искренние извинения (2/2)
— Ты можешь пойти к чёрту.
— О, ну так я и пришёл к тебе!
Дверь скрипит, открывается и в его комнату просачивается Люцерис. Эймонд устало возлежит на подушках, положив на лоб холодную тряпку.
— Чего припёрся, уродец?
Люк неловко топчется на пороге. Меч, которой Эймонд с психа кинул на землю, он зачем-то притащил с собой.
— С тобой всё хорошо?
— Со мной да, а с тобой видимо нет, тупица, раз ты спрашиваешь!
— Я серьёзно!
Эймонд недовольно стонет, закатывая здоровый глаз и, морщась от боли, вынужденно поворачивает голову на бок, так как он лежит «слепой» зоной к двери и не видит Люцериса.
— Серьёзно, что?!
— Спрашиваю серьёзно! Я тебя не задел? Твой глаз сейчас, я видел, что ты полез под повязку, и подумал, что во время тренировки мог…
— Задел! — Эймонд коротко хохочет и отворачивается, — двадцать лет назад! Вот, до сих пор чешется!
Люцерис молчит и зачем-то кладёт меч на тумбу, решившись всё-таки пройти внутрь комнаты. Эймонд его подчёркнуто игнорирует, но всё-таки удивляется и вздрагивает, когда племянник неожиданно отнимает у него нагревшуюся тряпку, снова охлаждает её в воде и протягивает обратно. Эймонд хочет в него эту тряпку кинуть, но понимает, что из-за мигрени ему слишком лень и тяжело вставать и тянуться к тазику самостоятельно, так что он с гордым видом молча кладёт тряпку обратно на лоб.
— Голова болит, — говорит Эймонд зачем-то.
— Странно…
— Ну конечно тебе странно, у тебя то мозгов нет и болеть нечему…
— Странно, что глаза нет, а он до сих пор болит, — Люк вздыхает и снова отнимает тряпку, чтобы охладить её в воде и вернуть обратно на лоб принца. — А тряпка помогает от боли, значит?
— Как нелестно ты о себе отзываешься, — Эймонд зло хихикает, а Люк почему-то вдруг краснеет и отворачивается.
Так они молчат долго. Эймонд смотрит в потолок и морщится, а Люцерис смотрит в окно и тоже морщится, но как-то задумчиво, словно мысленно ведя какой-то диалог. В конце-концов, когда Эймонд начинает уже дремать, Люк вдруг встаёт и начинает его будить.
— Эймонд? Ты уснул?
— Отвали я сказал же…
— Я тебе сказать хотел. Давно ещё, — Люк говорит шёпотом, и смотрит зачем-то в окно, как будто бы там очень интересно. — Я хотел сказать.
Люк мнётся и вздыхает, замолкая. Любопытство берёт верх, Эймонд не выдерживает, открывает глаз:
— Ну говори уже, интересно же!
— Я хотел у тебя за тот день, за нашу стычку, прощения попросить. Вот что. Ещё тогда, когда мелким был. Но испугался, что ты всё равно не простишь, я бы не простил. Но я всё равно должен тебе сказать, что мне всегда было жаль, что так вышло и мне до сих пор жаль, ты был бы совсем другим, если бы не травма.
Эймонд долго и внимательно смотрит на него, а потом говорит:
— Пожрать мне принеси чего-нибудь, голова болит, не хочу вставать.
Люцерис кивает, замечая совершенно неожиданно, что глаз у Эймонда злой не потому, что злой, а потому что просто он его слишком широко раскрытым держит и из-за этого так кажется. А на самом деле глаз самый обычный и усталый. И одинокий ещё глаз этот. Люцерис уходит, а Эймонд задумчиво смотрит в потолок, десятки раз повторяя в голове только что сказанные племянником слова, словно не веря в них, а потом, вдруг, начинает улыбаться. Потому, что фантомный глаз больше не болит. И Эймонду почему-то кажется, что больше и не будет.