Эрика Холстейн (2/2)

— Обязательно. А пока иди домой, иначе бухгалтерии придется считать сверхурочные.

Эрика фыркает:

— Аманда будет рычать и плеваться ядом. Ладно, уговорил.

Она медленно, чуть скованно собирается, выключает компьютер, составляет в стакан карандаши и ручки, поправляет клавиатуру, даже мышку к ней вплотную ставит. Идеально, образцово.

А Фил продолжает стоять.

Ждет, пока она уйдет.

***

Эрике девятнадцать, и этот сон она возненавидела только что и навсегда.

Кажется, такие кошмары называют осознанными. Ну или очень бурной фантазией, как однажды заметил терапевт.

Она спит и никак не может проснуться. Слышит, как где-то далеко, в другой галактике, оживает Вашингтон, но бессильно опускается в серое марево беспамятства снова, с которым не получается бороться.

Потому что Эрике девятнадцать, и сердце ей вырывают жестоко, как взрослой: ломая ребра, выворачивая нервные окончания, отбирая, подло, исподтишка, что-то важное. Кого-то, знает она, важного.

В этом возрасте она потеряла тетю, оставшись во всей вселенной сиротой без родных и близких. Именно таких, ей кажется порой, и вербуют в ЩИТ, что заменяет тепло семьи и нацеливает новичков на защиту родины как единственной ценности в жизни.

По субботам Эрика позволяет себе поваляться в постели подольше и не заводит будильник. Зря. Он бы пришелся кстати.

Льет как из ведра, дождь холодный, хлесткий, бьющий по нервам, заливает глаза. Одежда вымокла и неприятно липнет к телу. Туфли хлюпают по размякшей почве, трава давно пожухла, на улице осень: промозглая и до отвратности настоящая. На кладбище никого, кроме нее и работников, что сноровисто и молча опускают в яму гроб.

Сначала Эрика оглядывается, силясь разглядеть хоть что-нибудь по сторонам, но картинка смазана, будто не прогрузились текстуры, как в компьютерной игре.

Пять нетвердых шагов вперед.

Простой, грубоватый, закрытый, из ясеня. Последнее Эрика просто знает, это выгравировано у нее на изнанке черепа.

Автомобильный сигнал врывается в спальню через неплотно закрытое окно, стирая сон.

Эрика плачет.

Рыдает, воет от обрушившегося на нее ощущения — знания — горя.

Стирает ладонью сопли, задыхаясь от ворочающегося в груди чувства острого одиночества, скукожившись на постели, чтобы занимать как можно меньше места. Вжимается в подушку, прячется в ней от мира.

Ее обманули.

Завернули в одеяло из колких грез.

Потому что Эрика Холстейн никогда, ни единого раза, не была на похоронах. Она знает это так же четко, как и то, что прах тети покоится на верхней полке в шкафу.

В коробке.

***

Мысли роятся потревоженными пчелами, жужжат настойчиво, жалят больно.

Эрика уверенно входит в офис, обшаривает взглядом кабинет, падает в рабочее кресло и долго смотрит в черный монитор, будто там появится краткая инструкция с действиями на ближайший день.

Она все выходные мариновалась сама в себе.

Даже затеяла генеральную уборку. После того, как поймала себя стоящей на стремянке с тряпкой в руках, намывающей решетку вентиляции, наконец перестала заниматься чушью. Выдохнула, быстро расчесала волосы, вынула из глаз опостылевшие линзы. И плевать, что видит хреново, зато снова голубые, подумала лениво.

И сцапав ключи от машины, вышла из квартиры.

Путь до гипермаркета не запомнила, очнулась в отделе с электроникой. Поймала ближайшего консультанта и ткнула пальцем в черный ящик.

Такой же черный, как ее мысли. И такой же молчаливый, как монитор, в который она пялится уже двадцать минут на работе.

— Эй, Эрика, все хорошо?

Она оборачивается, встречаясь взглядом с обеспокоенной Шэрон.

— Да, просто задумалась. Как прошли выходные? Опять пропадала в тире? — Улыбается почти естественно, подается вперед, демонстрируя интерес и дружелюбие.

Шэрон кивает, немного смущенно пожимает плечами:

— Да, я ведь всю неделю там практически жила, сегодня снова пойду.

— Ты молодец.

Эрика удерживает себя от колкости, образ трещит по швам, как дешевый купальник не по размеру. С большим трудом, но все же сидит, не вцепившись пальцами в подлокотники.

Она знает, что рано или поздно этим бы все и закончилось. Игры подсознания в паре с барахлящей памятью не могли привести ни к чему хорошему.

Они с Шэрон дружат пять лет, вместе работают, сидят в одном кабинете, ходят на обед и наведываются в бар пару раз в месяц. Если вообще можно дружить в таком месте как ЩИТ. Эрика знает о ней многое, равно как и сама щедро делилась переживаниями, радостями, эмоциями.

Она привязалась к Шэрон.

И вот что теперь делать?

— Спасибо. Хочешь со мной?

Эрика качает головой:

— Нет, мне в медкарте черным по белому написали, что оперативником не быть, а бередить душу не хочу. Да и линзы забыла надеть, а без них я в мишень попаду только случайно.

Шэрон несмело улыбается шутке и, пожелав хорошего дня, идет за свой стол.

Эрика выдыхает, усмиряя сердцебиение. И включает компьютер.

Они дружат пять лет. С тех пор как стали вместе работать в аналитическом.

И нет ничего удивительного, что Эрика случайно — и без злого умысла — знает логин и пароль Шэрон. Она аналитик, обязана замечать детали. И однажды она во всем разберется.

Собственное дело ей дали когда-то прочесть частично.

«После ранения изменился уровень доступа».

«Ваш терапевт не рекомендует».

«Мисс Холстейн, я волнуюсь, вы под моим руководством».

Сотни фраз, что были тогда ей не нужны и не важны. Ее так настойчиво ограждали, так искренне сочувствовали, так заботливо сдували пылинки.

Как фарфоровая статуэтка под стеклом. Или бабочка, которой булавками проткнулись крылья и повесили в рамке на стену.

Эрику тошнит.

Она впервые читает полный отчет. Черепно-мозговая травма. Контузия. Огнестрельное ранение в спину. Три сломанных ребра. Травма позвоночника. Полный список ранений насчитывает три десятка пунктов.

Ее буквально собрали по частям в больнице.

Вытащили за шкирку с того света.

Стоит поставить памятник докторам, что настолько прониклись ее спасением.