it shouldn’t hurt me to be free (2/2)
И Катя вышла из себя.
— Нет, Андрей, — она вскочила с кровати, замотавшись в одеяло, и принялась расхаживать по комнате. — Это ты не хочешь поставить себя на моё место. Ты долгое время обманывал меня, обманывал Киру, заявился в мой дом и обвинил меня в воровстве, прекрасно зная, что мои родители уже немолодые. Ты подозревал меня в том, что я сплю с Воропаевым, и не постеснялся об этом спросить. Всё, что сделала я — рассказала правду тем людям, которые заслуживали её знать как акционеры компании. Не в том месте, не в той форме — да. Но я поступила правильно. Ты — нет. Ты не можешь предъявлять мне претензии. Не имеешь морального права.
— Кать, иди ко мне, — мягко позвал Андрей.
— Зачем? Чтобы ты снова смотрел на меня как прокурор?
— Чтобы мы вспомнили, что нас связывает.
— А разве нас что-то связывает? И потом, ты ведь сам так жаждал поговорить!
— Что это значит?! «Разве нас что-то связывает»?..
— А что? — запальчиво воскликнула Катя. — Это только наша третья ночь и первая, когда мы не прячемся по углам. В твоём понимании это можно называть отношениями?
— Ты меня любишь? — с болью в голосе спросил он.
— Люблю. Но не знаю, тебя ли.
— Как это понимать?
— А ты любишь меня вот такую? Не девочку из каморки, а женщину, которая больше никогда не согласится работать в таких условиях, не потерпит лжи и подозрений? Ты готов быть со мной на равных, Андрей?! И простить меня за то, что я больше не смотрю тебе в рот? За то, что я не Кира, готовая вытерпеть любые унижения? За то, что я сейчас не особенно думаю о том, как тебе тяжело, а пытаюсь собрать себя из ничего, из осколков? Или всё-таки я была тебе удобна, пока выбегала на каждый твой зов и поддерживала любую твою авантюру, начисто забыв о критическом мышлении? Потому что мне кажется, что всё так и есть. Если бы ты хоть чуть-чуть задумался о своих ошибках, ты не упрекал бы меня в том, что я лишила тебя президентства и отдала всё Воропаеву. Ты бы пережил это молча. Ты неделю как освободил трон, всего-то неделю, Андрей, но страдаешь так, будто навсегда отлучён от влияния на дела компании! Как будто ты не знаешь Александра! Он поиграет в главного, а потом ему это надоест, и он вернётся к своей скучной чиновничьей службе.
— Он хочет отправить меня на производство.
— Это ниже твоего достоинства?
— Представь себе, да.
— Понятно. Знаешь, ты спросил меня, не жалею ли я. Об этой ночи. И мой ответ прежний: нет, не жалею. Думаю, она была нужна нам обоим. Чтобы понять, что нам не время быть вместе.
— Кать…
— Нет. Не говори ничего, пожалуйста. Просто помолчи.
Она вдруг почувствовала адскую усталость.
— Я уехала бы сейчас, но у меня нет сил, — с отчаянием пробормотала она. — Я вчера совсем не спала и сегодня тоже…
Она вернулась на свою половину кровати и боролась с острым желанием заплакать. Она так тосковала по нему, так верила, что стоит ей измениться, и при встрече с ней он поймёт, что между ними больше ничего не стоит, но… Реальность оказалась совсем другой. Они не знали настоящих себя, никогда не видели друг друга, не скованных душными обстоятельствами, не загорающихся от самой романтики тайных встреч. У них никогда не было свободы. Теперь они её узнали, но не узнавали друг друга.
Катя подвинулась к Андрею и устроила голову у него на груди — невозможно было лежать рядом как соседи.
— Знаешь, в чём наша беда? — грустно усмехнулся он, поглаживая её спину.
— В чём? — Катя всё-таки всхлипнула.
— Мы пока не простили друг друга. И неудивительно… Слишком мало времени прошло.
— Я поторопилась…
— Нет. Всё, что сегодня произошло, было нам необходимо. Я люблю тебя… Наверное, я пока не умею это делать, но я люблю тебя. И с косичками, и такую, как сейчас. Слышишь?..
Катя не слышала — она мгновенно уснула. Утром они то и дело погружались в тяжёлое молчание. Оба думали о том, что Андрею предстояло поехать в «Зималетто» и либо принять новые условия, либо уволиться.
— Ты что-нибудь решил? — поинтересовалась Катя, застёгивая ремешок наручных часов.
— Пока нет, — вздохнул он. — Стоит, наверное, узнать, какая должность мне уготована.
— Я не понимаю, почему вы настолько не переносите друг друга. Вам бы объединиться и работать вместе на благо компании…
— Сашкин тяжёлый характер, — развёл руками Андрей.
— Но в конфликте никогда не бывает виновата только одна сторона.
— Кать, тебя что, завербовали в адвокаты дьявола?
— Хорошо, а что ты-то делал у него на диване, если вы такие враги?
— Честно? Он забрал меня из клуба после пьяной драки и отвёз к себе.
— Значит, и ему ничто человеческое не чуждо… — с искренним удивлением заключила Катя.
Андрей подвёз её до нового места работы и долго целовал на прощание, словно в чём-то убеждая.
— Позвони мне вечером, — попросила Катя. — Расскажи, чем дело кончилось.
— А разве господин Воропаев не держит перед тобой отчёт?
— Андрей, нас теперь всегда будет трое: ты, я и господин Воропаев?.. Держит, но не передо мной, а перед Колей. И точно не ежедневный.
— А жаль. Ему было бы полезно.
Помахав вслед уезжающему «Порше», Катя осознала неприятную истину: она успела морально устать от Андрея. С этой ночи всё пошло не так. Она нарушила статус-кво и разбудила в них обоих нечто такое, чему положено было лежать на дне их душ, мариноваться и перерабатываться. Наверное, это и было то, о чём он говорил: отсутствие прощения. Мимолётный порыв отомстить уже прошёл — это был не Катин путь. А вот потребность в обществе Воропаева, к её ужасу, никуда не делась. Рядом с ним она становилась сильнее, собраннее, цельнее — и так создавала себя заново. Признаться в этом ему было равносильно смерти, и к тому же Катя знала, что он откажется от общения с ней, как только поймёт, что она больше не заинтересована в нанесении увечий эго Андрея. В представлении Александра их должна была объединять общая цель, а значит, пока ей придётся играть по его правилам. Она подумала ещё немного и решила быть с собой окончательно честной: на самом деле её уязвляли подозрения и скрытые обвинения Андрея. Её воображения хватало, чтобы представить, как её появление в «Зималетто» выглядело в его глазах, но… Имел ли он вообще право подозревать, обвинять, требовать?.. Тем более — позорить её перед Ольгой Вячеславовной? Она снова начинала злиться. А эти его слова… «Мы пока не простили друг друга». Неужели то, что он не мог простить ей, было сопоставимо со всем тем, что ей предстояло простить ему? И неужели он действительно допускал мысль о том, что в тот понедельник она была в состоянии — душевном и физическом — лежать на диване Воропаева ради чего-то кроме сна?! И при этом Андрей говорил, что всегда ей верил и верит до сих пор…
Раздражение поднялось в ней мощно и неожиданно, словно цунами. Она набрала номер Андрея.
— Да, Кать?..
Он звучал бодро, несмотря на перспективу переезда на производственный этаж.
— Знаешь, я подумала… Давай договоримся, что сегодняшняя ночь не означает, что мы… снова вместе. Я думаю, нам обоим стоит сосредоточиться на работе. Столько перемен…
Он помолчал.
— Да, я считаю, что это лучший вариант.
Его покорность тоже раздражала. Как будто ему было всё равно. Несмотря на это, Катя закончила разговор на дружеской ноте и отправилась в офис Юлианы, по дороге размышляя о том, что согласилась бы и на «Репку» — лишь бы снова обмениваться колкостями с Александром и чувствовать твёрдую почву под ногами.
В среду он позвонил ей и пригласил провести пятничный вечер в театре.
— Что будем смотреть? — светским тоном осведомилась Катя, старательно не позволяя энтузиазму прорваться в голос.
— «Трёх сестёр» в Мастерской Петра Фоменко. Моя секретарша отстояла трёхчасовую очередь, чтобы достать билеты, так что спектакль как минимум модный. Стоящий ли — не знаю.
— Может, вам лучше пойти с секретаршей? Она заслужила.
— Она не в моём вкусе.
— А я, значит, в вашем? — поддела его Катя.
— Во всяком случае, меня привлекает ваш ум. Я заеду за вами в половину шестого.
— Договорились.
Лишь нажав на кнопку завершения вызова, Катя позволила себе улыбнуться. О, эта пьянящая и вместе с тем отрезвляющая честность! «Меня привлекает ваш ум». Никакого вранья и нелепых комплиментов. Она тряслась от смеха, вспоминая, как Миша умудрился сравнить её с Нефертити. Каким прекрасным человеком был бы Александр Воропаев — если бы, конечно, не был таким ужасным.