Записки на манжетах (2/2)

Rest in peace

…Лёгкие лепестки старой краски отслаиваются от подоконника, открывая его истинный, мутно-сизый цвет предгрозового неба. И в этом есть свой особенный смысл. Иногда и мне хочется сорвать румяность масок, чтобы воочию увидеть пустоту. Мои руки вслепую водят по стенам. Ногти соскабливают с них чужую память – мимолётную, как все мы в этом мире. Я не могу объяснить, но возвращаюсь назад…

Слова засохли на донышках тысяч чашек вместе с кофеиновой пылью. Легкое дуновение на выдохе – и они облаком молчания окутывают меня, перекрашивая живое пламя волос в мёртвую ржавь. Да, я могу надфилем подпилить пару рёбер, ссыпая на старательно подстеленную газетку костную муку, и разрешить заглянуть внутрь себя. Но понять, как там всё устроено, увидеть, как проворачиваются шестерёнки, как меланхолически качается маятник – отнюдь не то же, что и ощутить это.

А я ощущаю – постоянно, без права на перерывы, переписку и передачу сигарет из рациональной реальности, спрятанной за рядами колючей проволоки под током. Недосягаемой, как льняное небо. Невозможной, как собственная смерть. Реальность… «Вымысел последних проходимцев», - непроизвольно вшёптывают в тишину узкие губы. Да… оттуда даже радио не принимает, так что периодически я серьёзно сомневаюсь в её существовании.

Но интересно было бы взглянуть, как смотримся все мы – с той стороны ограды?.. Я тихо усмехаюсь; за окном начинает моросить. Гулкая лестничная клетка, в которой сосредоточенно сосчитывает шагами квадратики керамической плитки мятежное, кроваво-ржавое сердце этого проклятого НИИ. Шепчет, строка за строкой вшивая их в здешние стены, старые стихи, странные стихи: «…а вечная свобода – это просто закономерность света и любви…». Мир притих и слушает.

Я всегда буду любить вас, мои пустые гнёзда, мои рваные вены – бесстрашно и откровенно, вопреки суммарной рациональности реальностей, сколько бы их ни было. Кто, если не я?.. Трогаю пальцем поцарапанный подоконник, и мне спокойно.

Да, мне больше нигде так не спокойно, как среди этих любимых, проклятых стен...

Марципаны

…В такие моменты хочется выдохнуть из лёгких последний воздух – и молча уйти на дно. Серое небо царапает мне кожу, как негреющий, но колючий шерстяной свитер. Его хочется спалить – чтобы пепел падал на рваную рану улыбки. Чтобы прогорали сквозные дыры в сахарных фигурках окружающих меня марионеток. Чтобы давленой клюквой тлели под ногами алые угольки – сердца сожжённых ангелов. Эти марципановые марионетки… я стою возле окна и с высоты в одиннадцать этажей смотрю на этот мир, в стальных челюстях которого зажата моя нежизнь. Фарфоровый флакон, до краёв полный тёмного яда – той ненависти, что течёт в жилах, дрожит в зрачках. Иногда у меня просто нет сил любить вас, люди… Но я почему-то продолжаю вас спасать.

Холодные пальцы ложатся на стекло. Где-то падает сейчас в глубину шахты лифт, а где-то выплывает из новокаинового безволия вынутый с того света смертник, где-то пьют компот, а где-то пробивают дверь в другой мир… Мои маленькие марципановые муравьи, как хорошо, что вы никогда не увидите моих глаз в те моменты, когда я мечтаю сжечь небо. Многие знания – многие печали. Вот почему я не улыбаюсь…

Медуза Горгона задумчиво вглядывается в зеркало… а я прислоняюсь лбом к стеклу, закрывая глаза. Я тянусь по всему зданию вместе с проводами, металлической повиликой оплетаю стены, любопытными глазами лампочек смотрю на марципановые фигурки. Это – лекарство от меланхолии и боли, что засела во мне сегодня и пытается заставить забыть о том, как дышать. Я сильнее своей ненависти. И осколки лун не будут лопаться под моими остроносыми сапожками, и сердца ангелов будут привычно мерцать для вас по ночам – вы зовёте их звёздами и загадываете свои маленькие марионеточьи желания, когда ангел падает на землю, влюбившись в свою смерть.

Конца света не будет, мои марципановые. Я вам обещаю… По крайней мере, пока вы все у меня есть.