о воспоминаниях и улыбках (1/2)

Люку пора жениться. Так говорит его матушка каждый раз, когда они остаются наедине. Он давно уже помолвлен с Рейной и близится тот момент, когда им нужно будет узаконить союз и создать семью. Люк каждый раз соглашается, хотя не то чтобы он сильно хочет. Рейна его подруга детства, она красивая, умная и хорошо знает валирийский язык. Они — одной крови, они — драконы и им суждено передать древнюю магию своим потомкам.

Иногда Люк даже верит, что они будут счастливы вдвоём.

Иногда Люк совершенно не чувствует себя драконом и ему кажется, что он не на своём месте, ему кажется, что Рейна совершенно чужая и непонятная, хотя вроде бы знакомая с детства.

Иногда Люк очень хочет спросить у Эймонда, надел ли он белый плащ по настоянию Алисенты, для того, чтобы их семьи окончательно прекратили враждовать и сблизились, или он это сам придумал и таким хитрым способом просто ускользнул от женитьбы на одной из дочерей лорда Баратеона и обязанности обзавестись потомством. Люк Эймонду немножко завидует. Сам он не имел такого права и стать белым плащом не смог бы по двум причинам: он не входил в число лучших рыцарей всех семи королевств, и он был наследником Дрифтмарка, а, следовательно, был обязан продолжить род.

В книжках всё было по-другому. Там про продолжение рода и долг как-то не очень, там чаще всего принц влюблялся в принцессу, преодолевал трудности и жили они долго и счастливо в мире и согласии. Чем чаще звучали слова матери о свадьбе, тем чаще Люк задумывался, а любит ли он свою принцессу. Те женщины в блошином конце, к которым его когда-то водил Эйгон, были красивыми, и они много чему Люка научили. С некоторыми из них было даже приятней, чем с другими. Но на любовь это похоже не было. Люк однажды понял, что в принципе не знает, что же такое любовь и случалась ли она с ним хоть когда-нибудь. Ему важно знать. Джейс не задумывался об этом, по крайней мере так он ответил, когда Люк спросил. И Бейлу он кажется любил, во всяком случае ему нравилось проводить с ней ночи, в отличие от Эйгона, который предпочитал спать с кем угодно, кроме Хелейны. Люк ещё не был женат на Рейне и не проводил с ней ночи, и он не мог точно знать, нравится она ему или нет.

***</p>

— Что значит любить?

Рейнира задумалась, поднеся перо к губам.

— Представь, например, что человек тебе очень интересен. Ты хочешь знать о нём всё, ты хочешь знать его историю. Понимаешь? Ты любишь, когда история этого человека важна для тебя. Все мы — герои своей собственной истории, но когда мы впускаем в свою жизнь ещё одного героя, то наша с ним история становится общей.

— Звучит сложно, — Люк улыбнулся, и откинулся в кресле, вспомнив, как любил сидеть здесь в детстве и наблюдать за тем, как мама пишет письма. В такие моменты ему всегда нравилось угадывать, кому именно их отнесёт почтовый ворон.

— Ну хорошо, тогда представь кого-то, по кому ты скучаешь. Кого-то, о ком ты вспоминаешь и скучаешь, находясь на расстоянии. Представь, что есть кто-то, в ком полно недостатков, но тебе они кажутся вполне терпимыми, а этот человек тебе кажется уникальным и неповторимым, и ты боишься, что больше никогда не встретишь на своём пути такого же.

Люк напрягся и попытался вспомнить, как они играли с Рейной в прятки в детстве, но почему-то скучать по ней совсем не хотелось, а потом вместо этого ему и вовсе некстати вспомнился Эймонд. В тот день Люк спрятался в сундук от Рейны, а дядя, коварно наблюдающий за их детскими играми, подкрался и запер сундук на ключ. Люк проторчал там полдня, пока его не выпустил Джейс. И ведь Эймонд тогда за ними следил весь день, получается. Люк это отчётливо представил: дядя, на тот момент длинный и выглядящий достаточно взросло, по сравнению с племянниками, с коварной улыбочкой наблюдает за ними из-за угла, а потом крадётся на цыпочках и… От мыслей о крадущемся Эймонде Люк не выдержал и хихикнул.

— Ты любила отца?

Рейнира отложила перо в сторону, взяла пергамент в руки, присыпала его песком и стряхнула на пол. Затем, она запечатала письмо воском и фамильным перстнем. И только уже потом ответила:

— Больше всего на свете.

Люк перестал хихикать, почувствовав неясную тоску от слов матери. Харвин был давным-давно мёртв и вспоминать о нём был как-то не принято вслух, но почему-то сейчас Люк понял, что мать наверняка его вспоминала все эти годы. Наверняка не забыла.

— А Лейнор? Почему тогда ты вышла замуж за Лейнора?

— Этого требовал мой долг.

— Он всё знал, ведь правда?

— Конечно, — Рейнира вздохнула, — конечно он всё знал. Люк… я не хочу, чтобы ты думал, что я обманывала Лейнора. Мы были хорошими друзьями, понимаешь? Дружба, это тоже одно из проявлений любви. Мы уважали друг друга, понимали и принимали.

— Но чем тогда твоя любовь с Лейнором отличалась от любви с отцом?

Рейнира отложила запечатанное письмо в сторону, встала и придвинула кресло чуть ближе, так, что они теперь сидели напротив.

— В детстве ты был самым пытливым ребёнком из всех, — она ностальгически улыбнулась. — Ты задавал мне сотню вопросов на дню, спрашивал почему небо синее, почему драконы едят жареное мясо и откуда у коровы берётся молоко. Твой брат, между прочим, таких вопросов никогда не задавал.

— Про жареное мясо мне до сих пор любопытно, — Люцерис тоже улыбнулся, поняв, вдруг, что давно вот так вот с матушкой не разговаривал. Хотя в детстве не отлипал от неё ни на шаг, и они часто проводили вечера перед камином, когда она рассказывала ему сказки. — Но ты не ответила на мой вопрос, матушка.

Рейнира задумалась. После того, как сын сегодня пришёл в её покои и стал расспрашивать про любовь, она, конечно, догадалась, что дело было связано с Рейной. А точнее с сомнениями её сына касаемо своих чувств в отношении невесты. Было странно наблюдать за своим повзрослевшим ребёнком и видеть в нём себя тридцатилетней давности. Когда-то и она сомневалась. Когда-то отец не сумел сказать ей правильных слов и поддержать. Теперь она должна была сказать правильные слова своему сыну.

— Харвин заставлял меня улыбаться, Люк. Всегда, когда я смотрела на него, я испытывала чувство щемящей нежности внутри, и не могла сдержаться, чтобы не дотронуться до него. Любовь мужчины к женщине, а не к другу, отличается тем, что ты всегда хочешь до неё дотрагиваться. Ты всё время вспоминаешь о ней, с утра и перед сном. Тебе важно, что она чувствует и ты волнуешься и переживаешь за неё.

Люцерис снова представляет свою невесту, вспоминает, как была объявлена их помолвка ещё в детстве. Кажется, тогда Рейна застенчиво улыбалась и смотрела на сестру. Люк точно не мог вспомнить. Тот день был напрочь испорчен жареной свининой и обидным тостом от Эймонда. Люк отлично помнил, что дядя гаденько улыбался, когда Алисента принялась его ругать за сказанное вслух. Воспоминания о невесте опять не получилось.

— А что если я люблю Рейну так, как ты Лейнора, мама? — Люцерис отводит взгляд в сторону. — Не так, как отца.

— Слишком тяжелое бремя долга лежит на наших плечах, и мы не всегда можем выбирать, с кем нам быть. Но зато мы всегда можем договариваться друг с другом и уважать. — Рейнира грустно улыбнулась. — Ты не должен бояться, если ты будешь уважать Рейну, то это тоже будет любовью, пускай у вас и не будет общей истории. Но вы сможете стать хорошими друзьями и исполнить свой долг.

— Уважать, значит быть честным, не так ли? — спросил Люк, впрочем, зная ответ заранее.

***</p>

Всю неделю он думал. Он пытался вспоминать. Рейна верхом на Утро. Рейна во время танцев на балу. Рейна на корабле, во время их совместного плавания по Дрифтмаркскому морю. Красивая, сильная и добрая. И всё. Больше никаких её качеств назвать не удавалось, а воспоминания казались смазанными и ненастоящими. И каждый раз в эти воспоминания вмешивался дядя. Чёртов Эймонд Таргариен коварно пролез в память Люка, поселился там и кажется сжёг все его воспоминания о других людях. Иначе объяснить причину, по которой он помнил, как они с дядей впервые встретились в Королевской гавани после долгих лет, а день, когда он поцеловал первый раз Рейну, он не помнил, Люк объяснить никак не мог.

Эймонд, а точнее воспоминания о нём, преследовали Люка всю неделю, как на зло. Раньше такого не было, но стоило ему только начать думать о Рейне, как Эймонд сразу же ревниво вылезал из закоулков разума и ехидно комментировал все мысли Люцериса.

И его качества назывались сами по себе, Люку даже не надо было произносить их вслух.

Эймонд мерзопакостный самовлюблённый индюк. Но невероятно волевой, сильный духом и проницательный. Эймонд злопамятный, беспощадный как к себе, так и к другим, но ещё и закомплексованный и ранимый. Эймонд умный, но грубый. И чуткости ему не достаёт, однако это лишь на первый взгляд, на самом деле он прекрасно знает и всё понимает, просто боится показаться слабым. Эймонд изящный и гибкий, но силы в нём поменьше, чем в Люке. Эймонд… Перечислять его качества можно было до бесконечности, Люк бы не устал, он поймал себя на мысли, что ему это даже нравится, это даже поднимает ему настроение. Наверное, тогда он впервые за всё время насторожился. Не запаниковал, но напрягся. Почувствовал себя не в своей тарелке. Снова попытался вспомнить Рейну, однако в этот самый момент, когда он почти смог воспроизвести её образ в нежном голубом платье, в голове некстати нарисовалось воспоминание о том, как дядя уснул во время массажа шеи, и как смешно он приоткрыл рот, сразу же сделавшись беспомощным и забавным.

Люк не выдержал и улыбнулся.

Запаниковал он чуть позже.

***</p>

— Ты должен двигаться быстрее, улитка! Ну кто так парирует?! Что я говорил тебе про стратегию?!

— Я прекрасно парировал, дядя, просто ты опять сжульничал!

— В бою ты тоже так врагу скажешь, кретин?! Что значит сжульничал?! Я всего лишь произвёл тактическую разведку и ввёл тебя в заблуждение касаемо своих намерений!

— Звучит так, будто ты оправдываешься перед обесчещенной леди, — Люк отражает удар щитом и отступает назад.