Люди и нелюди (иные нити) II (2/2)

Если несколько минут назад мне была глубоко отвратительна сама мысль о том, чтобы принять этот странный дар, то теперь... теперь я протягиваю руку за яблоком. Выговариваю негромко, словно бы в пустоту:

-Генерал... Вы ведь наверняка хорошо стреляете. Мне бы хотелось убедиться в этом лично. Вы при оружии? Отлично. Сбейте это яблоко с моей головы...

Я двумя руками держу алый плод у груди, словно собственное сердце. Генерал бледнеет, пытается найти в себе силы возразить, отказаться, но молчание моё душит в зародыше все его аргументы и факты. Не предполагая ничего иного, кроме согласия, я достигаю дальнего конца коридора, где дышат стылым холодом и топкой тьмой стёкла двери на чёрную лестницу. Кладу яблоко на голову, словно коронующий сам себя Бонапарт, и смотрю на фигуру генерала. Он замер во второй трети коридора, всё ещё в надежде, что вся эта пьеса абсурда ему просто снится. Я кожей чую его ужас от необходимости стрелять в директора Института – того, чьей нечаянной смерти он сам себе никогда не простит. А мне... мне страшно? Нет, ничуть. Но мысленно я желаю генералу удачи. Искренне хочется, чтобы он повторил выстрел Вильгельма Теля – мне по нраву профессионализм во всех его проявлениях. Резковато приказываю:

-Стреляйте! - он вскидывает РСА, сжав зубы так, что на скулах заиграли желваки, жмёт на спуск – и пуля уходит куда-то в дверь, отколов несколько щепок.

-Ещё раз, - требую я недовольно; меня разочаровывает его промах. - У Вас есть три попытки, генерал. Одну Вы использовали, осталось две. Я жду.

Во второй раз он целится дольше и волнуется сильнее. Пуля срывает черенок с яблока и раскалывает стекло за моей спиной. Острые брызги разлетаются в стороны, застревают в пряже свитера и золотисто-рыжих волосах. Ледяные пальцы сквозняка касаются моих скул, и я слегка вздрагиваю – то ли в ознобе, то ли от неизъяснимого удовольствия. Генерал решительно запихивает РСА в наплечную кобуру:

-Достаточно, господин директор... лучше уже не получится. Я опасаюсь зацепить Вас, поэтому так ужасно мажу... я ведь привык бить на поражение.

-Недостаточно, - я кривлю рот, - Вы мне тут демонстрируете беспомощность, которую ожидаешь скорее от новобранца, нежели от генерала! Даже если Вы мне случайно залепите пулю в лоб, Вам не грозит трибунал – некому будет Вас под него отдавать. Так что хватит мяться, сбейте уже это грешное яблоко.

Генерал закусывает губу и молча достаёт спрятанное было оружие. Когда он прокручивает барабан, у него заметно дрожат руки. Вопреки моим прогнозам, взгляд его не спешит налиться спелой злостью на мои язвительные слова. Как занятно. Он действительно один из тех немногих в Антинеле, кто не желает мне смерти... Я почти безразлично смотрю в чёрный зрачок револьверного дула. Сейчас он промажет мимо яблока в третий раз... - и в этот момент я вдруг понимаю, что душевный шторм внутри генерала достиг таких масштабов, что он уже практически не видит, куда целится. И что яблоко куда, куда выше, чем ствол РСА. Слегка дрогнувшие при звуке выстрела ресницы – это всё, что я могу себе позволить. Третья пуля пробивает мне левое плечо; кисловатый металлический привкус во рту и внезапно нахлынувший запах полыни.

Я проглатываю собственный вскрик, на миг закрыв глаза. Потом снимаю с головы это алое яблоко и вонзаю в него зубы, чтобы заесть навалившуюся боль. Прозрачный яблочный сок течёт по пальцам. Генерал явно не осознал, что случилось – он идёт ко мне с виноватым видом, застёгивая на ходу кобуру и пытаясь объяснить, почему у него не получилось. Я смотрю на него с долей презрения:

-Оправдания дилетанта... У Вас больше нет яблок?.. - генерал отрицательно мотает головой. Продолжая поедать яблоко, я оглядываюсь и обнаруживаю на ближайшем подоконнике оставленную кем-то круглую конфетину «Рафаэлло».

-О, это мне подойдёт... к стене, генерал. Моя очередь быть Вильгельмом.

Если раньше генерал был просто слегка бледен, то теперь сквозь его кожу стали видны синеватые изгибы вен. Но не подчиниться он не посмел. Не думая о том, как расцветают на пряже свитера кровавые розы, не заботясь больше о феврале снаружи и металле внутри, я ухожу в самое начало коридора – туда, где льётся на пол тёплое молоко матового света. Нас с генералом разделяет сто метров пустоты. Я достаю из кобуры на поясе верную «Беретту», и чую, как до предела напряжено чужое тело . Инстинкты натянули его виолончельной струной на гриф двери с расколотыми стёклами, хотя генерал искренне при этом верит в то, что его руководитель, господин директор Антинеля Норд, просто не способен промахнуться. А значит, нечего волноваться. Всё будет...

-Да, - я поднимаю руку с «Береттой», чуть щуря глаза. Я даже не вижу крамольной конфеты «Рафаэлло», но мне это не требуется – я просто знаю, где она находится. Туда протянута невидимая, но ощущаемая тонкая тёмная нить, по которой спусковой механизм и моя воля спустя секунду отправляют пулю – точно в цель. Я слегка касаюсь губами воронёного металла, ещё тёплого после выстрела, и убираю оружие. Неторопливо возвращаюсь в конец коридора.

Обалделый генерал стоит совершенно неподвижно, даже не пытаясь стряхнуть с себя кокосовую стружку и другие бренные останки конфеты. Я умудряюсь совершенно невовремя развеселиться пришедшей на ум рекламной репликой – «Вместо тысячи слов... прострели «Рафаэлло».

Говорю генералу, вздёрнув верхнюю губу и склоняя голову к плечу:

-Мне бы хотелось знать, что Вы после сегодняшних событий непременно посетите наше стрельбище для улучшения результатов. Завтра с утра, но лучше непосредственно прямо сейчас. Вы меня всесторонне понимаете, генерал?..

-Так точно, - выдохнул он с восхищением, перемешанным с восторгом. О, льняная душа, и как ты только можешь так бесхитростно вверять себя тому, кто уходит сейчас прочь коридорами Антинеля, чтобы спрятаться где-нибудь на тёплой и тёмной площадке заброшенной лестницы, возле уютно гудящего улья электрических пчёл, и опрокинуться в свои сны наяву, спасаясь от всего света?.. Риторический вопрос, на который я когда-нибудь непременно найду ответ.