Tango Milonguero (1/2)

Позже Хейдзо будет отмахиваться и говорить, что не помнит, как все произошло. Что сила внезапно вспыхнувших элементальных проводников в статуе подняла на ноги и Кадзуху, бледного, одиноко лежащего на холодной брусчатке под накрапывающим дождем.

Им не нужно знать, что слезы вперемешку с дождем заливали глаза, что он делал непрямой массаж сердца до треснувшего ребра у Кадзухи, что пришлось делать искусственное дыхание, зажимая самому себе нос, лишь бы не залить оцепеневшее лицо кровью.

Никто не слышал его рыданий, не видел как он, будто обезумевший, продолжал давить на грудь бездыханного тела снова и снова, снова и снова.

— Ты не посмеешь так уйти, не посмеешь, — рычал он сквозь зубы, внутренне умирая от бессилия.

Кадзуха молчал в ответ, ни вдоха, ни выдоха. Ни слабого биения перегруженного электричеством сердца.

— Давай, давай же, — умолял он, не останавливаясь ни на секунду — три десятка нажатий, два выдоха в приоткрытый рот. И снова по новой — толчок, толчок, толчок.

— Я не против быть твоим сердцем, Кадзуха, — охрипшим голосом скрежетал Хейдзо. — Но ты справишься и сам, давай, прошу тебя… — выдох согревает остывающие губы.

Хейдзо не видел ничего из происходящего вокруг. Он не знал, что Люмин вернулась, не знал, что с минуты на минуту жизнь в Инадзуме изменится, как изменились взгляды их архонта.

Это не имело значения. Не сейчас, когда он снова терял дорого человека на своих руках.

— Но все же по-другому, Кадзуха, — рыдал он. — Я знаю, что делать, я смогу спасти тебя, я…

Отчаяние топило его. Мрак подкрадывался со всех сторон, затмевая рассудок. Он продолжал массировать сердце Кадзухи, но оно не запускалось, не запускалось…

Будто каждый из них прошел по кругу и вернулся в свою изначальную точку. Кадзуха — смог дать отпор на дуэли с сегун Райден. Хейдзо — спасал умирающего товарища.

— Но исход не должен быть тем же, — шептал он в безумии. — Ты… Кадзуха, живи! — вырвалось криком из груди, и неконтролируемый поток анемо прошел вместе с толчком к сердцу, окончательно рассеивая остатки электро, что не давали мышце сократиться.

Тук-тук. Слабый толчок — галлюцинация или несбыточная мечта — тук-тук.

Мокрые пряди облепили лицо Хейдзо, но он видел и слышал, как вздымается грудь Кадзухи. Как бьется его живое сердце.

Он смог. Он правда смог.

В бессилии он уронил голову на тихо вздымающуюся грудь, прислушиваясь к звуку жизни. Самый лучший звук во Вселенной — звук биения сердца любимого человека.

Он расскажет об этом Кадзухе, но не скоро. Не в тот момент, когда ронин очнулся на мягком футоне, разбуженный теплым светом — лучом, проникшим сквозь распахнутое окно. Хейдзо крутился у плиты, грея настои с лекарством, и чуть не выронил их из рук, увидев тень улыбки на осунувшемся, но живом лице. Он тут же метнулся к Кадзухе, позабыв обо всем. Вода одиноко кипела на огне.

— Ты спас меня, — проговорил ронин хриплым голосом человека, не встававшего с постели несколько дней.

— Ты спас нас всех, — не сдерживая слезы, ответил Хейдзо, притянув к губам тонкую кисть, чтобы поцеловать ослабевшие пальцы.

Кадзуха молчал, нежным движением вытирая набегающие из зеленых глаз соленые капли. Вглядывался в лицо с симметричными родинками под обоими глазами и чувствовал себя дома. Его ждали здесь так сильно, как ни в одном доме Тейвата. Чувство обретенного счастья непривычно, но так правильно грело его изнутри.

— Я люблю тебя, — сорвалось с губ, мягкое и теплое, как прикосновение нагретого солнцем одуванчика. — Когда я… — он в раздумье нахмурил белесые брови, — …засыпал, единственное, о чем я жалел — что не сказал этого тебе раньше.

Хейдзо трясло от эмоций. Не думая ни о чем, он залез к Кадзухе на футон, прижался всем телом, чтобы, обнимая ладонями лицо, лихорадочно целовать все, до чего мог дотянуться.

— Люблю тебя, люблю, люблю, — шептал он между поцелуями, губами ощущая трепет полупрозрачных век, нежность улыбки, ради которой готов был вытаскивать Кадзуху из-под меча сегун еще несколько сотен раз, но лучше было бы, если…

— Никогда больше так не делай, — прошептал он. И Кадзуха нашел в себе силы согласно усмехнуться и обнять в ответ.

***</p>

Осень впервые была такой теплой для жителей Инадзумы — солнце подолгу светило на безоблачном небе, лазурью оттеняя яркую листву. Клены шуршали осыпающимися листьями, в рощах прятались дикие олени, испуганно поднимали уши на шаги незнакомцев и ловко скрывались в непроходимой чаще.

— Горная тропка укрыта листами цвета огня, клич печальный оленя доносят ветра до меня, — размеренный голос Кадзухи нарушает тишину, единственными звуками которой был шорох опадающей листвы.

— Красивое сочетание, — хмыкнул Хейдзо, не расцепляя рук с ронином. — Но почему от твоих слов так веет грустью? — он заглянул в лицо Кадзухи, ища ответ.

— Потому что я сочинил это хокку, когда уплывал на Алькоре в прошлом году. Я люблю красные листья клена, но почему-то это всегда пора самых тяжелых прощаний, — от улыбки Кадзухи становилось печально, и Хейдзо приблизился к нему, чтобы поцелуем стереть горечь давно прошедших дней.

— Кленовые листья для меня всегда будут связаны с тобой, для меня они — символ надежды, — тихий голос Сиканоина зажег внутри рубиновых глаз Кадзухи пламя, сжигающее грусть без остатка. — Что в прошлом, то осталось в нем, — пожал плечами Хейдзо и утянул Кадзуху дальше в лесную глубь, где с неба падали яркие листья, скрывающие их от всего мира.

— Потанцуем? — смех звучал в игривом голосе Хейдзо, когда он притягивал Кадзуху к себе, пальцами оглаживая крепкие плечи.

— А музыка? — не смог сдержать улыбки ронин, послушно застывая с Хейдзо в близком объятии.

Хейдзо закатил глаза и щёлкнул Кадзуху по носу, смешливо фыркая от его выражения лица.

— И это мне говорит человек с самым чутким слухом во всем Тейвате… — вздохнул он, и Кадзуха не сдержал смеха.