходит выдавить слабую улыбку, когда дочь сообщает родителям о своём поступлении, но всё это отходит на второй план, когда отец сжимает её в крепких объятиях, слегка дрожащим голосом говоря о том, как же сильно он ей гордится.
Оглядываясь назад, Лайя даже слегка радуется тому, что в своё время у неё не получилось попасть на художественный факультет. Получив работу реставратора после окончания университета, она понимает, что, наконец, нашла своё призвание, обрела какой-то смысл в жизни. За каждый заказ берётся с огромным рвением, отдавая всю себя, полностью растворяясь в процессе, ощущая, как с каждой восстановленной страницей старинной книги или заново воссозданной картиной талантливого художника пустота внутри наполняется светом, теплом, исцеляющим истерзанное сердце.
Вот и сейчас, склонившись над изображением старинной иконы, недавно пострадавшей в пожаре, Лайя окончательно отключается от окружающей действительности, не обращая внимания ни на слишком громкое тиканье настенных часов, ни на бушующую непогоду за окном, ни на отборный мат своего начальника, в котором ругательства на румынском языке перемежаются с восклицаниями на английском и французском. Стоп, что?
— Jur pe Dumnezeu, o voi concedia pe fata aia! Ce mizerie! Laya, cum ar trebui să intru ĭn atelier?<span class="footnote" id="fn_29592745_1"></span> — восклицает Николае, директор музея, картинно простирая руки к небу. — Лайя, ты издеваешься надо мной? Во что ты превратила мастерскую? — мужчина одёргивает пиджак, стряхивая невидимые пылинки и придирчивым взглядом обводя разбросанные на столе кисти и инструменты, множество фотографий иконы, небольшой стопкой лежащих на подоконнике и маленьком шкафу, стоящем возле входной двери. Николае проходит дальше, чуть не спотыкаясь о сломанные картинные рамы, находящиеся на полу. Он не сдерживает ругательство на французском, на что Лайя лишь коротко ухмыляется.
— Это называется творческим беспорядком, — девушка откладывает в сторону кисть и снимает специальные хлопковые перчатки, аккуратно складывая их в ящик рабочего стола. Поднимается с места, слегка потягиваясь, разминая затекшие от долгого сидения в неудобной позе мышцы. — И тебе доброе утро. Как всегда хорошее настроение, а?
— Что там с иконой? — спрашивает мужчина, зарываясь ладонью в волосы и зачёсывая растрепавшиеся пряди назад.
— Всё в порядке. Я думаю, у меня получится закончить всё даже раньше указанного срока, — Лайя подходит к окну, грустным взглядом следя за тем, как постепенно сгущаются над городом грозовые тучи, обещающие в конце дня разразиться настоящей бурей. Девушка оборачивается, замечая, как придирчиво директор осматривает икону, лежащую на столе, и мысленно смеётся, понимая, что в данный момент босс изо всех сил ищет, к чему бы придраться, желая успокоить свою слегка истеричную натуру.
— Прекрасно, — произносит Николае, и впервые за всю их беседу на его губах появляется некое подобие улыбки. Несмотря на вспыльчивый характер и способность заводиться с полоборота, Мазилеску всегда ценит ответственный подход к обязанностям. Именно поэтому они с Лайей и сработались. — Доамна Попеску сведёт меня скоро в могилу — три раза только за это утро позвонила со слезными просьбами скорее закончить работу.
Лайя не сдерживает короткого смешка, представляя бедного Николае, которого лишь намёк на слёзы вводит в состояние паники.
— Очень впечатлительная женщина. Надеюсь, ты был с ней учтив, — бросает Лайя, включая свет в комнате, ибо солнце за окном давно спряталось, уступая власть на небосводе тёмным хмурым тучам.
— За кого ты меня принимаешь, Бёрнелл? — возмущается Николае и скрещивает руки на груди, видимо, считая, что так добавляет своему образу строгости, но с растрёпанными волосами и слегка раскрасневшимся от волнения лицом он больше похож на нахохлившегося воробья, чем грозного руководителя. — Как я всё ещё терплю тебя? Стальные нервы, не иначе. Но я здесь не для этого, — Николае подходит ближе, опираясь поясницей о подоконник. — Очень хорошо, что ты раньше закончишь с иконой, потому что есть новый заказ, — Лайя на этих словах лишь приподнимает бровь в вопросительном жесте. — Утром со мной связался мужчина с просьбой о реставрации трёх картин. Середина пятнадцатого века, Валахия, представляешь? Полотна сохранились неплохо для такого срока, но сами изображения либо чем-то специально испорчены, либо пострадали от времени и отсутствия бережного отношения.
— Интересно, — тянет задумчиво она, вертя в руках простой карандаш, который всегда, ввиду профессии, носит в нагрудном кармане. — И от меня что требуется?
— Он хочет, чтобы именно ты занялась реставрацией, — Николае не обращает внимания на вытянувшееся от удивления лицо напротив, сразу же лихорадочно продолжая. — Он готов оказать огромную материальную помощь музею, если мы возьмёмся за эти полотна. Если ты за них возьмёшься.
— Кто этот мужчина? Почему именно я? — Лайя задаёт даже не половину всех вопросов, безумным роем крутящихся в голове, но Николае ничего не говорит, лишь загадочно улыбается.
— Я думаю, ты можешь сама спросить у него. Он сейчас в моём кабинете.
Поднимаясь на второй этаж, Лайя старается подготовиться к любому развитию событий, но когда дверь в небольшой рабочий кабинет открывается, а сама девушка встречается взглядом с уже знакомыми голубыми глазами, все заранее подготовленные вопросы мигом забываются. Она замирает на месте, а в сознании проносятся моменты их первой встречи в Арефу. Лайя вспоминает огни вечернего города, чуть хрипловатый, глубокий голос, белую розу, которую до сих пор хранит у себя в комнате, не найдя почему-то сил выкинуть уже почти полностью засохший цветок, и прохладное прикосновение губ. Она давно уже не пятнадцатилетняя девчонка, способная проводить целые дни в мечтаниях и грёзах о симпатичном молодом человеке, но в свободное от работы время мысли порой возвращались ко дню их знакомства. Бёрнелл даже порой позволяла себе сожалеть о том, что они навряд ли встретятся вновь.
У вселенной всё-таки отвратительное чувство юмора.
Влад, внимание которого до этого момента было приковано к картинам на стене, оборачивается, и на губах его появляется едва заметная короткая улыбка. Он слегка поправляет воротник пальто и чуть склоняет голову, приветствуя девушку.
— Добрый день, мисс Бёрнелл. Верите в столь удивительные совпадения? — Влад на секунду переводит взгляд на только что вошедшего Николае, но тут же возвращает всё своё внимание девушке напротив. Но Лайя не разделяет его настрой, скрещивая руки на груди, словно подсознательно пытается защититься от возможных неприятностей, к которым обычно приводят такие вот «случайные совпадения».
— Здравствуйте, Влад! — отвечает она и только сейчас замечает, что на мужчине больше нет перчаток, а на плечи небрежно наброшен широкий шарф, предназначенный скорее дополнять весь образ в виде стильного аксессуара, нежели чем защищать от непогоды. — Даже не ожидала, что мы встретимся так скоро и при таких обстоятельствах.
— Вы знакомы? — недоумённо спрашивает Николае, но его вопрос повисает в воздухе. — Что ж, оно и к лучшему. Господин Влад готов заключить договор с нашим музеем на реставрацию трёх картин, которые лично ему принадлежат. Дабы не тратить время нашего уважаемого заказчика, я распорядился, чтобы мой юрист составил как можно скорее договор. Ознакомься, дорогая, — Лайя не может вспомнить, когда в последний раз видела Николае таким нервным, возбуждённым, заламывающим руки от волнения и какого-то болезненного предвкушения, явно читающегося в его глазах. Она понимает причины такого поведения директора. Николае всегда старается цепляться за любую возможность получить как можно больше денег с заказов, которые потом направляются на реставрацию здания, но волна и лёгкой неприязни всё равно поднимается в груди.
Лайя забирает папку с документами из рук директора, присаживаясь за стол, чтобы внимательно всё прочесть. Она перелистывает первую страницу, знакомясь с описанием прав заказчика и исполнителя, отвлечённо замечая, каким цепким взглядом Влад следит за каждым её движением, но ничего не произносит и не делает шаг вперёд. Можно лишь догадываться, о чём он сейчас думает, ибо голубые глаза привычно светятся холодным спокойствием и уверенностью. Лайя слегка качает головой, возвращая всё своё внимание документам, открывая следующую страницу и тут же поражённо замирая.
— Прошу прощения, но, возможно, я что-то неправильно поняла, — начинает девушка, слегка откашливаясь и разворачиваясь в сторону Влада. — В договоре сказано, что музей предоставляет сотрудника для реставрации трёх картин, то есть меня. Я обязана представлять ежедневные отчёты о проделанной работе. Отчёты? В каком виде?
— Я подозревал, что с этим пунктом возникнут определённые трудности, — задумчиво, ни к кому конкретно не обращаясь, произносит Влад, делая несколько шагов вперёд и опираясь о столешницу ладонью. — Я бы очень хотел, чтобы Вы представляли каждый день отчёты о том, как движется работа, потому что картины невероятно важны для меня. Но я живу за городом, где, к сожалению, очень плохая мобильная связь и не работает интернет. У меня также нет времени постоянно ездить в Брашов, поэтому предлагаю на время реставрации поселиться у меня в доме.
— Что? — неверяще переспрашивает Лайя, лелея какую-то глупую надежду на то, что ей просто послышалось, но лицо Влада неизменно серьёзно. Девушка переводит взгляд на своего босса, который лишь кивает головой, молча подтверждая опасения своей сотрудницы. — Вы издеваетесь? Жить у Вас? Я уже даже не говорю о том, что, переехав, я не смогу нормально добираться на работу. Но я не знаю, кто Вы, чем занимаетесь, где живёте и с кем, — она чувствует, как начинает задыхаться от волнения и липкого обыкновенного страха, зарождающегося внутри, и Влад замечает это, потому что взгляд его заметно теплеет, а рука неосознанно тянется вперёд, чтобы успокоить, помочь.
— Лайя, я понимаю Ваши опасения и страхи, понимаю, как необычно и, возможно, абсурдно звучит моя просьба, но я клянусь, что, находясь в моём доме, Вы будете в полной сохранности, — голос становится ещё более низким, в нём появляются тягучие, гипнотизирующие нотки. Лайя неосознанно успокаивается, стараясь восстановить дыхание, ловя себя на какой-то иррациональной, странной мысли, что довериться мужчине напротив — естественно. — Тем более мы заключили договор, согласно которому я также обязуюсь сохранять Вашу безопасность.
— А, это, конечно, меняет дело. Если со мной что-то случится, то Вы отправите моим близким наш договор, — как-то устало и беззлобно замечает Лайя, поворачиваясь в сторону Николае. Босс ловит её слегка расфокусированный взгляд и чётко, одними губами произносит:
— Я тебя уволю.
Вот же сукин сын.
Лайя берёт лежащую рядом ручку, ставя подпись и мысленно давая себе обещание, что сама уволится из музея, как только закончит с этим заказом. Бёрнелл видит, как облегчённо выдыхает директор, и еле сдерживает абсолютно детское желание сказать что-то едкое ему в ответ. Она отворачивается от Николае, когда чувствует терпкий аромат чужого одеколона, и встречается взглядом с голубым омутом напротив. Влад слегка склоняет голову в благодарственном жесте и улыбается.
— Я очень рад, что Вы согласились, Лайя. Уверяю, Вы не пожалеете о своём решении.
Лайя лишь молча качает головой, прикасаясь кончиками пальцев к вискам, пытаясь унять зарождающуюся головную боль. В сознании внезапно мелькает запоздалая мысль о том, что ей предстоит ещё объясниться с Лео, и девушка не сдерживает протяжного и усталого стона, прикрывая глаза.
— Боже, меня ведь убьют теперь.
***</p>
Лайя, наверное, надолго запомнит калейдоскоп эмоций на лице Лео, когда тот узнаёт о событиях в музее: удивление сменяется насмешкой, насмешка — неверием, неверие — откровенной злостью и даже неприязнью. Спустя практически час долгих объяснений, уговоров и обещаний каждые два часа звонить и сообщать о своём состоянии, получается убедить друга не вмешиваться в эту ситуацию с договором. Но, оставшись наедине с собой, прокручивая события прошедшего дня, она не может избавиться от назойливой мысли в голове, что, возможно, подписав сегодня документы о согласии на работу с картинами, неосознанно запустила невидимый таймер, отсчитывающий минуты, часы, а, может быть, и дни до того момента, когда её жизнь кардинально изменится. Лайя не знает, в плохую или хорошую сторону, но то, что перемены неизбежны, — это точно.
Головная боль после целого дня непрерывной работы, волнений и переживаний снова вступает в свои права, и девушка тянется за спасительной дозой обезболивающего, отчаянно надеясь, что сегодня получится поспать хоть немного больше пяти часов. Лайя изо всех сил пытается расслабить каждую мышцу тела, восстановить дыхание, как её учили раньше, чтобы избавляться от боли, и вскоре не успевает заметить, как проваливается в долгожданный, но слишком тревожный сон.
***</p>
— Если ты умрёшь, мне будет не за что бороться и незачем жить.
Она подходит как можно ближе к нему, кладя ладонь поверх напряжённой спины, ведя выше, сжимая плечо, заставляя обернуться, посмотреть на неё. Она кончиками пальцев контур лица обводит, осторожным движением тёмные пряди волос со лба откидывая, внимательно в голубые глаза напротив всматривается. Чувствует, как он подаётся вперёд, стараясь продлить как можно дольше её прикосновение, дарующее спокойствие.
***</p>
Лайя силой заставляет себя проснуться, судорожно хватая ртом воздух, пытаясь встать с постели, но ноги подкашиваются, и она падает на колени, довольно ощутимо ударяясь. Лайя безуспешно пытается восстановить дыхание, но из груди вырываются лишь задушенные хрипы, из-за чего паника накрывает огромной волной, заставляя бессильно распластаться на полу.
Она не в первый раз видит эту сцену, но только сейчас смогла разглядеть черты лица говорящего. Девушка чувствует, как всё внутри охватывает волнение и глубинный страх, ведь мужчина из её снов — точная копия Влада.