Глава IV (2/2)

— И он им станет, — уверенно заявляет Ким, а лицо его все более недовольным становится, и дело тут даже не в Юнги. Он отчего-то все чаще и чаще принюхиваться начинает, усиливая хватку на локте омеги.

— Так помоги. Забей на меня, сделай вид, что на тренировках меня не существует.

— Головы лишиться я не хочу за это, — хмыкает Джин, резко останавливаясь, выпуская омегу.

— Что-то не так? — уточняет Юнги, замечая, как альфа начинает коситься по сторонам, а потом что-то проверять на своих смарт-часах.

— Сам дойдешь до кабинета отца? Хоть с этим ты должен справиться, — подстегивает он младшего, получая от того толчок в плечо.

Юнги ускоряет шаг и довольно быстро скрывается из виду, в то время как Сокджин сворачивает в один из коридоров, направляясь совершенно в другую сторону академии. Он идет довольно быстро, петляет по зданию, с каждой минутой слыша чужое, участившееся дыхание. Кажется, тот, кто решил проследить за ним, уже жалеет о таком выборе. Джин начинает еще быстрее идти, почти переходит на вампирское перемещение и в какой-то момент вовсе скрывается из виду. Хенджин срывается на бег и останавливается посреди большого, довольно мрачного и одинокого коридора, потеряв альфу. Он так хотел просто посмотреть на него чуточку подольше, понаблюдать, чем он занимается в свободное время. По коридору разносится приглушенный крик, когда омега оборачивается и встречается с залитым бордовой кровью взглядом Сокджина, который наступает на него, заставляя Пака пятиться назад, прикрыв рот ладонями, и в конечном итоге вжаться в стену, со страхом глядя на вампира.

— Какого черта ты сидишь у меня на хвосте? — Джин припечатывает омегу к стене, надавливая ему в область живота локтем. — Чего тебе надо? — альфа от злости аж обнажает клыки, и, кажется, единственное, что его удерживает от того, чтобы загрызть маленького несмышленыша, так это факт его принадлежности к королевской семье.

— Не убивай меня! — взвизгивает Хенджин, пряча лицо за ладошками.

— Отвечай на вопрос! — шипит мужчина, ближе наклоняясь к испуганному мальчику.

— Я просто хотел побыть с тобой! — выпаливает еле слышно омега, обескураживая вампира, из-за чего Хенджин чувствует, как давление на его животе уменьшается.

— Зачем? — хмурится Ким пуще прежнего, замечая, как парень медленно открывает свое лицо, спуская ладони.

— Ты мне нравишься, — мямлит Пак, закусывая губу, стыдливо пряча глаза.

— Господи, — вырывается на одном дыхании. — Только этого мне не хватало, — он отпускает омегу, скрывает свои клыки и отходит от него. — Иди к своему папочке и не лезь ко мне, — презрительно кидает Сокджин, замечая эту обиду в слезящихся глазах напротив. — Первый и последний раз предупреждаю: еще раз увяжешься за мной — я тебя к верховной ведьме отведу, пусть он с тобой разбирается, — Джин особо ничем не может пригрозить несовершеннолетнему, знает только, что младший сын Мари весьма послушен и очень боится расстраивать папу — чем не угроза для Хенджина?

Джин уходит так же быстро, как появился у омеги за спиной, оставляя мальчика прижиматься к стене, отчаянно себя обнимать и всхлипывать посреди одинокого коридора. Он медленно сползает по стене, разбивая собственные слезы о старинные напольные плиты. Омега не понимает, почему ему нравится именно этот вампир, почему его так тянет к нему, ведь обычно белые ведьмы предрасположены к волкам больше, чем к вампирам. Но почему-то хрупкое сердечко мальчика, которое до этого никогда не влюблялось, вдруг решило выбрать именно этого: самого ужасного, жестокого и грубого существа из всех окружающих его. И снова Хенджин затаит обиду на альфу, но в этот раз последует советам брата и его друзей — постарается держаться подальше. Ибо это только вторая такая их встреча, и уже дважды ему делали больно. Так продолжаться не может.

🌙✨🩸</p>

Чимин сидит на скамье в маленьком сквере академии. Это место всегда его успокаивало, точно так же как рядом с Вековым древом. Он помнит времена, когда был совсем крохотным, папа брал его с собой в разные места: в министерство, в котором он любил бегать по коридорам и сшибать взрослых дядей с документами. Они очень старались не ругаться на него, зная, чей он сын. Он бывал в армии на тренировках вампиров и волков. Тогда ему было особенно страшно, он постоянно прятался за папой, сминая штанины его брюк маленькими ручками. Но любимое место, не считая их дома, — это лес и сквер академии, в котором Мари читал ему сказки по весне, они вместе играли с магией, помогали садовнику ухаживать за кустами нежно-розовых и белых роз. Здесь всегда было спокойно и уютно, птицы улетают отсюда только зимой, когда наступают лютые морозы, в остальное время можно что-нибудь почитать под умиротворенное пение или же просто привести мысли в порядок.

Чимин сейчас как раз занимается и тем, и другим. Правда, его голова так сильно забита переживаниями, что даже прыгающие по дорожкам милые птички не вызывают улыбки, а фонтаны не убаюкивают совсем. Сейчас омега хочет снова стать ребенком, побежать к папе в кабинет, прыгнуть на коленки и плакать просто так, слушая самый драгоценный из всех голос, вдыхая запах душистее этих самых роз, чувствуя на своей голове череду нежных поцелуев. Но он больше не ребенок, он принц и возможный будущий король этих земель, а его папа больше не может срываться по каждому поводу к нему, успокаивая бедное дитя.

И, наверное, все это особенно давит на него сейчас. Бремя ответственности, собственных сил и личной жизни слишком тяжело вынести. Хочется от всего этого сбежать, чтобы голова не пухла, а сердце и душа не болели. Ему страшно. Впервые в жизни. Он был всегда одной из самых сильных ведьм в своем поколении, ему все давалось удивительно просто, а Мари не позволял расслабляться, требуя постоянной тренировки и усердия. Ведь талант — это даже не половина успеха, лишь небольшой толчок. И Чимин своим талантом пользовался, развивал его до исполинских размеров. А теперь, когда его силы начали жить своей жизнью, когда он не понимает самого себя и не всегда может установить контакт с внутренним «я», ему действительно страшно. Будто внутри него родилась вторая личность, с которой ему придется познакомиться и снова укрощать ее.

Чимину больно. Так больно, что кричать хочется на весь сквер, распугав невинных пташек. Ему больно от несправедливости и невозможности рассказать то, что хранит ото всех. Ему больно, что любимый его ненавидит за то, чего он не делал. Он каждую ночь мечтает выбежать из комнаты и ринуться в корпус к волкам, ворваться в спальню Намджуна и лечь к нему под горячий бок, умоляя не прогонять. Ему хочется снова быть в надежных руках, чувствовать себя увереннее и спокойнее, потому что рядом удержит сильный мужчина. Рядом есть тот, кто будет опорой и поддержкой. Теперь же этой опоры у него нет, он чувствует себя табуреткой на трех ножках, умоляя оставшиеся не сломаться. Теперь он чувствует себя абсолютно одиноким, а внутри сидит частичка волчьей души, скулящая по хозяину. Чимин бы ее отдал, лишь бы не болело, лишь бы с ума по ночам не сходить от этого воя, но не может, эта частичка вросла в сердце, которое пришлось бы вырвать. И тогда только смерть ему станет подругой.

— Чимин, — слышит до боли знакомый голос омега, поднимая глаза, отрываясь от книги, которую папа дал почитать.

Омега ощущает, как поджилки трясутся, как волчонок внутри царапаться начинает от вида своего хозяина. Намджун уверенным шагом идет к нему с явно готовым разговором. Вот только Чимин — хоть и скучает по нему, хоть и просится мысленно на ручки — затаил дикую обиду на волка. Когда они расстались, Ким облил его такой грязью, что омега засомневался, а любили ли его вообще. Ему плевать, сказаны были те слова от злости, на эмоциях ли. Факт остается фактом — Намджун оскорбил его, наговорил того, чего даже врагу не пожелаешь услышать. Раскромсал нежное сердце Чимина своими волчьими когтями. И омеге тяжело вот так просто пустить альфу в свою жизнь снова. Да, Чимин для всех выглядит виноватым, но только он знает, что на самом деле произошло. Вот только сказать не может. Друзья его поддержали, а любимый ожидаемо отвернулся.

— Чимин, нам нужно поговорить, — Намджун уже почти подходит к омеге, когда тот взмахом пальцев заставляет воду в фонтане позади себя образовать некий купол и опускает его на себя. — Что за детский сад? — голос альфа слышится теперь приглушенно, как в вакууме, Чимин буквально закрылся от него, не позволяя подойти. — Перестань! — рычит Ким, ударяя по водному куполу, получая ответный удар, который отталкивает его.

Чимин смотрит на провод от газонокосилки садовника, подключенный к удлинителю, и забирает из сети немного энергии, покрывая ею свой водный шар. Намджун сам пятится назад, когда вода начинает искриться, угрожая убить, если альфа посмеет еще раз прикоснуться. Сам омега молчит, на парня не смотрит, пряча взгляд в книге, мысленно умоляя Кима уйти скорее и не делать ему больно своим присутствием. Тот не спешит, думает, как бы обмануть магию Пака и все же пробраться к нему. Но с огорчением почти сразу понимает, что это не получится сделать без магии другой ведьмы или мага. А он всего лишь верный волк, который пришел за своим омегой.

Намджун уходит через несколько минут безрезультатных уговоров, которые Чимин почти не слышал из-за своего плотного, звуконепроницаемого купола. Ему просто хотелось скрыться от альфы, не слышать его, не видеть, не чувствовать запаха и присутствия, дать понять, что ему не рады сейчас. И как только парень покидает сквер, Пак возвращает электричество обратно в сеть, а купол лопает, позволяя воде окатить себя, прижимая уже закрытую книгу к груди, чтобы ее не намочило. На долю ему вдруг легче становится, пусть и довольно холодно. Вода сняла жар, окунув в ощущения ледяной боли, в которой Чимин снова один, потерянный, обиженный и испуганный. Теперь еще и мокрый.

🌙✨🩸</p>

— Почему у меня родился такой сын? — причитает Эйнар, сидя в своем кресле плохо освещённого кабинета. Он устало потирает лоб и не поднимает глаз на своего ребенка.

— Отец, послушай, — кажется, Юнги все-таки набрался смелости поговорить об истинных мечтах, а не о тех, которые выбрал ему глава семьи.

— Замолчи, — юношу грубо перебивает хриплый голос, а голова отца медленно поднимается, сверкая своими бордовыми глазами в полутьме. — Я не хочу слышать твоего нытья, — мужчина встает со своего кресла, неспешно направляясь к ребенку. — Тебя надо было с твоим отбросом-папой отдать Изгоям, — режет без ножа тонкую душу, нависая над омегой.

— Может быть, они бы приняли меня с бóльшим энтузиазмом, чем здесь, — не удерживается Юнги, но молвит тихо и совсем грустно, опуская глаза. И будь он человеком, то, скорее всего, крикнул бы от боли, когда Эйнар со всей вампирской силы отвешивает ему звонкую пощечину, из-за которой парень не удерживается на ногах, хватается за стол, чтобы не упасть.

— Неблагодарная мразь, — шипит мужчина, наклоняясь к уху скрючившегося омеги. — Твой папа проживает там жалкую жизнь, скитается и хоть как-то пытается выжить, если вообще еще жив. И ты мне будешь говорить, что там лучше, чем со мной?

— Я не знаю, где лучше, — Юнги слизывает с губы кровь, не решаясь выпрямиться. — Но точно не с тобой, — Мин не жалеет о сказанном даже, когда отец хватает его за подбородок и заставляет смотреть на себя.

— Ты все больше заставляешь меня исполнить мою угрозу, — усмехается Эйнар, приподнимая Юнги в воздухе.

— Ты пообещал убить меня, если я не займу трон… — хрипит задыхающийся омега. — Тогда я обещаю, если мы с Чимином станем королями, то я буду просить его убить тебя.

— Для начала стань им, — скалится Эйнар, отшвыривая сына в сторону, и возвращается в свое кресло.

— Кажется, у меня появились новые цели, — прокашлявшись, Юнги поднимается с пола, потирает свою шею и безумно улыбается, смотря на отца. Теперь ему необходимо занять трон, чтобы выжить и истребить того, кто отравляет ему жизнь.

— Кстати, у тебя сегодня патрулирование, — напоминает альфа сыну, когда тот собирается уже выходить из кабинета.

— Но королевские дети не идут в дозор, — болезненно хмурится Мин, разминая шею.

— Все правильно. Ты не королевский ребенок, ты отброс, — хмыкает Эйнар и опускает глаза в какие-то документы, не желая больше видеть и слышать омегу.

Не то чтобы Юнги обижается на эти слова, просто, наверное, он хотел бы иметь хорошее детство, любящих родителей, или хотя бы одного родителя, но адекватного. Ему бы хотелось слышать похвалу, а не бесконечные издевки и требования того, что у него не получалось. Ему бы хотелось знать, что такое настоящая семья. Хотелось бы получать подарки на день рождения и Рождество. Он мечтает жить в светлом и теплом доме, где всегда царит покой и уют. Но вместо этого ему приходилось взрослеть в темничных условиях, никакого смеха и радости, никакого счастья и красок в его жизни. И теперь ему просто хочется сделать больно тому, кто мучил его всю жизнь. В какой-то степени он даже понимает Сокджина и его желание отомстить собственному отцу. Будь у Юнги столько же сил, он бы прямо сейчас разорвал отца на части, не задумываясь о последствиях. Ему просто хочется свободы. Уже любой ценой.

🌙✨🩸</p>

— У вас пополнение, — Джин подталкивает Юнги к нескольким волкам и вампирам, которые сидят вокруг костра, посреди опустившегося в ночную тишину леса.

— Какого хрена он здесь делает? — сразу же отзывается тот, кого Мин больше всего сейчас не желает видеть — чертов Чон Хосок.

— Это его наказание за то, что был плохим мальчиком, — сюсюкается Джин, пытаясь схватить омегу за щеку, но тот резко и весьма больно бьет его по руке, отталкивая от себя.

— И это ваш дозор? Сидеть и бухать возле костра? — презрительно осматривает парней со стеклянными бутылками пива.

— Размечтался, — хмыкает Сокджин. — Мы распределяемся, чтобы сменить тех, кто сейчас на границе.

— Мне, пожалуйста, подальше от этого еблана местность дайте, — омега указывает подбородком на Хосока, фальшиво улыбаясь ему. Альфа сверкает своими янтарными глазами, в которых языки костра пляшут, прожигая вампира, и не замечает, как сжимает в руке бутылку, разбивая ее давлением.

— Смотрю, у вас особая любовь, — после секундных разглядываний парней, Джин вмешивается в эту зрительную войну между Хосоком и Юнги, усмехаясь идее, которая пришла ему в голову. — Вот и пойдете вместе на границу Лакдорма.

— Я не буду защищать волков! — рычит Юнги, лишний раз заставляя остальных парней рассмеяться над его забавным видом, которому он пытается придать устрашения.

— Какой же из тебя правитель тогда, если ты отказываешься заботиться о своих собратьях?

— Не братья они мне! — продолжает злиться Мин, складывая руки на груди.

— Джин, поменяй мне напарника. Это будет не служба, а ночь истерик. Отправь его спать, — отзывается Хосок, подходя к альфе поближе, игнорируя присутствие омеги.

— Это приказ, солдат, — вмешивается Эрик — омега-командир армии волков. На что Хосок только поджимает губы, кланяется и, смерив Юнги взглядом, полным отвращения и ненависти, уходит в темную глубь леса, направляясь к границе своих земель.

— Еще есть вопросы? — обращается Джин к Мину, вздергивая бровь. — Вперед!

Юнги добирается до границы Лакдорма чуть быстрее, чем Хосок. Он даже успел насладиться тем, какой север красивый, но безумно холодный даже для сентябрьской ночи. Отсюда виднеются белоснежные горы где-то очень далеко, которые так и манят своей красотой. Ночью они имеют особенный блеск и привлекательность, хотелось бы туда забраться и посмотреть на эти земли, впустить в грудную клетку морозного воздуха и почувствовать хотя бы капельку той свободы, которой не хватает Юнги. Погулять по лесам на той горе, побыть наедине с самим собой и не думать ни о каких коронах, отцах, смерти. Мин все еще не верит, что Эйнар сдержит свое обещание, все это похоже лишь на треп, но вот то, что его изгонят — это уже вероятнее всего. И все, о чем может думать в этом случае омега, так это о друзьях. Тэхен и Чимин стали единственным источником света в его жизни, а став Изгоем, ему не будет позволено видеться с ними. Если же омеги подпустят его к себе, то они будут приравниваться к предателям. Юнги не желает обрекать и их на изгнание.

Омегу вырывают из собственных мыслей звуки хруста веток и громкое волчье дыхание позади. Он старается сдержать в себе рвотный позыв, совершенно не привыкший к такому запаху. Его сейчас интересует только один вопрос: как Чимин подпускал к себе Намджуна и не задыхался от вони? На самом деле этот запах раздражать может только особенно вредных вампиров, как Юнги, которые уж слишком неравнодушны к волкам. Мин оборачивается и тут же жалеет об этом, когда видит уже не огромное животное, а голого накачанного парня, держащего в руках рюкзак, который до этого, видимо, находился в зубах у хищника.

— Зачем ты превратился? — тут же отворачивается Юнги, который успел рассмотреть за столь короткий промежуток времени все прелести татуированного тела.

— В волчьем обличии я бы не смог тебя донимать, — хмыкает Хосок, скорее надевая одежду из рюкзака, которую предусмотрительно снял перед превращением.

— А я уже понадеялся на то, что мы спокойно постоим, подежурим и не будем друг друга трогать, — театрально вздыхает омега, любуясь снежной горой, которую видно с небольшого склона, на котором они стоят.

— Слишком утопично, не находишь? — Чон отбрасывает рюкзак к дереву, подходя ближе к вампиру.

— Согласен. Моя жизнь похожа на сплошную антиутопию.

— Твоя-то? — смеется Хосок, получая хмурый взгляд Юнги. — Ты маленький принц, у тебя есть все, о чем ты можешь мечтать.

— Правда? — удивлению омеги сейчас просто нет предела, а брови так поднимаются, что точно до самого космоса достанут. — И что же, по твоему скромному мнению, у меня есть?

— Возможности.

— Какие? — усмехается Мин, действительно не понимая: альфа сейчас шутит или он совсем ничего не знает об Эйнаре?

— Тебе дают лучшее питание, лучших тренеров, лучшую программу подготовки, ты с самого детства находишься внутри системы и знаешь ее, в отличие от простых детей, которые, возможно, займут трон. Им будет тяжелее освоиться и понять, а ты в этом варишься всю жизнь.

— Ах, так ты про это, — грустно улыбается омега, закусывая губу. — Думаешь, быть в системе с самого рождения — это дар? Никогда не спрашивал у Намджуна, каково это?

— Это ответственность, но, будучи ребенком короля, ты должен ее осознавать и принимать. Намджун давно принял свою роль в обществе.

— Поздравляю его с этим, — пожимает плечами вампир. — Но я никому и ничего не должен.

— Это эгоизм, — хмурится альфа, явно недовольный таким высказыванием парня.

— Это желание жить своей жизнью, а не проживать чью-то чужую.

— Твое место мог занимать кто-то более достойный, — поджимает губы Хосок, прислоняясь спиной к дереву, рассматривая столбом стоящего Юнги, который смотрит только на ту самую гору, куда-то очень далеко, где хотел бы сейчас находиться.

— Поверь мне, — нервно смеется омега, — я с большой радостью отдал бы это самое место кому угодно. И посмотрел, как этот смельчак взвыл бы. Эйнар лучший отец, самый любящий и добрый, — в голосе Юнги слышится сарказм, за которым скрывается явная ненависть. — Он совершенно не давит на меня, холит и лелеет. И не бьет, кстати, — показывает на часами ранее зажившую губу.

— Я уверен, если бы ты захотел, то нашел бы к нему подход.

— Ты совсем идиот или не понимаешь, каково это — жить в доме с вампиром, который каждый раз держится, чтобы не убить тебя? — Юнги окончательно злится на тот бред, который несет альфа не первую минуту их неприятной беседы.

— Мои родители пытались меня убить, когда мне было четырнадцать, за то, что я отказался с ними идти к Изгоям. Мне пришлось убить их, — пожимает плечами Хосок, говоря это таким обыденным голосом, а на лице и мускул не дрогнул. — Они тоже избивали меня. А потом я вошел в семью Намджуна и стал одним из сыновей Аудульва. Не официальным, конечно. Я не принц.

— Мило, — бросает Юнги, делая вид, что ему совершенно неинтересно это слушать. На деле, он слегка шокирован. Не думал, что у кого-то бывает хуже, чем у него в семье. — Почему многие сами уходят в Дрангар? И почему Изгои все еще не захватили нас?

— Уходят, потому что думают, там лучше, — усмехается своим же словам альфа. — Им никогда нас не победить, пока они не избавятся от пожирающей ненависти. Мы дружный народ, наши правители, какими бы они ни были ужасными со своими семьями, — будто специально выделяет эти слова, заметив, что Юнги хотел его перебить, — всегда заботятся о своих подданных. Очень важно, чтобы верховным магом или ведьмой был тот, кто любит свое государство и готов его защищать.

— А ты любишь свое государство?

— Люблю.

— И я люблю, но жить тут невыносимо.

— Мне не нравятся твои мысли и слова, — настораживается Чон. — Ты говоришь как Изгой.

— Может, я и есть он, — смеется Юнги, чувствуя, как их разговор доходит до точки невозврата, начиная окрашиваться в мрачные цвета.

— За такое голову отрывают, — шипит Хосок, отталкиваясь от дерева, подходя ближе к омеге.

— Так оторви, — хмыкает Мин, толкая альфу, нарываясь на конфликт.

— Ты не представляешь, как я этого хочу, и даже не из-за того, что ты выглядишь как потенциальная угроза нашего государства, а потому что ноешь постоянно. Отец, видимо, недостаточно бил тебя, раз ты все еще такая избалованная заноза в заднице, — и только Хосок договаривает свою последнюю фразу, как тут же получает смачный удар в челюсть.

— Жаль, что твои родители тебя не прибили, — не остается в долгу Юнги и пятится назад, когда альфа рычит, сжимая пальцы в кулаках.

Хосок превращается в волка за секунду, разрывая на себе одежду. Юнги не страшно, он знает, что если его и тронет альфа, то точно не убьет, не посмеет. Да и готов он был к тому, что они разругаются и доведут все до драки.

Чон не спешит нападать, скалится, обнажая внушительного размера клыки, которые любят точить о тоненькие шеи вампиров. Он все ходит, прицеливается будто, когтями роя землю, а Юнги лишь следит за ним, приняв боевую стойку, полностью готовый к тому, что в любой момент на него могут напасть. По тихому лесу раздается пугающий рык серого волка, размеры которого превосходят в несколько раз худенького вампира. Но Мин тоже не остается в долгу и пытается напугать альфу своим шипением с обнаженными длинными клыками, специально облизывая их, давая понять, что хочет этой ночью испить волчьей крови.

— Ну давай, рискни, волчонок, — рокочет Юнги, приманивая Хосока пальцем.

И не успевает он опомниться, как Чон делает резкий прыжок на него, сбивая со склона, падая прямиком в реку внизу. Воды здесь, дай бог, по щиколотку, зато камней, о которые можно пораниться, довольно много, и падает Юнги в обнимку с волком именно на один из таких, ударяясь спиной и головой. По округе разносится рык вампира и волка, который будит лесных жителей, прогоняя их из своих домиков. Птицы снова вынуждены разлететься в разные стороны, а река будто специально притихла, боясь вмешиваться своими бурлящими водами в бой этих двоих. Когда Хосок начинает в опасной близости от лица омеги клацать зубами, Мин упирается ботинками и ладонями в шерстяной живот существа, отбрасывая его в сторону. Волк отлетает довольно далеко, ударяется боком о дерево, но приземляется на лапы, позволяя Юнги подскочить и, наконец, уверенно встать на ноги.

Они оба дышат тяжело, озлобленно. У Хосока в янтарных глазах ненависть горит, отражение которой он видит в бордовых, налитых кровавой злобой вампирских зрачках, поблескивающих в этой внезапно тихой и мрачной ночи. Юнги не приходится долго думать, с какой стороны и каким образом броситься на волка, потому что тот снова нападает первым, но в этот раз не удерживается лапами на маленьких камнях, пошатываясь, чем сразу же пользуется омега, дергая за густую гриву, высоким прыжком забирается альфе на шею, укладывая собственный торс на большую волчью голову, а руками пытается обнять его как можно плотнее, чтобы придушить. Укусить его будет сложно: густая и длинная шерсть мешает весьма сильно, а неугомонный альфа прыгает из стороны в сторону, словно бык или обезумевшая лошадь, пытающаяся скинуть наездника. Но Мин, кажется, настолько зол на парня, что выпускает клыки и со всей силы прокусывает кожу под шерстью волка, слыша устрашающее болезненное рычание. В край разозлившийся Хосок не позволяет себя долго держать в заложниках и дергается так резко, что Юнги не удерживается и все же летит прямиком в одно из деревьев.

— Стоп! — раздается голос Эрика, который вместе с Джином оказывается между этими двумя. — Солдат, по какому праву ты набросился на принца? — шипит омега, отчитывая рычащего и смотрящего за его спину Хосока, который взгляд с Юнги свести не может. — Я с тобой говорю! — альфа нехотя отрывается от собственных эмоций, виновато склоняет голову перед командиром. — Иди в медицинский корпус, ты ранен. А оттуда за наказанием, — Чон нехотя запрыгивает обратно на склон, на котором они и стояли до этого, слыша смешки позади.

— Тебе смешно? — шипит Сокджин на довольно слизывающего со своих клыков волчью кровь Юнги. — Думаешь, тебя не будет ждать наказание? Помираешь на моих тренировках, не можешь выполнить элементарную программу, а тут готов волку зад надрать?! — почти на крики срывается альфа, которому теперь головой отвечать перед Эйнаром и Аудульвом из-за этого мальчишки.

— Он первый начал, — оправдывается, как в детстве, виновато опуская голову.

— Мне плевать. Возвращайся в академию. Сегодня я тебя видеть уже не могу, — тяжело вздыхает Ким, кивком прощаясь с Эриком, который следует за своим волком.

Юнги в сопровождении Джина, что всю дорогу молчал, возвращается в академию и, как только ступает на территорию, убегает от альфы, скорее прячась в своей комнате. Он не знает, что это было сегодня ночью. Сначала они говорили с Хосоком на не очень приятные, но вполне спокойные темы, на секунду омеге даже показалось, что волк вполне неплох, когда не рычит постоянно и не пытается его оскорбить. Но потом все ушло в какие-то непроходимые дебри неконтролируемых эмоций, слово за слово и получилось то, чего Мин не хотел. Он не желал сделать больно даже этому раздражающему его парню и подозревает, что просто сорвался из-за последних событий с отцом. Все вокруг только и делают, что указывают ему, что делать и как жить. Юнги обязан то, Юнги обязан это. Вот Юнги и взбунтовался, перегорел от напряжения, словно батарейка. А теперь, завернувшись в одеяло, дрожит и мысленно извиняется перед Хосоком, плачет, стараясь не будить спящего одногруппника. Ему невыносимо больно и действительно тяжело жить в этом мире. В мире, который отвергает и избивает его каждый день.