love is a losing game, one I wish I never played (2/2)

— Баста, карапузики, — пробормотал он и выключил компьютер.

В машине он снова заснул, а когда проснулся, рядом с ним уже сидела Катя. С красиво уложенными волосами, без очков, в расстёгнутом пальто и лаконичном дымчато-сером платье — умеренно коротком, но колени всё равно были видны. В голову пришла дурацкая мысль: «Я впервые вижу коленки Пушкарёвой».

— Простите, — искренне извинился Александр. — Обычно я не приветствую своих спутниц храпом.

— Вы не храпите, — усмехнулась Катя.

Он не знал, что она рассматривала его, пока он спал. И впервые задумалась о том, что посмотреть, вообще-то, было на что.

— После спектакля мне придётся поехать на дегустацию, — сразу заявил Воропаев. — Составите мне компанию?

— Забавно… Юлиана так хотела, чтобы я туда пошла, но я отказалась. А теперь вот вы зовёте туда же… Так и быть, компанию я вам составлю, но только чтобы заработать очки в глазах Юлианы.

— Отлично. После приглашаю вас на поздний ужин. Как до него доживу — не знаю, — признался Александр. — Опять забыл пообедать.

— В театре есть буфет.

— С сомнительными бутербродами и пирожками, — он покачал головой. — Уж лучше голодать, чем что попало есть.

— Вашему желудку вы это не объясните, — улыбнулась Катя. — И напугаете актёров и зрителей урчанием.

В театре он всё-таки совершил набег на буфет и обнаружил там неплохие круассаны. Купил пару штук и два чая с лимоном — иллюзий насчёт здешнего кофе он не питал. Катя от выпечки отказалась.

— Вам нужнее.

— Соблюдаете диету? — полюбопытствовал Александр, самозабвенно вгрызаясь в круассан.

— Нет, просто не хочу объедать голодающего. В отличие от вас, я обедала — Юлиана теперь за мной следит, как за тамагочи.

Когда он расправился с круассанами, не утолив и десятой части зверского голода, Катя протянула руку и убрала несколько крошек с его галстука. В этом жесте было что-то почти интимное, и на долю секунды ему даже стало некомфортно.

Дали уже второй звонок, и они поторопились занять свои места в третьем ряду партера.

— Если я снова усну, не стесняйтесь ударить меня в бок, — вполголоса попросил Александр.

— Может статься, что усну я. Терпеть не могу Чехова.

Сонливость его как рукой сняло.

— Терпеть не можете Чехова?! — возмутился он.

— Многословно, нудно, и это пережёвывание своих проблем праздной аристократией, доведение их до абсурда…

Пятничным вечером после тяжёлой недели он, может, и сам не питал никаких добрых чувств к Антону Павловичу, но не любить Чехова вообще?!

— А что же вы тогда любите? — осведомился Воропаев.

— Так вам сразу и расскажи.

— Обязательно расскажите.

— Т-ссс! — шикнула Катя. — Кажется, начинается…

И правда — началось. В сон Александра больше не клонило по многим причинам: его как-то сразу увлекло происходящее на сцене, да и за Катей наблюдать тоже было интересно. К его досаде, в первом действии на стол поставили настоящий пирог с капустой — для полного погружения зрителей в атмосферу дачной жизни. Были ещё духи, папиросы, цветы, но Александр со своим животом, всё больше прилипающим к позвоночнику, улавливал только аппетитный запах проклятого пирога, и беспокойно ёрзал в своём кресле. Ближе к антракту Катя наконец-то не выдержала и раздражённо зыркнула на своего спутника; Воропаев сразу затих и смирился со своей судьбой умирающего от голода.

— Вы же терпеть не можете Чехова, — поддел он Катю, когда они вышли в фойе.

— В театре он воспринимается совсем иначе, — задумчиво проговорила она. Катя всё ещё была внутри спектакля, переживала заново всё, что они только что увидели. — И этот ход с присутствием автора на сцене… Я даже забыла, что человек в пенсне — это актёр, представляете? Хотелось сорваться с места, подбежать к нему и закричать: «Зачем вы с ними так жестоки?!»

— Пьесы в принципе не созданы, чтобы их читали, — согласился с ней Александр. — Их нужно смотреть. Значит, вам нравится?

— Скорее да. И декорации волшебные… Вот только в подкорке сидит, что вам нужно быть на дегустации. Опоздаем же…

— Ничего, Андрей и Кира придержат японцев до моего появления. Когда мы приедем, они уже будут вдоволь надегустировавшимися и очень сговорчивыми.

— Я о них совсем забыла. Мы с Андреем… — лицо её помрачнело. — Мы давно готовились к их визиту.

— Ваши лавры никто не отберёт. Я в процесс вообще не погружался, пока всё время забирает бизнес-план.

Кате было интересно узнать о происходящем в «Зималетто» побольше — туда тянуло, как ни прискорбно было это осознавать. Работа там была поистине интересной, именно той, для которой и был создан блестящий Катин ум; в пиаре она никогда не будет своей, на своём месте, несмотря на все обещания Юлианы, что надо как следует в него погрузиться, а потом уже войти во вкус… Не получится у неё войти во вкус, но бросать Виноградову она тоже не собиралась — слишком многим была ей обязана как в моральном, так и в материальном смысле. Юлиана, подобно поп-продюсеру, вложилась в неё, чтобы потом стричь дивиденды, и Кате предстояло отрабатывать потраченные на неё силы и средства. Пожалуй, в любой другой ситуации Катя никогда не согласилась бы на такую помощь, но после побега из Москвы она была слишком внушаема, слишком уязвима. Наверное, всё сложилось к лучшему — если бы не напор Юлианы, она до сих пор ходила бы в одежде, которой место в музее, и везде была бы лишней и неуместной. А сейчас она может позволить себе фланировать по фойе модного театра под руку не с кем-нибудь, а с весьма избирательным и пекущимся о своей репутации Воропаевым, и знать, что с ней всё в порядке, и что при встрече со знакомым Александр не отскочит от неё на сотню метров, а представит её по всем правилам этикета.

Он вдруг взял её за подбородок и внимательно, испытующе посмотрел ей в глаза.

— Тоскуете по «Зималетто»? Или, может быть, по Жданову?..

— Первое. — Катя не кривила душой, потому что имя Андрея и вправду не промелькнуло в её размышлениях.

— Вы можете вернуться, — легко предложил он. — Я начинаю понимать, почему Андрей настолько на вас полагался.

Катя улыбнулась — довольно и самую малость злорадно.

— Да, Катя, да, я могу это признать, — со смешным раздражением сказал Воропаев. — Так что подумайте…

— Нет. Эта глава моей жизни закрыта, но благодарю за предложение. Давайте больше не будем о делах, а? Лучше объясните, почему предпочитаете вечер в моей компании важному мероприятию, где вас будут ждать.

— В компании нелюбимого вами и любимого мной Чехова, — поправил её Александр.

— Сделаю вид, что поверила.

Он закатил глаза. Вскоре они вернулись в зал и пропали уже полностью — Александр даже забыл о своих мучениях, погрузившись в чужие. Катю особенно пронзила и тронула сцена прощания Ирины с Тузенбахом — она не нашла для него слов и бросилась к человеку в пенсне: «Где текст?» А он только плечами пожал. Как же это было близко и знакомо Кате… Даже их последний разговор с Андреем был полным недосказанностей, смазанным, и будь её воля — его не случилось бы.

— Спасибо вам, — с чувством произнесла Катя, когда они уже ехали в ресторан, где проходила дегустация. — Мне спектакль очень понравился… А вам?

— Ну, я зритель более искушённый, но… — Александр задумался. — Семь из десяти баллов поставлю. Цельности постановке не хватает. Больше напоминает этюды.

— Мне почему-то так взгрустнулось от сцены, в которой Ольга, Ирина и Маша сидят на сундуке, укрывшись одним одеялом, и секретничают… Жаль стало, что я единственный ребёнок в семье, — разоткровенничалась Катя.

— Готов отдать вам своих сестёр, — ухмыльнулся Воропаев. — Головной боли от них значительно больше, чем пользы.

— Вы лукавите. Представьте, как тяжело вам было бы сейчас одному.

— Да мне и с ними, знаете ли, непросто, — неожиданно даже для себя ответил Александр. — Впрочем, вам об этом знать необязательно. Подумайте лучше вот о чём… Как мы будем вести себя в присутствии Жданова? Он сейчас на дегустации.

— Как двое людей на первом свидании?..

— Любопытно. Что придало вам решимости?

— Вам об этом знать необязательно, — процитировала его Катя.

— Справедливо. Что ж, хорошо… Не пожалеете?

Она промолчала. Ей необъяснимо хотелось защититься от Андрея, переждать этот период тоски по нему, спрятаться за воропаевской спиной от его взгляда и собственных чувств, болезненных и противоречивых. Что-то в ней сломалось. Не изменилось даже, потому что люди не меняются, тем более за неделю; именно сломалось. Пришло понимание, что продолжение отношений с Андреем принесёт ей больше мучений, чем счастья. Да и стремился ли он сам к этому? Хотела ли она, чтобы он за неё боролся? Ни на один из этих вопросов у неё не было ответа.

«То, что кажется нам серьёзным, значительным, очень важным, — придёт время, — будет забыто или будет казаться неважным».