Глава VI (1/2)

Октябрь встречает ноябрь точно так же, как в эти секунды уже довольно прохладного вечера золотой диск встречается с горизонтом, позволяя себя окутать объятиями, забирающими на всю ночь. И чем глубже прячется осеннее, уже не греющее солнце, тем ярче начинает проявляться луна на голубом небе с розовыми и оранжевыми разводами. И тем холоднее становится на улице. Еще пару недель подождать, и изо рта в это время суток будет вылетать пар, а нос и щеки начнут покрываться румянцем. А пока Юнги со своей вампирской хладнокровностью в буквальном смысле этого слова может позволить себе побыть на улице подольше в одной только спортивной футболке и зауженных к щиколоткам тренировочных штанах.

Вся группа вампиров, которая минутами ранее проводила на футбольном поле свои очередные тренировки, зашла в замок да разбрелась по комнатам и душевым. А Юнги все торчит здесь, не уходит, продолжает крутить между пальцев тренировочный нож и недовольно глядеть на манекен, будто раздумывая, куда бы этой неодушевленной, но раздражающей тушке воткнуть лезвие. Омега таит обиду на эту безликую вещь за то, что посмела его ударить при всех, за то, что механизм сработал быстрее, чем реакция парня. Вспоминает эти насмешки окружающих, когда манекен оттолкнул мальчишку и заставил плюхнуться прямо на задницу. Вспоминает этот раздражительный вздох с граммом разочарования Сокджина, который лишь закатил глаза, потер лоб от стыда за своего ученика и пошел работать с остальными, подающими бóльшие надежды студентами.

Вот Юнги и остался. Не знает точно: чтобы отомстить жалкой машине, чтобы себе что-то доказать, потренироваться или же просто выпустить каждодневно скапливающуюся злость из-за окружающих и их давления. Все вместе, пожалуй, но последнее все же играет бóльшую роль. Это можно было бы понять по мыслям вампира, если бы кто-то из темных магов проник в его голову. Потому что там он визуализирует только одно существо напротив себя, только одно лицо крепит на обезличенный манекен. Лицо отца, которого ненавидит всеми фибрами проклятой души. И самое пугающее, что он по правде не хочет его убивать, хочет сделать больно, все удары вернуть, которые тот не стеснялся сыпать омеге всю жизнь, хочет расплатиться сполна. Но убийство — это не та цель, которую он преследует. Хочет, чтобы было долго и мучительно больно, — вот то самое описание его детства.

Омега произносит простое заклинание, которое наложили темные маги, чтобы тот наконец ожил и перешел в режим атаки. Юнги занимает стойку, как его и учили, правда, не так уверенно, как это делают другие вампиры: с потряхивающимися коленями, шатающимся корпусом и дрожащими руками, одну из которых выставил вперед, согнув в локте, образуя очень хиленький блок, а вторая сжимает рукоять серебряного ножа. Он делает один короткий шаг к безликому, а тот делает такой же назад. Эти манекены не простые бездушные деревяшки. В них нет ни единого механизма, который бы заставлял их двигаться, все работает на привычной в этом мире темной магии, древней, но безопасной для студентов и их тренировок.

Юнги делает еще один нерешительный шаг, тут же пугаясь тому, как не лишенное благодаря магии разума деревянное тело делает опасный выпад в его сторону, замахиваясь острым колом, зажатым в своих твердых пальцах. Омега едва успевает увернуться и отойти на более безопасное расстояние. Так продолжается еще минуты две: Мин никак не может решиться, чтобы сделать настоящий атакующий выпад, а манекен, который под действием темной магии заколдован таким образом, чтобы считывать энергетические волны живых противников, начинает играть с пугливым вампиром, тоже не совершая никаких нападений, но, делая несколько замахов, только чтобы припугнуть.

И в какой-то момент Юнги все же надоедает танцевать на месте и втаптывать короткую траву стадионного газона себе под кроссовки, отчего он, собирая всю растекшуюся по его телу злость, сосредотачивает ее в одном резком и четком замахе руки. Лезвие проходится по дереву бездушного человечка, оставляя глубокую царапину на его плече. Манекен делает пару шагов назад, выставляя руки в блок, чтобы защититься от возможных следующих нападений, однако их не следует. Зато следует устрашающий писк куклы, который оглушает омегу и выбивает его из концентрации, позволяя деревянному парню с разбегу наброситься на вампира и царапнуть Мина острием кола по щеке. Юноша шипит, чувствует, как неглубокая рана горит, выпуская тоненькую полоску кровавой струйки.

Юнги удается оттолкнуть от себя манекена, но тот словно с ума сошел, продолжая так противно пищать, набрасываться на парня и колотить его деревянными руками. Зря омега визуализировал отца. С этими тренировочными куклами подобные штуки проворачивать не стоит, учитывая, что они считывают все мысли и чувства врагов, искажая их и становясь еще страшнее для противников, чем те могут себе представить. И все, что омеге теперь остается, это закрываться руками, рычать от боли, прикрыв глаза, и терпеть град ударов от чертовой деревяшки. Пока эту самую визжащую деревяшку не сносит какой-то очень быстро пролетевший мимо них смерч. Юнги практически сразу убирает крест из запястий и сжатых кулаков от своего лица, открывая глаза и наблюдая за тем, как писк медленно превращается в жалкий скулеж, а голова этого самого манекена летит куда-то очень далеко, пока деревянное тело дергается под нависающим над ним весьма знакомым парнем.

— Страшилище бесполезное, — хмыкает Хосок, тяжело дышит и улыбается, смотря на замершую куклу.

— Ну и зачем ты это сделал? — Юнги, с секунду поразмышляв, решает, что благодарить тут не за что, потому можно сразу перейти к упрекам. Хосок смотрит за плечо и сверкает своими желтыми глазами, поднимаясь с колен.

— А ты что, мазохист? Нравится, когда избивают? — альфа подходит к юноше и берет того за запястье, разворачивая руку боком, чтобы взглянуть на набирающие бордовый цвет пятна от ударов. — Ты скажи, я тебе еще больнее сделаю, если нравится, — поднимает глаза и смотрит на красную полосу вдоль скулы вампира.

— Ты испортил мне поединок, — бурчит Юнги, вырывая собственные запястья из пальцев альфы, отталкивает от себя его.

— Поединок? — смеется Чон, оборачиваясь и снова смотря на жалко валяющуюся в стороне куклу. — Больше было похоже на то, что тебя нагнул сраный манекен. И меня даже тешет мысль, что этих манекенов для вас создают волки, — скалится, добиваясь этих обозленных глаз напротив, а следом соединившихся густых бровей.

— Никто меня не нагнул! Все было так и задумано, чтобы потом толкнуть его на траву и прикончить! — рычит вампир, походя сейчас больше на обиженного ребенка, который вынужден оправдываться перед наглым взрослым.

— И конечно же я тебе верю, — издевательски тянет и смеется. Юнги еще громче начинает рычать, замахивается и целится кулаком прямо по роже этого раздражающего его волка. Снова не успевает, снова плошает, когда смеющийся Хосок ловит его кулак, несильно выворачивает и заставляет омегу отскочить прочь, запищать и схватиться за свою руку.

— Сука! — хнычет вампир, смотря на свою уже измученную за сегодня руку. Конечно, царапины, синяки, вывихи пройдут через каких-то пару часов, но адская боль от этого осознания никуда не уходит. — Иди нахуй отсюда, вшивая псина! — истерично орет Юнги, прижимая ладонь к груди, чувствуя, как от боли, но скорее даже обиды, в глазах скапливается раздражающая влага. Обида не на Хосока, на него омеге абсолютно плевать. Обида на себя и свою беспомощность, на то, что ничего у него не получается, как бы он ни старался. Отчаяние от мысли, что он такой же бесполезный вампир и наследник трона, как для волка этот валяющийся невдалеке манекен.

— Успокойся, — вздыхает альфа, прогоняя все веселье, смотря теперь на юношу с какой-то грустью и сожалением.

— Отъебись, оставь меня в покое! — продолжает Мин, у которого, кажется, началась неконтролируемая истерика, а по щекам все же катятся прозрачные слезинки. Они проходятся прямо по царапине, раздражая ее своей солью. — Почему всем вам так нравится меня бить? Нравится надо мной издеваться? Почему я не могу разъебать всем вам ваши наглые морды?! — кажется, это не то, что он бы стал говорить в трезвом состоянии тому, у кого с ним взаимная ненависть. Но рано или поздно это бы произошло. Хосок уже видел разрушающий гнев омеги, когда они вместе стояли в дозоре. Тогда Мин готов был убить альфу, это читалось в его глазах. Смог бы? Это уже другой вопрос.

— Ты можешь, — спокойно отвечает Хосок, поджимая губы. Ему не понять, каково это — быть слабым, но, глядя на омегу, в его голове что-то начинает шевелиться в сторону этого осознания. — Ты можешь все, если захочешь, — подходит к парню ближе, нависает над ним и берет за здоровое запястье лишь слабо сопротивляющегося парня.

Чон ведет юношу к еще одному манекену, ставя его прямо перед ним, оставляя между куклой и вампиром несколько метров. Альфа встает позади так, что грудью прижимается к спине Юнги, собственным локтем пережимает пораненную руку омеги, чтобы не шевелилась и была надежно закреплена. А второй рукой помогает за запястье вытянуть сжимающий рукоять ножа кулак, направив его прямо на манекена. Волк произносит негромкое заклинание, заставляя деревянную куклу ожить.

— Я не смогу одной рукой драться, — шмыгает носом Мин, который все это время позволял делать со своими конечностями что вздумается.

— Сможешь, — басит на ухо альфа, а Юнги чувствует собственной спиной, как вибрация доходит от горла до груди волка. — Представь, что тебе откусил руку волк во время боя или оторвал вампир. И что, ты скажешь «подожди, пожалуйста, я пришью руку обратно, и мы продолжим»? Сражайся до последней капли крови, до последнего вздоха. Ты должен бороться за свою жизнь. Проигрывать ее манекену не стыдно. Проигрывать свою жизнь Изгою — вот, где настоящее разочарование.

Хосок давит на запястье с ножом так, чтобы крепко закрепить его в позиции, для проверки постукивает под локтем, чтобы удостовериться, что рука омеги не болтается, как макаронина на ветру. Он опускает свою ладонь к талии парня, хватает ее и разворачивает корпус чуть боком, чтобы Юнги мог перенести весь свой вес и силу на левую сторону, а правую руку с больной кистью защитить от противника. Носком кроссовка Чон постукивает по обуви вампира, чтобы расставил шире ноги и слегка согнул их в коленях.

Манекен начинает наступать на омегу и делать первый замах, от которого Хосок помогает Юнги уклониться назад, прижимая к своей груди. Альфа делает один шаг назад, подальше от противника, и утаскивает за собой вампира, не позволяя ему нарушить боевую стойку.

— Позволь ему сделать еще один удар, — шепчет на ухо волк, на пару с Мином сосредоточенно смотря на деревянную куклу, которая неуверенно делает шаг за шагом к паре.

И когда тренировочный манекен делает свой последний шаг перед ударом, Хосок уверенно, без резкости, чтобы не напугать сконцентрировавшего все свое внимание Юнги на противнике, придерживает чужой кулак, в котором зажат нож, и отбивает этим самым кулаком удар куклы, выбивая из ее руки деревянный кол. Чон лишь на секунду выпускает прижатую правую руку омеги к груди, чтобы похлопать его по правому бедру. Мин улавливает жест и ударяет своим правым коленом под твердый живот манекена, заставляя того согнуться, а ножом успевает ударить прямо в область груди, отчего кукла замирает на несколько секунд и падает на колени, выключаясь.

— Вдвоем, конечно, неудобно драться, но ты уже можешь как минимум одной комбинацией пользоваться, — хмыкает Хосок, продолжая прижиматься к вампиру, с осторожностью обнимая его правое плечо и руку.

— Я завалил куклу, — усмехается Юнги, довольно смотря себе под ноги на жалкое тренировочное создание.

— Стоило это твоих слез? — омега слышит этот грудной хрипловатый голос у себя над ухом и продолжает глупо улыбаться. А Мин лишь вертит отрицательно головой, шмыгая носом. — Нужно было лишь собраться и принять чужую помощь.

— Будто кто-то мне ее предлагал до этого, — бубнит себе под нос, медленно осознавая, насколько он сейчас физически близок с Хосоком.

Его выдает этот вбивающийся в ноздри ярко выраженный волчий запах, от которого омегу тут же начинает привычно для вампира подташнивать. Волки, как бы ни старались перекрыть природные запахи различными парфюмами, продолжают источать аромат древесины, влажной земли, зелени с тонкими, едва уловимыми нотками ягод. А еще жар. Его выдает этот невыносимый жар крепкого тела. Ни люди, ни ведьмы, ни тем более вампиры не обладают настолько горячей кожей, как волки. Им самим от себя не жарко, но все, кто прикасается к ним, тут же чувствуют кипящую кровь в жилах. У Юнги аж мурашки по спине бегут табуном от этой разницы температур. Ему всегда холодно, но это привычное для вампира состояние. Однако, когда сзади к нему прижимается этот лесной черт, пропахший деревом, сжигающий своим телом дотла, омега начинает прерывисто дышать и облизывать губы. Необычные ощущения, и он не понимает, нравятся они ему или нет. Скорее нет, чем да. Или же наоборот. Он не знает, мозг ему тоже прожигают, когда на ухо и висок дышат этим опаляющим воздухом.

— Тебе же надо, ты и проси помощи, — хмыкает Хосок, которого омега тут же отталкивает от себя, когда понимает, что находиться настолько близко с чертовым волком невыносимо отвратительно. Да, так он себя убеждает.

— Спасибо!

Нет, это не то «спасибо», которое говорят с искренностью или со стеснением. Это скорее то «спасибо», которое говорят с нервной интонацией одолжения. Слово благодарности, сказанное с такой неблагодарностью. И не потому, что Юнги злится на Хосока, хотя и это тоже, вообще-то. Скорее потому, что ему стало так неловко от очень быстрой, буквально промелькнувшей на задворках сознания мысли. И мысль эта парню не понравилась совсем, потому что вампиры на все сто процентов должны испытывать отвращение или хотя бы какое-то нейтральное отношение к волкам. А никак не какие-то приятные чувства. Приятно от живого тепла, от запаха ночного леса в холодную пору, от этого благородного дерева, о которое, наверное, потирался Хосок, когда бегал в шкуре зверя по их лесам. Все эти мысли в головах вампиров должны говорить лишь об одном: поломался, родился не по своей природе. Хотя Юнги никогда не чувствовал себя комфортно в своем теле и со своей сущностью. Так что ему не привыкать к ощущению того, что он будто проживает чью-то чужую жизнь.

— Может, тебя проводить до медпункта? — и подбородком кивает на пострадавшую руку омеги, которую тот так отчаянно прижимает к своей груди, смотря на волка с опаской.

— Я не закончил тренировку.

— В таком состоянии ты уже ничего закончить не сможешь. Пошли, — подходит такой уверенной походкой, что Юнги аж теряется и не улавливает момент, когда его легонько, сжимая за локоть, ведут в замок академии.

Целитель в медицинском корпусе не особо удивляется травмам, это нормальное явление для вампиров и волков, тем более после тренировок. Неприятно, трата снадобий и мазей, которую можно было бы избежать, но что уж тут поделаешь, все были готовы к тому, что в этом году магам и ведьмам-врачам придется хорошенько поработать из-за гостящих в их академии выпускников вампирской и волчьей школ. Юнги дают какую-то совсем крошечную микстуру с приятно пахнущей травами жидкостью, на вкус очень горькую и вызывающую тошноту. Она лишь ускоряет заживление всех ран до каких-то считанных минут, вместо ожидания естественного заживления в несколько часов.

— Если хочешь, — вдруг начинает Хосок, который не бросил омегу, а решил остаться и постоять в углу, пока белая ведьма проверяла все ушибы, — я мог бы поднатаскать тебя на боях, — и пожимает плечами со сложенными на груди руками так, словно ему все равно, будто делает предложение с барского плеча. А глаза-то все выдают: всю заинтересованность, каплю сочувствия к пацану, искреннее желание помочь, потому что почему бы и нет.

— Избивать меня будешь, как остальные? — бурчит Юнги, сидя на койке, отставляет пустой бутылек на тумбочку и смотрит на волка исподлобья.

— Не имею такой цели, — хмыкает альфа, в глазах которого проскакивает лишь на мгновение теплота, когда он встречается с вампиром прямым взглядом. — Будет больно, шишек еще нахватаешься, но иначе нельзя, пойми уже. Ты родился вампиром, а не ведьмой. Мы кланы их воинов, мы защитники королевства. Такова наша участь, — Хосок отталкивается плечом от угла и подходит к омеге, присаживаясь на соседнюю койку, опираясь локтями о собственные колени, наклоняясь ближе к Мину. — Ты можешь быть в запасе в будущем, заниматься внутренними делами королевства и армии, если, конечно, не станешь правителем вампиров. Но сейчас ты должен сдать экзамен именно на воина, показать, что ты способен защитить верховную ведьму или мага.

— Но я не хочу, — опускает голову так низко, цепляясь пальцами за собственные спортивные штанины, которые обтягивают колени.

— Так надо. Либо ты пострадаешь еще сильнее, если не будешь способен защитить даже самого себя, — Хосок неуверенно кладет свою горячую ладонь поверх бледной чужой. — Ты ведь уже выбрал ведьму, с которой будешь в паре на состязании? — Юнги лишь коротко кивает, но голову так и не поднимает, руку свою не отбирает из теплого плена шершавых пальцев. — Наверняка, это твой друг, — и омега снова кивает. — Ты хочешь, чтобы ему сделали больно? — Мин машет головой, а волк замечает, как за челкой едва спрятан нос, с кончика которого падает одинокая капля, впитывающаяся в штаны парня.

— Но он может и сам себя защитить, — тихонько молвит, чтобы случайно не всхлипнуть и снова не показать свою слабость Хосоку, веря, что тот сейчас ничего не замечает.

— Не всегда. Для того мы у них и существуем, чтобы всегда быть рядом, всегда быть их надежной поддержкой. Будь сильным хотя бы ради своих друзей, они будут тебе очень благодарны за это, я уверен.

— Почему? — вдруг режет воздух внезапным вопросом, поднимая покрасневшие глаза на альфу, заставляя того нахмуриться в полном непонимании. — Почему ты мне помогаешь? Тогда в лесу ты был готов убить меня.

— То же могу сказать и о тебе, — усмехается Хосок, слегка отстраняясь от омеги, выпрямляясь. — Не знаю почему. Просто тогда я не верил, что ты такой слабый, а сейчас верю. Хотя нет, не так, — задумывается на секунду. — Ты не слабый на самом деле, в тебе силы очень много, ярости еще больше. Это все хорошо, но этим нужно научиться правильно владеть. И я просто хочу помочь тебе с этим. Глядишь, выращу достойного для себя противника, и мы снова повторим тот лесной поединок, — смеется, поднимается с кровати, осматривает заинтересованным, но раздражающе высокомерным взглядом, и направляется к выходу. — Начнем со следующей недели, — ему не нужно соглашение, он его уже негласно получил. У Юнги глаза заблестели желанием, когда он услышал о друзьях. Вот кто-кто, а друзья в этой жизни ему важнее даже собственной, как он считает, никчемной жизни.

🌙✨🩸</p>

Начались первые осенние пасмурные и дождливые деньки, погружающие в атмосферу какой-то грусти и той самой хандры, которая именно осенью начинает расцветать своими серыми и никому не нужными цветами только сильнее. Первые месяцы учебы позади, все студенты уже привыкли к ощущению занятости, учебы и постоянной работы мозга, которая на летних каникулах обычно сводится к нулю. Расхлябанность, вечное желание отдыхать и вернуть лето назад уходит на второй план. Медленно, но верно каждый выпускник этого учебного года начинает осознавать, кто он, для чего он и что их всех ждет. Чувство ответственности где-то далеко-далеко на задворках сознания постепенно просыпается, лениво потягиваясь, готовясь работать на полную катушку уже через несколько месяцев.

Вот и Чимин всеми силами старается принять свою участь. Конечно, ему страшно. Естественно, он испытывает стресс от осознания, что все двадцать лет своей жизни он был белой ведьмой, а теперь в нем раскрылись перед самым состязанием, так не вовремя еще и темные силы, которые давят на него не только физически, но и расшатывают нервную систему, убивают ментальное здоровье, которое у него и так плавает по сей день от пережитого летом.

Пережитого расставания с мужчиной, который для него был стеной. Без шуток. Чимин ощущал себя в безопасности, в полной гармонии и абсолютном счастье, когда Намджун был рядом. Это и есть то слегка утопичное состояние белых ведьм или магов и их волков. Такое бывает чуть ли не раз в сто лет, когда белой ведьме идеально подходит ее волк, когда темному магу идеально подходит его вампир. Образуется та самая связь, которая доходит до космоса, создавая энергетические волны, подпитывающие двух существ поистине королевской силой, доступной лишь особенным парам. Наверное, поэтому многие и переживают за их отношения. Никто в здравом уме не стал бы терять такую связь, но, к сожалению, не всегда все решают эти самые связи. Их выбор всегда ставится на первое место и играет ключевую роль. Правда, порознь такие пары себя чувствует еще отвратительнее.

Но Пак предпочитает сейчас об этом не думать, так наивно предполагая, что если загрузить себя учебой, то проблема с Намджуном сама как-нибудь рассосется. Жаль, конечно, что так не работает примерно никогда. На данный момент все, что он хочет делать — это изучать те книги, заклинания и медитации, которые посоветовал Кристер. Чем сейчас он и занимается.

Он разбил лагерь на небольшой полянке, укрытой деревьями по кругу, поставил складной деревянный стол, завалил его книгами и какими-то записками, бумага которых рассыхается прямо в руках, а рядышком развел костер с небольшим котелком. Да, все как в сказках про дряхлых и страшных ведьм, которые заманивают в лес. Правда, Чимин никого не заманивает, он просто разбирает теорию и изучает зельеварение. В лесу прохладно, деревья хотя бы укрывают от пронизывающего ветра и дождя, который сейчас льет как из ведра, но благодаря навалившейся куполом листве почти не попадает ни на записи, ни в костер, ни на самого юношу. Омега не просто так выбрал такую сырую погоду. В это время все разбрелись по комнатам, у кого-то занятия, а кто-то решил вовсе поехать в центр Кари́таса для шоппинга или же похода в кофейни. Юнги с Тэхеном тоже уехали, Чимин решил все же остаться, зная, что в лесу сейчас его никто не потревожит. Вернее сказать, он так думает.

Чимин склонился над одной из книг, нахмурив свои очаровательные ухоженные брови, уперев руки в стол и задумчиво выпятив губу. Вокруг играет лишь природная музыка в виде стука дождевых капель, хлопающего звука крыльев птиц, перелетающих с ветки на ветку, завывающего ветра. Где-то вдалеке слышится грубое пение молодой лани, на которое Чимин лишь усмехается и желает ей не нарваться на кого-нибудь из волков, будучи такой шумной. И парень уже почти окунулся в текст на пракельтском, как его голова тут же резко поднимается, когда он чувствует странный запах и ударивший его по щеке порыв холодного ветра. Он сейчас похож на ту самую лань, которая пугливо смотрит по сторонам, прислушиваясь, никого ли нет рядом. Пак даже щурится, присматриваясь к деревьям, долго ведя внимательным взглядом по каждому из стволов. И только когда возникает мысль, что ему просто показалось, он успокаивается и снова опускает голову в книги.

Предпринимает очередные попытки погрузиться в текст, читая губами слово за словом, повторяя вновь и вновь, пытаясь выговорить правильно, иногда бубня себе под нос. Неправильно произнесешь — ничего не получишь, и Чимин знает о важности хорошего произношения. Но и медлить ему не стоит, ведь жижа в котелке начинает потихоньку шумно закипать, а значит, пора добавлять последний ингредиент, который он все никак не может разобрать и перевести на их привычный язык. Он все бегает глазами по страницам, прыгает взглядом на книги, что лежат выше, там ищет ответы на свои вопросы, ведя пальцем с красивым тонким серебряным колечком.

Омега почти полностью ушел в свои размышления, как его снова из них вытягивают с уже более страшными звуками — какими-то подозрительными завываниями. Заметно стала понижаться температура, что он рефлекторно потянулся к закатанным рукавам своего свитера в крупную вязку, опуская их. А следом вдруг наступает полная тишина: ни свистящего ветра, ни лани, ни птиц, будто жизнь остановилась. Даже капли дождя словно подвисли в воздухе, не решаясь продолжать отбивать свой ритм по деревьям. Чимин выпрямляется и отходит от стола, начиная медленно ступать по полянке и уже внимательнее смотреть на окружающие деревья. Холодно становится настолько, что пар начинает идти изо рта, а огонь в костре от порыва сильного ветра чуть ли не тушится, заваливаясь на одну сторону, неспешно возвращаясь в норму.

Чимин переводит свой отвлеченный взгляд с костра на узкую тропу между деревьев, по которой он сюда и дошел, замирая на месте. Лес в той стороне почти до самых верхушек деревьев покрылся грязно-белым туманом, расползающимся во все стороны. Дыхание парня учащается, пар из его рта едва успевает выходить, а сердце начинает стучать как сумасшедшее — чувствует, как нечто очень плохое надвигается. Но сдвинуться с места он не может, будто все тело сковал страх того самого неизведанного, что прячется в тумане. И Пак даже утверждать о наличии чего-то странного в том тумане не может, потому что не видит ровным счетом ничего, кроме едва различимых силуэтов стволов. Но ему просто страшно, его ведьмовское чутье подсказывает, когда начинает кожей ощущать энергетические волны. Они с такой силой расходятся, что он буквально задыхается, не встречаясь с подобным раньше. Будто нечто невероятно сильное в этом тумане сконцентрировано. Магия, которую Чимин до этих секунд никогда не испытывал.

В нем борются за право выбора двое: пойти в сторону тумана или начать бежать, может, позвонить папе и спросить, что за ерунда творится с лесом. А побеждает вовсе третий, когда ползущий туман дотрагивается до белого носика юношеских кед. Чимина тут же будто удар молнии пронизывает, и он отскакивает назад, с опаской глядя на то, как туман, словно обиженный, возвращается в общую дымчатую массу. Омега снова поднимает глаза, щурится, что-то пытается высмотреть, и у него даже получается. Он замечает не только мертвые силуэты деревьев, но и движущиеся человекообразные черные пятна, которые покачиваются из стороны в сторону от ходьбы. Чимин медленно начинает отступать назад, но все же хочет понять, кто там идет. И любопытство его очаровательного носа дает ему ценный урок — слушать интуицию, которая изначально подсказывала верный путь. Путь побега.

Глаза ведьмы начинают округляться с такой же скоростью, с какой силуэты начинают четче проявляться. Теперь он понимает, что из тумана на него идет не один, не два и даже не десять существ. На него движется небольшая, но армия тех, чью энергетику Чимин не знает. Чужаки. Изгои?

Сейчас Чимин чувствует не страх, нет. Теперь он впадает в панику, когда из тумана появляется первый десяток лиц: вампиры с устрашающими шрамами на лицах, с железными руками вместо откушенных или оторванных. Волки в людском обличии с повязкой на глазах, из-под которой тянутся бордовые шрамы. Порванные рты, отсутствие конечностей, кто-то и вовсе выглядит как какой-то неудачный эксперимент. Будто их пытали, избивали или вымещали всю колдовскую силу. И только те, кто выглядит ослепительно, пусть и мрачно, не имеют ни одной царапины, одеты с иголочки, в черных пальто, перчатках, лакированных туфлях, у некоторых в ушах и на шее висят громоздкие украшения из драгоценных камней. Их Чимин чувствует сразу — маги и ведьмы. Темные. Ни одной светлой энергии он не улавливает от этой толпы. Неудивительно. Изгои ненавидят белых ведьм и магов, пытая или же убивая их на месте.

Теперь юноша понимает, хоть и поздно: пора бежать. Но, когда он разворачивается и уже собирается со всей имеющейся у него силы сорваться, сразу же врезается в высокого, почти под два метра ростом волка с разными глазами и порванным в углу ртом. Чимин не удерживает в себе крик неожиданности, заставляя мирно сидящих на ветках птиц разлететься кто куда. Он тут же закрывает рот обеими руками и пятится назад от скалящегося волка в человечьем обличии.

Уродливые. Да, Чимин не побоится именно так назвать армию Изгоев. Никогда подобных уродств он не видел, никогда не видел такой жестокости и боли, сконцентрированной в десятках ран на телах каждого. Нет, ему совершенно не жаль ни одного Изгоя. Просто он рад, что волки и вампиры их части королевства живут здоровой жизнью. А все из-за чужой ненависти и злобы страдает эта армия. Во всем королевстве только белые ведьмы и маги имеют дар исцеления. Только они одни могут изготавливать действующие на окружающих лекарства, благодаря этому дару вампиры и волки возвращают себе конечности, былую красоту и процветают дальше. Но темным магам Дрангара плевать на своих солдат. Сдохнет один — его заменит другой.

— Не кричи, малыш, — басит волк, ступая на пятящегося и дрожащего Чимина, который глядит на Изгоя потерянным оленьим взглядом снизу вверх, замечая за его спиной кольцо из остальных солдат Дрангара.

— Прочь.

Чимин слышит голос позади. Бархатный, спокойный, но приказывающий. Когда омега разворачивается, он выделяет из всей этой массы в черных одеяниях того единственного, у кого волосы имеют цвет снежного покрывала. Идеально прямые, идеально белые, идеально длинные, спрятанные за спиной. Мужчина небрежно машет рукой тому волку, и в одном только жесте Чимин чувствует: волки и вампиры Дрангара лишь рабы, послушные куклы, машины для убийств, слепой мести и чужих целей.

Тот мужчина смотрит на Пака долго, даже слегка улыбается, а омега чувствует неприятный холод по всему своему телу. Этот маг ведет себя так, будто это он здесь хозяин, смотря на белую ведьму с нескрываемым высокомерием. Чимин не двигается, дышит прерывисто, абсолютно не зная, что ему делать и, самое главное, что будут делать с ним. Умирать он не собирается, даже сама мысль способна довести его до истерии. Боли боится как того самого темного огня, который никак ему не подчиняется. Но плакать нельзя, умолять тем более. Он не станет позорить свою честь и честь его королевской семьи. Оттого и ждет. Просто ждет. Так учил Намджун: «Если боишься, если не знаешь врага и не знаешь, чего он хочет, просто жди, будь готов обороняться со всех сторон, но не бросайся первым, иначе умрешь быстрее». Так Чимин и поступает.

А мужчина, налюбовавшись и впитав этот страх напротив, наконец делает первый свой шаг, опираясь на черную трость с таким же белым, как волосы мага, наконечником в виде головы орла. Он подбирается к затаившему дыхание омеге мучительно медленно, глаз с него не сводит и начинает обходить будто волк свою добычу, с которой так и хочется поиграть. Чимин голову опустил, а глаза от одного плеча к другому бегают, пытаясь боковым зрением уловить силуэт незнакомца. Страх нагоняют еще и эти едва слышные смешки мага за спиной, будто он вот-вот что-то сделает, и омега не успеет увернуться.

— Что это ты тут делаешь, прелестное дитя? — пугающе тянет мужчина в длинном черном пальто, в такого же цвета идеально выглаженном костюме под ним и кожаных перчатках, в которые обтянуты его ладони, одна из которых аккуратно ложится на плечо Чимина. А тот голову в сторону наклоняет, лишь бы не чувствовать такое опасно горячее дыхание на своей шее и ушной раковине.

— Я здесь живу, а вот вы что тут забыли? — злобно сводит свои брови, поглядывая то боковым зрением на незваного мага, то на армию, стоящую перед ними.

— Бесстрашный мальчик, — усмехается Лэйв, наклоняясь ближе к шее омеги, ведя по ней носом, вдыхая до боли родной запах. — Сладкий, — шепчет мужчина, прикрывая глаза от наслаждения этим ароматом. Он даже не замечает, как его рука спускается к локтю юноши, сильнее сжимая его, притягивая ближе.

— Отвали от меня! — вспыхивает Чимин, пользуется моментом и отталкивает от себя темного мага, разворачиваясь к нему лицом, вызывая порыв ветра, который должен был сбить с ног Лэйва, но тот взмахом руки лишь оттолкнул неудавшуюся магию мальчика и коротко ему улыбнулся.

— Верно, нам не с этого стоило начать. Прости, не удержался, — мужчина уверенно делает пару неспешных шагов к парню, снимает перчатку с одной руки, протягивая ладонь Паку. — Я Лэйв, — неожиданно для Чимина нежно представляется незнакомец. — Король Изгоев, — поясняет как бы невзначай, продолжая ожидать, что юноша ответит взаимностью на рукопожатие.

Но этого не происходит. Чимин смотрит на мага с нескрываемой злобой и отвращением. Вот только Лэйв видит напротив маленького котенка, у которого шерсть встает дыбом, коготки заостряются, готовые рвать чужую плоть, но при этом в глазах есть какое-то желание узнать, кто этот мужчина, зачем явился сюда, почему вызывает какую-то странную тягу. Нормальная реакция любого жителя их части королевства: бежать или сражаться. Никаких любезностей, никаких вопросов и тем более бесед. Никто с Изгоями не желает разговаривать, да и запрещено это. Вести диалог позволено только правителям, а Чимин всего лишь королевский ребенок, которому давно пора либо начать нападать, либо попытаться бежать, либо кричать и звать на помощь. Ну или позволить себя убить. Других вариантов не может и быть.

А еще Чимину непонятно, почему когда этот мужчина подошел к нему и начал его обнюхивать, как какой-то волк, омега почувствовал что-то очень знакомое. То ли эти руки, то ли глаза, то ли голос. Все это не видится ему чем-то абсолютно незнакомым. И страх как-то постепенно уменьшается, оставляя лишь злость и негодование от происходящего.

— Манерам тебя не научили. Жаль, — и даже эта фраза настораживает Чимина, потому что незнакомец ее говорит с действительным сожалением, а никак не с укором. — Впрочем, ты можешь не представляться, я знаю, кто ты, — юноша на это продолжает молчать и прожигать Лэйва огнями в своих зрачках. Даже живущие под камнями гусеницы в курсе, что он сын верховной, самый главный и прямой наследник трона.

Лэйв осматривает Чимина, поджимает губы, поворачивает голову к столу и кипящей жиже в висящем над костром котелке на фоне повисшей лесной тишины. Мужчина ступает к огню и слегка наклоняется, прижимая руку, держащую одну перчатку, к животу, чтобы пальто не поджечь, а второй ладонью делает несколько взмахивающих движений, дабы почувствовать запах того, что пытается сварить этот стоящий в стороне и чуть ли не рычащий на него котенок. Лэйв выпрямляется, хмыкает и кидает удивленный взгляд на Чимина, а затем обходит костер и останавливается у стола с книгами. Он ведет глазами по тексту древних страниц, снова усмехаясь.

— Ты вообще знаешь, что это? — показывает пальцем на книгу с рецептом, вставая боком к Паку. — Это темная магия, которую белым ведьмам никогда не познать. Так зачем пытаешься? — после долгой паузы, не получив ответа на вопрос, он снова пытается продолжить разговор. — Вам в школе не говорили, что не всю темную магию вы можете освоить? Вот мы не способны исцелять, а вы не способны убивать. Это зелье временной смерти. Ты не сможешь его закончить, малыш, — и снова он говорит вовсе не с садистским желанием расстроить, а, скорее, заботливо предупредить. Правда, Чимин этого вновь не оценивает, продолжая молчать. Лэйв тяжело вздыхает и поджимает губы. Он надеялся, что с этим мальчишкой у них быстрее наладится контакт.

Мужчина переводит свое внимание на книги, решает все же прикоснуться к ним и полистать, воспользовавшись моментом, чтобы подсмотреть, насколько точно засланные Изгои смогли написать те копии книг, которые есть в их библиотеках.

— Не смей прикасаться! — тут же подлетает Чимин к столу, захлопывает книгу, чуть ли не прищемляя магу пальцы, хватает ветхое издание, что раза в четыре больше среднестатистических книг, усиленно прижимая к груди тяжесть, как что-то невероятно ценное.

— Ах, да, хранитель ведь дал их под твою ответственность, чтобы ты защищал книги от всяких там… Изгоев, — смеется Лэйв, опираясь бедром о деревянный стол, любуясь этой злющей мордашкой и маленькими руками, что едва пытаются удержать соскальзывающую книжку. — Я мог бы помочь, — глазами указывает на костер. — Что, какой-то волк разбил твое нежное сердечко? Хочешь отомстить ему?

— Я не собирался ни на ком испытывать зелье, — бубнит омега, укладывая книгу обратно на стол, но как можно дальше от Короля.

— А зачем тогда варишь его? — разводит руки с тростью в одной из них, поджимая плечи. — Запомни, если ты чему-то учишься или экспериментируешь, всегда должен быть подопытный кролик.

— Это ужасно, — фырчит Чимин, кидаясь осуждающим взглядом в мужчину.

— Да, нам друг друга не понять, — закатывает глаза. Он пальцами подзывает двух вампиров, которые помогают ему снять пальто и пиджак костюма, отдает им свою трость и расстегивает рукава черной рубашки, закатывая их до локтей. — Последний ингредиент — это цветок смерти. Вернее, ваши эти глупые Древние написали просто цветок. Но есть маленькое уточнение, — он снимает вторую перчатку и кладет обе на стол, а следом тянется к небольшой банке, в которой лежит тот самый цветок с белыми лепестками и черной окантовкой на них.

— Не трогай! — тут же хватает банку и теперь уже ее прижимает к себе, пряча от Лэйва. — Я не просил мне помогать.

— Ну давай, кидай туда цветок и получи зелье смерти, но не временной, а вечной, — пожимает плечами альфа, складывая руки на груди. — Глядишь, тебе за твою ошибку это зелье еще перетечет и заполонит весь лес. Твой папочка тебе спасибо не скажет за выжженную землю, — вздергивает бровь, замечая, как мальчишка начинает мяться после этих слов.

— Ты врешь!

— Ну так проверь, вру я или нет, — кивает головой в сторону котелка.

— Ты же не просто так собираешься мне помогать.

— Конечно не просто так, — удивленно усмехается Лэйв, поражаясь этой интонации с нотками претензии. А чего Чимин ожидал от Изгоя?

— И чего ты хочешь? — неуверенно интересуется омега.

— Самую малость, — отмахивается мужчина.

— Говори, — рычит Пак, заставляя альфу рассмеяться.

— Сказал же: ничего особенного. Тебе это будет по силам.

Чимин молчит, не решается ступать в неизвестность. Юноша уверен, этот заносчивый Король только сейчас весь из себя дружелюбный и желающий помочь. Вдруг он попросит за такой пустяк перерезать горло верховной или кому-то из правителей. Это опасно, омега не хочет вляпываться в такие проблемы. Он уже в них увяз, потому что по закону должен был хоть как-то противостоять Изгоям, позвать на помощь, подать хотя бы малейший знак остальным. Но он стоит здесь как вкопанный, позволяет чужакам пребывать на этой земле дольше положенного, вступает с ними в диалог. Ему точно прилетит.

Но, с другой стороны, кто сказал, что только Изгоям можно хитрить? Кто сказал, что он обязан выполнять просьбы Лэйва? Кто этот Лэйв такой, чтобы приказывать самому принцу? Тем более в их части королевства не сыскать более хитрого лиса, чем он. Сколько раз он обманывал папу, хотя гордости за это не испытывает, сколько раз обводил вокруг пальца учителей, подкатывающих к нему альф. Какого-то жалкого Короля Изгоев точно сможет развести.

— Что нужно делать? — недовольно спрашивает Чимин, держит банку с цветком возле себя, не позволяя темному магу дотронуться до нее.

— Дай, — требовательно вытягивает руку вперед, прогоняя улыбку. Его начинает немного раздражать это недоверие и заносчивость мальчишки. А Чимин от этого ледяного голоса тушуется и все же неуверенно отдает стеклянную емкость. — Нужен не сам цветок, а лишь капля сока, — поясняет мужчина, открывая банку.

Король Изгоев достает красивый, весьма хрупкий и очень редкий цветок, держит его аккуратно, протягивая вторую руку к Чимину. Мальчишка смотрит на нее все с тем же полным недоверием и даже брезгливостью, однако решает рискнуть и сплести их ладони. Лэйв держит руку юноши более трепетно, чем этот цветок, который днем с огнем не сыщешь, и Пак это отлично чувствует, пока мужчина ведет его к костру.

— Держи, — маг передает цветок пареньку. — Оторви кончик стебля и надави на него, так сок будет лучше идти, — с нескрываемой инициативой объясняет Лэйв. Он наклоняется ближе к уху Чимина и шепчет заклинание на пракельтском так, чтобы присутствующие маги и ведьмы, не знающие об этом зелье, продолжали жить в неведении. — Но предупреждаю сразу, зелье не будет работать. Я уже объяснил тебе причины, — омега на это лишь хмыкает, отбирает у мага собственную руку и делает, что тот сказал.

Никаких взрывов, блеска, цветного дыма не следует. Зелье лишь на мгновение меняет свой цвет со светло-оранжевого на серый, возвращаясь к изначальному оттенку. Лэйв заметно хмурится, потому что то, что он видит в котелке, больше похоже на получившееся зелье. Он наклоняется, внимательно смотрит и взмахом указательного пальца заставляет жидкость размешаться. Мужчина переводит глаза на Чимина, и тот видит эту тысячу и один вопрос. Ведь не должно было получиться, тогда откуда этот мальчишка сумел подобное сотворить? Лэйв даже подзывает к себе кого-то из волков, зачерпывает небольшой ложкой, лежащей на столе, и протягивает ее своему солдату.

— Пей, — приказывает мужчина, а взгляд с опустившего голову Чимина не сводит, все пытается понять, что не так. Волк пьет, вот так без вопросов и протестов, ведь хуже будет, если ослушается.

Пьет и тут же валится с ног, превращаясь в бездыханное тело. Лэйв на секунду отвлекается на своего солдата, смотрит долго и будто не верит собственным глазам. Он кивает одной из ведьм в толпе, молодой человек подбегает к волку и дотрагивается до его груди, на мгновение прикрывая глаза.

— Душа еще в нем, — шепчет юная ведьма, с таким же неверием переводит глаза на Чимина.

Волк не умер окончательно, как и должно быть с теми, кто принимает это зелье. Лишь временная смерть, заставляющая уснуть мертвым сном, словно кома. Древняя, редкая и очень опасная магия, которую не каждая темная ведьма или маг способен воссоздать правильным образом. А Чимин вот, будучи белой ведьмой, смог. И это Лэйву совсем непонятно. Не бывает такого, за свой век он подобного не видел. Книг прочитал тоже достаточно, ни в одной такие способности не описывались. И у него буквально начинают чесаться руки от желания прикоснуться к омеге и прочитать мысли, найти в его голове все нужные ответы. Однако когда он, словно под гипнозом, тянется к ладони мальчика, тот понимает сразу, чего мужчина хочет, отпрыгивая от него назад.

— Как? — шепчет маг, не успевая ухватить Чимина за запястье. — Как ты это сделал?

— Папа научил, — очевидно лжет омега, нервно бегая глазами, замечая этот прищуренный взгляд напротив.

— Значит, ты очень одаренный ребенок, — подыгрывает Лэйв, естественно, не веря в эту чушь. Мари не способен на такое, уж альфа-то знает.

— Господин, — подбегает один из вампиров к Королю. — Волки. Они направляются сюда. Нам пора уходить.

— Что ж, — вздыхает Лэйв, получая свое пальто и пиджак обратно. — Мне было весьма приятно с тобой познакомиться, красивое дитя, — и снова эта теплая улыбка на холодном и устрашающем лице, которая совершенно сбивает с толку Чимина. — Я помог тебе, теперь ты должен отплатить мне, — надевает сначала пиджак, затем накидывает пальто на плечи. — Обними меня, — неожиданно для омеги просит мужчина, разводя руки в стороны.

— Не стану я этого делать! Ты убиваешь мой народ, а я с тобой обниматься должен? — тут же вспыхивает Пак.

— Твой народ уже как двадцать лет никто не трогает, — закатывает глаза Лэйв, продолжая держать руки для объятий. — Это вы нас убиваете.

— Потому что вы приходите без спросу на нашу землю! — тычет пальцем, повышая голос.

— Это наши общие земли! — рычит мужчина. Он прикрывает глаза, делает глубокий вдох, затем выдох и снова улыбается. — Прошу, не заставляй моих солдат тащить тебя насильно ко мне. Я совсем не хочу этого.

— Не буду я с тобой обжиматься! Ты в голову ко мне полезешь! — продолжает вредничать Чимин, замечая, как окружающие их Изгои начинают нервничать, слыша первые звуки чужого отдаленного воя.

— А вас в школе не учили, что проникновение темных сил в мысли можно блокировать самостоятельно, а не только под воздействием чувств? — Чимин отрицательно машет головой, глядя на мужчину с таким глупым выражением лица, впервые слыша о таком. — Господи, и чему вас вообще учат? Это же базовые знания. Ты просто должен визуализировать в голове стену между собственным разумом и посторонним влиянием, — пожимает плечами Лэйв. — Ну же, потренируйся, — усмехается и опять подзывает к себе для объятий. — Не испытывай мое терпение, — злится, когда Пак продолжает стоять столбом поодаль от него. Король кивает стоящим невдалеке Изгоям, чтобы помогли мальчику стать чуть-чуть решительнее, насильно толкая к магу.

Когда Чимин оказывается близко настолько, что Лэйву ничего не стоит взять его за руку и притянуть к себе, омега кряхтит от этого близкого и неприятного контакта, тут же начиная сопротивляться, пассивно стараясь вырваться из кольца чужих рук. Сам, естественно, не отвечает на объятия, даже собственную голову пытаясь держать подальше от чужого плеча и лица. А еще предпринимает попытки последовать совету мага, создавая мысленный барьер, не позволяя мужчине узнать все ответы на возникшие минутами ранее вопросы. Это большая тайна, которую раскрывать ни в коем случае нельзя, тем более Королю Изгоев.

— Надеюсь, мы еще увидимся, — шепчет Лэйв как-то совсем нежно, заставляя Чимина замереть и перестать отталкивать темного мага от себя. — Я буду скучать по тебе, мой мальчик, — а эта фраза вынуждает омегу и вовсе потерять бдительность.

Мало того, что он снова чувствует что-то очень знакомое, будто забытое много лет назад. И это чувство стало расти, как только Лэйв прижал к себе его. Так Чимин еще в этот момент зачем-то вспомнил детство. Лишь воспоминания, связанные с папой, ласку родителя, его любовь, смех и море счастливых событий. Пак хотел бы прикрыть глаза и прижаться к мужчине ближе, если бы не отвлекающий звук волчьего воя, снова раздавшийся по всему лесу. Теперь уже ближе, чем первый раз, а значит, армия трех правителей уже совсем близко. Если они увидят, как Чимин обжимается с Королем Изгоев, то вряд ли ему дадут возможность объясниться. Не сносить ему головы, что будет оторвана волчьими зубами.

— Убирайтесь отсюда! — шипит Чимин, отталкивая от себя мужчину, замечая лишь короткую вспышку боли в глазах напротив. Этот холодный и властный маг, что явился из тумана, выглядит сейчас так, будто всеми силами пытается скрыть печаль от прозвучавших только что слов.

Лэйв лишь молча следует к своему народу, беря за руки магов и ведьм, что забирают волка, лежащего без сознания, и образуют цепочку, создавая вокруг себя сгустки тумана. А Чимин с явной тревогой наблюдает за происходящим. Во-первых, ему очень не нравится факт того, что он вот так вот просто отпускает их, никого не предупредив, не навредив им, еще и позволил себя трогать. А во-вторых, его очень напрягает этот взгляд Лэйва, что произносит заклинание вместе с остальными магами и ведьмами, и смотрит только на мальчишку. Смотрит так, будто пытается запомнить, бегает глазами по его лицу, а перед тем, как туман заберет их, дарит последнюю добрую улыбку.

Чимина это бесит — непонимание того, что он чувствует. Полный диссонанс. Это напоминает ту борьбу белой и темной ведьмы внутри него. Вот только тут борьба разума. Он ведь точно знает, его этому всю жизнь учили: Изгои — зло. Они не бывают добры, не бывают дружелюбны, не помогают и не спасают от бед. Они не обнимают собственных врагов, не говорят о желании скорее встретиться с такой искренностью в голосе, не с угрозой или чем-то лицемерным, а именно с надеждой. Нет, Лэйв не очаровал его, но поселил рой мыслей в юной голове. Пак все еще не может понять, почему ему кажется энергия этого мужчины уж больно знакомой. Но никак не вспомнить, не понять, где же он уже ее ощущал. И в то же время омега не понимает, откуда вообще эти мысли, откуда чувство чего-то знакомого. Он впервые видел этого мага, впервые с ним говорил, впервые прикасался. Но в последнем юноша уже сильно сомневается.

Впрочем, сейчас у него есть проблема посерьезнее. Например, окружившие его рычащие волки во главе с тем самым белым вожаком. Не тем, что на престоле у них сидит, с его старшим сыном-наследником. Чимин снова пятится назад, когда из этой толпы зверей медленно выходит вожак, царапая когтями влажную землю, обнажая свои клыки, с которых слюна капает — свиреп и агрессивен прямо сейчас. Омега никуда не может смотреть, кроме как в эти пугающие, словно полыхающие синим огнем глаза. Страх возрастает, это уже не тот уровень, что был с Изгоями. Гораздо, гораздо выше. И страх не в том, что Намджун может сейчас напасть. Пак слукавит, если скажет, что рука любимого не единственная, которой позволено принести ему смерть. Страх в том, что Ким снова в нем разочаруется. Ведь снова пойман на чем-то мерзком и туманном, как бы иронично в этот момент это ни звучало.

И все самые ужасные домыслы подтверждаются в одночасье, когда Намджун возвышается над таким жалким и маленьким в сравнении с ним Чимином, кидая тот самый взгляд нескрываемого разочарования. Зверь обходит ведьму и направляется к тропе, ведущей из леса, напоследок бросая своей стае это холодное:

— Ведите его к верховной,— прозвучавшее в голове омеги так, словно для альфы он больше не является кем-то значимым и особенным, будто они больше никто друг другу. Будто между ними не было стольких лет дружбы с самых пеленок. Будто чужаки теперь.

🌙✨🩸</p>

Чимина отправили не в академию, не к директорам, его увезли прямиком в само министерство, оставив посреди огромного темного зала с черным потолком, тремя тронами и трибунами, на которых сидит куча любопытных волков, ведьм и магов, вампиров, относящихся к разным ветвям власти. На железном троне по правую руку от верховной ведьмы сидит Аудульв, на каменном — Эйнар, а посередине расположен деревянный трон, от которого к стенам тянется плющ и распускаются цветы вокруг, на нем восседает крайне недовольный Мари. И на высокой спинке тронов, прямо над головами правителей вырезаны гербы каждой расы.

Чимин чувствует себя сейчас как на суде, где омега главный то ли свидетель, то ли подозреваемый, то ли уже обвиняемый, а вокруг сидят взрослые дяди, что-то пишущие в своих документах, смотрящие на него с явным осуждением через свои узкие очки. Пак старается ни на кого не глядеть, ему проще опустить голову и ждать, когда продолжат задавать вопросы.

— Обязательно было надевать на него оковы? — Мари наклоняется к Аудульву, тихонько интересуясь, закусывая губу. Он зол, взбешен, готов рвать и метать из-за случившегося, но сына своего даже при всех имевшихся доказательствах никогда не стал бы считать преступником, потому не потерпит такого обращения к нему.

— Ты знаешь правила, — с сожалением отвечает альфа.

— Сейчас они меня не волнуют, — рычит ведьма, прожигая волка недобрым взглядом. — Мне это не нравится, пусть снимут.

— Снимите с него цепи, — не имея возможности возразить, приказывает мужчина, чувствуя эти негодующие взгляды министров и осуждение Эйнара.

Волки, что сторожили большие входные двери зала, направляются к тихому, словно забившаяся мышь, Чимину, звеня ключами. Их останавливает только раздавшийся на все помещение скрип ножек стула о мраморный пол и поднявшаяся высокая фигура Намджуна, что восседал прямо напротив омеги подле своего отца. Он спускается с высокого подиума, где и расположены троны правителей, по деревянным ступеням, заставляя молодую ведьму сжаться от страха и тайком поглядывать на ноги волка, которые топают массивными армейскими ботинками, неспешно подбираясь к Чимину.

— Ключи, — ледяным тоном требует Ким, протягивает руку одному из волков, но смотрит только на стоящего перед ним скукожившегося парнишку.

И когда альфы передают сыну вожака связку, Намджун аккуратно поднимает скованные, сплетенные в замок руки Чимина, пару раз проворачивая ключ, слишком уж громко и как-то даже раздраженно отбрасывая железные оковы. Волк цепляется взглядом за слегка покрасневшие запястья омеги и не удерживает в себе желание с нескрываемой заботой дотронуться подушечками пальцев до молочной кожи. Юноша аж вздрагивает от горячих ладоней любимого, несмело поднимая свои глаза с их рук на Намджуна. Тот лишь хмуро смотрит на чужие запястья, явно взбешенный происходящим. А когда Ким понимает, что слишком заметно для остальных тормозит, выпускает руки ведьмы и опускается перед ним на колени, снимая оковы на щиколотках, швыряя так же в сторону их.

Кинув одному из волков связку ключей, Намджун перед возвращением к отцу ставит свободный стул посреди зала и помогает Чимину удобно сесть на него. Все это снова поселяет крохотную надежду в душе омеги. Надежду на то, что пусть они и не вернутся к тем крепким партнерским отношениям, но близкое тепло все же сохраняется между ними, что бы ни произошло. И только это способно заставить юношу хотя бы немного расслабиться, сидя под внимательным взором всех этих любопытных глаз.

— Сколько их было? — продолжает допрос Мари.

— Я точно не знаю…

— Примерно, — давит верховная.

— Около двадцати, может, больше, — неуверенно отвечает Чимин.

Он очень боится, что сейчас могут его обвинить, могут арестовать или, еще хуже, изгнать. Его ведь сразу же растерзают Изгои. Да, Мари этого никогда не допустит, но у мальчика-то этой уверенности нет, он знает, что его папа управляет этой частью королевства, поэтому знает и об определённых законах, которые мужчина не вправе нарушать. Нарушит, если потребуется, не боясь последствий, веря в преданность как минимум одного из его соправителей, который поможет ему и его семье, потому что поклялся однажды. Ну и потому что висит на этом соправителе проклятье.

— Они сказали, зачем явились? — продолжает допрос Мари.

— Нет, — кратко, но едва слышно отвечает на каждый вопрос омега в центре зала.

— Что они делали? Как вели себя?

— В основном спокойно, — закусывает губу. Кроме того волка, который его напугал, по большей части и правда никто из Изгоев к нему не подходил, будто боясь шелохнуться и тронуть его без приказа Короля. — Папа, я ни в чем не виноват, чтобы сидеть сейчас на этом месте, — позволяет себе каплю уверенности рядом с таким количеством представителей власти: сильнейших магов, ведьм, вампиров и волков. — Можем ли мы лично поговорить? Зачем все это?

— Никаких личных бесед в такой ситуации. Таков порядок, — вмешивается Эйнар, когда Мари успевает только рот открыть и тут же замереть, переводя осуждающий взгляд на коллегу.

— Благодарю Вас за инициативу помочь мне объяснить собственному сыну, однако не стоит этого делать без моего разрешения, — сдержанно указывает Эйнару на его место.

— Сейчас он не Ваш сын, — вздергивает бровь третий правитель, позволяя себе недовольно смотреть на верховную.

— Он всегда мой сын, вне зависимости от ситуации. И я не хочу более ничего слышать, — тут же поднимает ладонь, когда замечает, что Эйнар хочет еще что-то возразить, затыкая его подобным жестом. — Чимин, — обращает свое внимание на юного омегу, — тебя никто и не винит. Нам лишь непонятно то, почему ты не подал никаких знаков опасности. Мы узнали о том, что они находятся на нашей территории только благодаря чутью волков, охотящихся недалеко от тебя в тот момент. Стоящие на границе солдаты не видели их и утверждают, что через них никто не проходил. А если бы охотники были далеко? Ты понимаешь, какой опасности ты мог подвергнуть всех нас и в первую очередь себя?

— Мне запрещено испытывать страх? — язвит Чимин. — Какой знак я должен был подать, если вокруг меня было двадцать Изгоев, внимательно следящих за каждым моим вздохом?

— Ты знаешь, как мог со мной связаться, — выгибает бровь Мари.

Сейчас он говорит о той связи, которая есть между волками, их ведьмами или магами. Между вампирами и темными силами. Та связь, что есть только у семей или любимых. Такая связь есть у Чимина и с Намджуном тоже. Это что-то на подобии телефонного звонка или сообщения, которое можно отправить мысленно на другой конец света родному существу, и никто об этом кроме них не узнает. Правда, не всегда подобная связь работает. У Юнги с отцом ее нет. Между кровными существами такая связь создается либо по рождению, либо путем многолетних тренировок, подпитывающихся любовью и заботой связывающихся между собой членов семьи. Потому в семье Юнги подобного нет.

Но между Чимином, Хенджином и Мари эта связь невероятно сильна. Она появилась по рождению только у верховной с сыновьями, но между братьями пришлось этот канал создавать из-за того, что они неполнородные. Причем Хенджин брата всегда чувствовал хуже, чем тот его. Все потому, что у старшего отец был темным магом, передавшим свои силы ему. Это Хенджина и сбивало всегда со связи с братом. А вот Чимин давно разгадал тайну своего папы благодаря этой самой связи с младшим братом. Мари никогда не рассказывал про отца Хенджина, но старший сын уже знает, что он волк, это становится понятно почти сразу, как только он прикасается к брату. Конечно, утверждать он не стал и папу допрашивать тоже, да и братцу не болтает об этом, чтобы тот не доставал родителя. Но в глубине души Чимину уж больно интересно, чей же в итоге Хенджин сын. Слишком знакомая энергетика от него исходит.

— Мне не дали связаться с тобой, — признается Чимин.

— Как понять? — хмурится верховная, рефлекторно подаваясь вперед, держась за подлокотники своего кресла.

— Там был маг. Он очень силен, я задыхался от его энергии.

— Кто? — осторожно интересуется Мари, щурясь.

— Он представился мне как Лэйв. Сказал, что Король Изгоев, — и как только он говорит эту фразу, по залу расходятся пугливые вздохи и ахи, а затем громкое шушуканье. Но самое главное Чимин видит в глазах напротив, когда смотрит на папу. Там страх расцветает вместе с пылающим гневом. Да таким, что белой ведьме кажется, что сейчас его папа превратится в один сплошной огонь, подожжёт все на свете и его заодно.

— Все вон, — шипит Мари, впиваясь ногтями в дерево своего трона.

— Но мы ведь еще не закончили, — подает голос один из коллегии судей, которые следят за правомерностью процесса.

— Пошли вон! — вскрикивает верховная ведьма, заставляя этим всех присутствующих замолчать и погрузиться в напряженную тишину. А сам Мари смотрит на сына с животным страхом, и даже эта рука Аудульва на его запястье не успокаивает.

🌙✨🩸</p>

— Да как он посмел?! — вскипает Мари, расхаживая по своему кабинету в министерстве.

Чимин был отпущен в академию за неимением абсолютно никаких доказательств того, что он сделал что-то противозаконное. Те волки, что встретили омегу на поляне, подтвердили факт того, что учуяли действительно много запахов, свидетельствующих о небольшой армии Изгоев. Против такого количества Чимин бы и вправду не смог ничего сделать. А протестующих такому решению Мари очень быстро заткнул, впервые сорвавшись на агрессию. Он не позволяет себе кричать на министров, подданных и собственную семью. Но сегодня явно не такой день. Сегодня даже его мудрость и многолетний самоконтроль подкосились, позволив ему выпустить на волю разъярённую белую ведьму — весьма редкое явление в их мире и настолько же опасное.

— Нам всем нужно успокоиться, — осторожно начинает Аудульв и сразу же жалеет о том, что вообще подал голос, когда Мари, мечущийся у больших окон своего кабинета, останавливается и метает в его сторону молнии.

— Еще хоть слово скажете про то, что мне нужно успокоиться, и я вас вниз головой повешу на Вековом древе, — рычит ведьма. Сейчас он не рядом со своими коллегами, сейчас он рядом со своими верными друзьями: Аудульвом, Эйнаром и Кристером, который так же, как остальные министры и судьи, присутствовал в зале, заслушивая Чимина.

— Дорогой, мы все боимся не меньше. Чимин мне как сын, поэтому у меня это вызывает такой же шок и гнев, как у тебя, — Кристер не пугается угроз своего друга, потому уверенно подходит к нему, сжимая его плечи.

— Что ему здесь нужно? — старается дышать ровно, не позволяя тяжелым мыслям одолевать своими чувствами и эмоциями. — Что ему нужно от моего сына? — срывается на хрип, позволяя темной ведьме обнять себя.

— Он явно что-то планирует. Использовать такое мощное заклинание перемещения и иллюзии на границе, жертвуя своими силами ради одной встречи с мальчиком — это заставляет серьезно задуматься, — гладит по спине верховную, смотря куда-то в потолок, бегая обеспокоенным взглядом по нему.

— Он хочет забрать его. Снова, — Мари выбирается из объятий, смотря покрасневшими от скопившейся влаги глазами на друга.

— Я не позволю, — вмешивается Аудульв. Белая ведьма переводит на него взгляд, дарит короткую улыбку и тут же опускает голову, закусывая губу, на что Кристер цокает и закатывает глаза.

— Мы все не позволим, — недовольно тянет темная ведьма, выгибая бровь, смотрит на волка.

— Спасибо, друзья, — шмыгает носом первый правитель и подходит к своему рабочему столу, опираясь на него руками.

Около минуты в кабинете стоит тишина, пока Мари собирает свои мысли в кучу, опустив голову, позволяя длинным темным прядям спадать вперед, а потом, громко вздохнув, поднимает на Эйнара и Аудульва, сидящих за столом для переговоров, взгляд, в котором мужчины могут прочитать лишь одно: их верховная очень зла, в омеге играет эта собственническая натура родителя, у которого проснулся инстинкт защищать свое дитя, свой народ. И он готов выпустить все свои шипы, чтобы изрезать на куски того, кто посмел прикоснуться к самому ценному, что у него есть.

— Я отправлю на ту сторону дипломатов, мне нужно, чтобы вы выделили своих солдат для защиты, — говорит без каких-либо намеков на шутку. Его голос — сталь. И он совсем не просит своих коллег, он явно приказывает, слышать отказы или же возражения в таком состоянии не намерен. — Я хочу сделать этой змее единственное предупреждение: если еще раз хотя бы конечность его или его мерзких червей посмеет пересечь границу, мы ответим жесткими мерами.

— Какими? — щурится Эйнар, будто провоцируя верховную. — Не пора ли нам развязать войну с ними?

— Они этого и добиваются, — стоя у окон спиной к присутствующим, вмешивается Кристер.

— Они добиваются вовсе не этого. Война для их народа станет катастрофой. И мы, и они прекрасно знают, что наша армия превосходит в десятки раз. У них нет ни одной белой ведьмы или мага, чтобы исцелять или хотя бы пытаться лечить. Лэйв знает, что Изгои не потянут войну, — лениво объясняет уверенный в собственной правоте вампир.

— Так ты хочешь блефовать с ним в таких вопросах? — хмурится темная ведьма, глядя на третьего правителя из-за плеча.

— Не имеет смысла заниматься подобным. Если он все же рехнется и захочет воевать, мы можем дать ему это. Все эти годы мы великодушно позволяли им жить у нас под боком. Если они не умеют придерживаться договоренностей, значит, окажутся в земле.

— Нет, — перебивает сразу и Эйнара, который еще что-то хотел сказать, и Кристера, и Аудульва, у которых явно на эти высказывания были свои точки зрения. — Никаких войн устраивать мы не будем. Я дорожу своим народом, ни один сын своих родителей не погибнет за чужую ненависть и чувство мести. Убивать наших братьев мы тоже не станем, я не собираюсь потом разгребать проклятье Векового древа, когда весь лес после нашей войны будет выжженным месивом, — от Мари так и сквозит этим ледяным недовольством, а глаза стали уже опаснее, стреляя пронзающими стрелами прямо в кровожадного Эйнара. — Мы всегда были благоразумнее и великодушнее Изгоев, таким мой народ и останется.

— А ты не боишься, что, пока мы будем их щадить и терпеть все их выходки, эти змеи проберутся к нам и перережут нам и нашим семьям глотки? — вампир в долгу не остается, подается чуть вперед и пытается подавить своей более сильной темной аурой верховную. Мари замечает эти блеснувшие напротив глаза цвета сочного красного вина, представляя, насколько его коллега недоволен им. Впрочем, ведьме абсолютно плевать на то, что там думает Эйнар. Он будет поступать так, как велит ему сердце и Вековое древо, в котором хранится душа первой в истории их королевства белой ведьмы.

— Для этого вы и должны готовить лучших солдат, которые не позволят им пробраться через границу, не позволят залезть в наши дома, — Мари задирает подбородок и надменно смотрит на Эйнара, абсолютно не поддерживая его позицию, напоминая заодно о его месте. — Надеюсь, я доступно объяснил. Впредь не заставляй меня, пожалуйста, разжевывать тебе все свои решения.

— Имей уважение, — рычит альфа, медленно вставая со своего кресла, тем самым возвышаясь над верховной.

— Я уважаю, ценю и очень люблю тебя, Эйнар, — омега снова поднимает ладонь, останавливая коллег, когда боковым зрением замечает, как Аудульв следом за третьим правителем вскакивает с места, а Кристер осторожно отходит от окон, направляясь к своему другу. — Но твою жажду убивать и мстить всем неугодным я никогда не поддержу. Я благодарен тебе за твое желание защитить меня, мою семью, весь наш народ, но, прошу тебя, давай не будем уподобляться Изгоям и становиться еще большим злом, чем они, — Мари протягивает руку к вампиру, требуя ответить.

— Мне это не нужно, я спокоен, — хмыкает Эйнар, понимая, чего хочет его верховная.

— Быстро возьми меня за руку, — несерьезно хмурится сквозь улыбку Мари, усмехаясь этим закатанным глазам и тяжелому вздоху.

Эйнар снимает перчатку с одной ладони и вкладывает ее в чужую, ощущая, как ведьма посылает ему энергию гармонии, позволяющей утихомирить все разбушевавшиеся чувства. После того как Мари отпускает вампира, тот снова надевает перчатку, садится в кресло и заставляет Кристера вместе с Аудульвом расслабиться, тоже заняв свои места.

— Сейчас вы все можете быть свободны, — омега смотрит на наручные часы, сверяя время — довольно поздно уже для рабочих вопросов. — Жду от вас солдат, — смотрит сначала на двух своих правителей, — а от тебя хорошего дипломата, который доступно донесет Изгоям мое послание, — обращается к Кристеру, на что тот отвечает коротким кивком. — Благодарю вас, друзья, за то, что побыли со мной рядом, — слегка приподнимает уголки губ в подобии улыбки. — Узнайте, как себя чувствуют дети и учителя в академии, должно быть, все они напуганы, Изгои подобрались к территории замка слишком близко. Распорядитесь, чтобы организовали большой ужин и заняли детей играми завтра.

— Мне направить к Чимину психолога? — уточняет Кристер перед тем, как взять свой портфель и плащ.

— Да, но без давления. Если он откажется от помощи, пусть не давят на него, иначе психовать начнет еще больше. Сделайте все, о чем он попросит. В рамках разумного, естественно, — тут же уточняет Мари, на пару с Кристером усмехаясь. С Чимином точно будет все в порядке, поспит ночь, завтра встанет и не вспомнит даже — такой он по натуре. А вот драму развести может. Потребует, чтобы с него пылинки сдували да сладости в комнату таскали.

Эйнар, получив все указания, поднимается с места, берет свою трость, низко кланяется Мари, взглядом будто извиняясь за вспыльчивость и слова, что заставили расстраиваться его верховную, и направляется к выходу. Кристер, забирая все свои вещи, подходит к другу и обменивается с ним объятиями, целуя в щеку. А вот Аудульв будто чего-то ждет: то ли что-то сказать хочет, то ли тоже подойти и обнять Мари желает.

— Ты такой забавный, — шепчет ему вскользь Кристер, проходя у него за спиной, установив короткий зрительный контакт, подмигивает, направляясь к выходу.

— Мы можем поговорить? — осторожно интересуется мужчина, замечая, как омега начал нервничать и смотреть на дверь, за которой уже скрылись его коллеги, оставив их наедине.

— Неудачное время, — избегает прямого зрительного контакта с волком, хватая со стола какую-то тонкую папку с документами, начиная очень заинтересованно просматривать ее.

— Прошу тебя… — молит альфа, делая несмелых несколько шагов к верховной.

— Не сегодня, Аудульв! — захлопывает папку мужчина, глядя на волка с нескрываемым недовольством. — Я хочу побыть один, — тут же смягчается, понимая, что повышать голос было лишним.

— Как скажешь, — сдержанно, но очень тускло отвечает волк, все же подходит к ведьме ближе, аккуратно берет его за локоть и наклоняется к щеке, оставляя долгий, такой теплый поцелуй, что Мари не удерживается и прикрывает глаза, выдыхая горячий воздух через открывшиеся губы. Опять Аудульв это делает — забирает всю его боль, страх и напряжение. — Доброй ночи, — шепчет на ухо альфа, получая вновь эту очаровательно милую, смущенную улыбку.

Когда волк закрывает за собой дверь кабинета, он тут же выдыхает весь воздух из легких, прикрывая глаза и поджимая губы, затылком и спиной откидываясь на стену рядом. Так он стоит несколько секунд, восстанавливая шумное волчье сердце и нормализуя дыхательный ритм. Все же берет себя в руки и направляется к каменной старинной лестнице министерства. Он останавливается, не доходя до нее, когда замечает опирающегося на ограждение Намджуна, смотрящего куда-то вниз этой витиеватой лестницы.

— Как он себя чувствует? — младший Ким слышит его сразу же, поворачиваясь к отцу, смотря на него с искренним беспокойством.

— Переживает, как и все мы, — сдержанно отвечает Аудульв, чья задумчивость и обеспокоенность во взгляде не ускользает от сына. — У меня есть для тебя задание, — отмахивается от летающих, как назойливые мошки вокруг его головы, навязчивых мыслей и направляется к ступеням, уверенно спускаясь по ним, поправляя рукава своего пиджака, наконец превращаясь в того хладнокровного волка, коим для всех он и является. — Вернее, это приказ, — хмыкает альфа.