твоё «да» не поймать никогда (1/2)

— Может, поедем ко мне?

От этого неожиданного вопроса Катино сердце забилось так бешено, что он наверняка мог слышать его стук.

— Да не мертвей ты так, — хмыкнул Александр, бросив на неё быстрый взгляд. — Исключительно в дружеских целях.

— Нет, — Катя покачала головой. — Спасибо за приглашение, но я должна вернуться домой. И так засиделась до половины первого…

— Жаль. Я выспался и потому расположен к долгим беседам, — Воропаев невесело усмехнулся. — Хочется скоротать эту ночь, чтобы не думать о том, что завтра мы ничего не решим и уйдём в грандиозный минус. Вам со Ждановым такой даже не снился… — он забарабанил пальцами по рулю.

— Саша, нет проблем, которые невозможно решить.

— Есть. Например, банкротство.

— Так, господин Воропаев. Включите, пожалуйста, хорошую музыку, не хочу внимать вашим паническим прогнозам.

Он ухмыльнулся и вставил в автомагнитолу диск Максима Фадеева. Катя хорошо знала этот альбом, вышедший в декабре девяносто шестого; ей тогда только-только исполнилось пятнадцать, и некоторые произведения Фадеева её по-настоящему потрясли. Они так и остались бессмертными, совершенно вне времени, и до сих пор задевали такие струны её души, о существовании которых она и не подозревала. Пробуждали физически ощутимую, почти сладкую тоску и чувственность. Так было всегда. Катя давно не слушала эти песни, и теперь они отозвались в душе намного сильнее, чем раньше. Должно быть, причиной этому была долгая пауза.

«Или то, что сейчас мы вдвоём. Наедине».

— О чём задумалась? — полюбопытствовал Александр. Голос его звучал удивительно мягко и тихо.

— Просто… Люблю эту музыку.

— Я тоже.

«Где-то огни… Или это костры? Или печаль моя?..»

Такие простые и, в общем-то, абстрактные слова. Но каждый раз они рождали в голове калейдоскоп ярких образов и дарили чувство, столь редко доступное человеку: чувство, что тебя понимают.

— Приехали.

Катя вздрогнула и поняла, что успела задремать. Посмотрела на Александра и растерялась от того, какую концентрированную теплоту он сейчас излучал. Она никогда не видела его таким — во всяком случае, с ней.

— Катя, я тебе очень благодарен, — серьёзно сказал он. — Не могу представить, как закончился бы этот день, если бы не ты. Скорее всего, я просто нажрался бы как скотина.

— И почему у вас, мужчин, один излюбленный метод решения всех проблем… — она вздохнула. — Я рада, что смогла помочь.

— Хотя на тебе лица нет от усталости, — заметил Александр. — Мне не нравится, что ты столько работаешь.

— Сказал человек, с удовольствием проспавший несколько часов, пока я готовила отчёт на завтра, — со смехом ответила Катя.

Воропаев развёл руками.

— Туше́.

Он вдруг рванулся к ней и попытался поцеловать вопреки всем их договорённостям, но Катя проявила неожиданную ловкость и сумела повернуться так, чтобы он коснулся губами лишь её щеки. Александр со вздохом прислонился лбом к её виску и прошептал:

— Сколько это будет продолжаться?

— Не надо, — твёрдо произнесла Катя, сама не понимая, откуда черпает силы на столь уверенное сопротивление, хотя всё её существо хотело сейчас обратного. — Я уже проходила это с Андреем. Не надо путать благодарность с чем-то бо́льшим. Да и не за что меня благодарить. Я пока ничего не сделала.

Александр оставил несколько невесомых поцелуев на её шее и отстранился.

— Ты очень упрямая, — констатировал он почти одобрительно.

— У тебя, наверное, нет времени на… — Катя запнулась и покраснела. — Ты понимаешь, о чём я. Вот тебя и заносит.

— Время можно найти всегда, было бы желание.

— Тогда не понимаю.

Он не стал уточнять, что с желанием случилась беда; с того эпизода с Клочковой его либидо погрузилось в спячку. Пушкарёвой знать об этом было необязательно.

— Тебе пора домой. Мама заждалась.

Катя взглянула на свои окна. На кухне горел свет, и это натолкнуло её на безумную идею.

— Послушай, ты же хотел скоротать ночь, так?

— И почему меня пугает твой энтузиазм?

— Приглашаю тебя в гости. Ругаться никто не будет, обещаю. Наоборот, восхитятся нашим трудолюбием, а тебе поставят «отлично» за то, что меня подвёз, — с хитрым видом пообещала Катя. — Соглашайся. Расставаться нам не хочется, а наедине оставаться опасно, вот я и предлагаю тебе соломоново решение.

— С трудом представляю себя в гостях у Пушкарёвых, — фыркнул Александр. — Нет, не так. Совсем не представляю.

— Никогда не поверю, что такой неординарный человек, как ты, имеет проблемы с воображением, — поддела его Катя.

— Неприкрытая лесть — это пошло.

— Хорошо. Ты тогда философствуй, а я пойду пить чай с кулебякой.

— Так, стоять! — Воропаев схватил её за руку. — С чем кулебяка?

— С сёмгой. Понимаешь, Миша в благодарность за наши труды подарил нам с Юлианой огромные корзины с разными вкусностями. Мама, конечно, сразу принялась печь, но столько едоков у нас нет. Даже Зорькин не справляется.

— Ах, Мишенька подарил. Ладно, уговорила. Знаешь, что я люблю поесть.

Пока они поднимались на её этаж в дряхлом лифте, провонявшем кошками, Катя думала о том, что ей удалось противостоять Александру тогда, когда это было почти невозможно, и радовалась своей маленькой победе. А он всё пытался понять, что на него нашло несколько минут назад. Наверное, в объяснении Пушкарёвой было здравое зерно, и хорошо, что она не поддалась его порыву. Александр лучше других знал, что люди нередко выражали едва ли не все свои эмоции одним способом. Очень часто и гнев, и грусть, и отчаяние, и даже скорбь трансформировались в возбуждение.

«Хорошая попытка, только это было не возбуждение. Я просто хотел её поцеловать. И физиология не имела к этому никакого отношения».

— Знаешь… — Катя вышла из лифта первой и обернулась, прежде чем открыть дверь. — Я сегодня по телефону хотела сказать… — она вдруг смутилась.

— Что?

— Я соскучилась.

Это откровение далось ей нелегко. Александр не знал, что с ним делать, и потому молчал, пока она аккуратно возилась с дверным замком.

— Не ты одна, — признал он.

Катя снова обернулась и улыбнулась открыто и светло. Наконец-то справилась с дверным замком и жестом пропустила его вперёд.

— Валерий Сергеевич не ударит чужака сковородкой? — осведомился Александр, делая шаг в тёмную прихожую.

— Валерия Сергеевича нет дома, — раздался женский голос. — Он сегодня в гостях у своего армейского товарища.

Тут же началась невообразимая суета. Елена Александровна включила свет и принялась рассматривать гостя, расспрашивать дочь обо всём сразу и приглашать их обоих к столу.

— Замечательно, что Катенька догадалась позвать вас к нам… — тарахтела Пушкарёва-старшая. — Ведь с Андреем Палычем мы знакомы, а вас и не знаем толком, а вы и в командировке вместе были, и работаете вдвоём допоздна… Идите, идите мойте руки и садитесь за стол, у меня в духовке такая красота греется! Время, конечно, позднее, но вы наверняка без ужина, трудоголики!

— Это всегда так? — шёпотом спросил Александр, пока они мыли руки.

— Да, мама у меня очень говорливая. И очень добрая.

Было что-то невероятное и прекрасное в том, что они вот так запросто стояли в её затрапезной ванной бок о бок и переговаривались. А ещё ценнее было отсутствие на его лице оценивающего или презрительного выражения — Катя этого боялась, ведь их неказистая квартира походила на музей советского быта и явно нуждалась в ремонте. Александр привык к роскоши, но спокойно переносил её отсутствие, и это стало ещё одним приятным открытием.