Soltadas (2/2)

— Дураком был, дураком и остался, — припечатала Кано, пряча веселье на дне синей радужки. — Не знаю, — фыркнула она. — Знаешь, говорят в глазах отражается душа. И когда мы последний раз виделись с тобой, ты был как всегда, очень серьезен, слегка высокомерен, огрызался, когда звала проведать семью, впрочем, вел себя как обычно. И в глазах у тебя была Ответственность, вот именно с большой буквы, а сейчас там будто… Не знаю, будто твоя душа цветет, — проговорила она, не отрывая взгляда от застывшего выражения лица Хейдзо. — Не думала, что война может менять людей в лучшую сторону, — закончила она с горьким смешком.

Хейдзо переваривал ее слова, задумчиво пожевывая губу, а желание поделиться своим, сокровенным, распирало изнутри. Впервые за долгое-долгое время ему захотелось разделить радость с кем-то.

— Знаешь, мне кажется, я тебя таким видела еще в детстве, — тихо произнесла она. — До…его смерти, — скомканно сорвалось с ее губ, и она тут же поджала их, испугавшись своей неосторожности.

Хейдзо спокойно покачал головой, похлопав ее по плечу, и Кано тут же заметно расслабилась.

— Я… — начал он, подбирая слова, — встретил кое-кого, — тепло произнес он, старательно отводя взгляд от сестры.

— О, — мягко выдохнула она, и подбадривающе сжала его ладонь. — Кто она? — Кано деликатно спросила, и уточняюще продолжила: — Я не думала, что в лагере будет много девушек, да и знаю я там только Сару. Но… Она не похожа на тех, кто в твоем вкусе.

— Да уж, — с нервным смешком отозвался Хейдзо. — Действительно, совсем не мой типаж… — подступающая паника сдавливала горло. Испытывать чувства к человеку своего пола — не преступление, но влюбиться в разыскиваемого преступника…

— Так, кто же… — аккуратно снова начала Кано, но Хейдзо не выдержал и перебил ее:

— Это он, — и казалось, будто даже пламя застыло в эту напряженную для него минуту. Но Кано не убрала руки, и лишь крепче сжала его ладонь снова.

— Ох, ну и что же? Это все еще не ответ на вопрос, — игриво пожурила его она, не скрывая расползающуюся улыбку.

— Он… Если вкратце, то я должен был его арестовать, — глухо закончил Хейдзо, натыкаясь на стену молчания в ответ. Не решаясь поднимать взгляд, он видел лишь то, что пальцы Кано начали мелко подрагивать, а рукав ее заметно трястисть.

— Ты что, смеешься? — зашипел на нее Хейдзо, и Кано уже не скрываясь в голос рассмеялась. Напряжение исчезло будто лопнувшая хлопушка.

— Нет, братец, право же, это настолько в твоем стиле, насколько вообще возможно, — утирая выступившие от смеха слезы, проговорила Кано. — Только ты мог вляпаться в подобную историю. И все же… Я рада за тебя, — Хейдзо взглянул в ее лицо, и увидел, как из синих лучистых глаз струится поддержка, которой он нигде больше бы не нашел. Его кузина, нет, его сестра, была самым близким человеком для него. И как же приятно было осознавать, что есть вещи, которые действительно неизменны.

Не сдерживая себя, он тоже рассмеялся вместе с ней, утыкаясь лбом в теплое плечо сестры.

Они проговорили до рассвета, до того времени, пока им обоим не предстояло отправиться в путь: Хейдзо нужно было проверить качество трав и отвести слаймовый аэростат до берега, а ей же предстояло возвращение на гору Ёго. Прощаясь, они крепко обнялись, и Сиканоин чувствовал себя так, будто заново обрел нечто важное, то, что, казалось, было давно утеряно.

— Вот кстати, держи, передашь своему ронину подарочек от меня, — шутливо проговорила Кано Нана, протягивая ему деревянную дощечку оберега.— Я брала их для продажи в деревне, и смотри, какая удача, осталась всего парочка для защиты любимого!

Хейдзо, благодаря улыбающуюся сестру, смущенно принял оберег, пальцем проводя по вырезанным в дереве иероглифам.

Теперь он точно убедился в своем решении как можно скорее увидеться с Кадзухой!

Проверив с помощью чувства стихий содержимое аэростата, он выбросил несколько пучков, отдающих злобной энергией электро, оставив один в качестве улики. К счастью, он вовремя избавился от них, и теперь партии ничего не угрожало.

И все же, было что-то в этом не совсем правильное. Провожая мерно гудящий аэростат, Хейдзо не мог отделаться от мысли, что подобное совсем не похоже на то Сопротивление, которое он знал. Нет, конечно, один Кадзуха не мог представлять собою уровень моральных качеств всего Сопротивления, но неужели госпожа Сангономия Кокоми одобрила бы подобную стратегию истощения противника? Хейдзо знал из доверенных источников, что она была превосходным стратегом, неужели она согласилась на подобный низкий ход?

Или все же дело было не в Сопротивлении?

Хейдзо чувствовал в этом деле двойное дно, но ему не хватало зацепок для подтверждения догадки.

К вечеру третьего дня он помогал лодочнику грузить тюки с травами, попутно запрыгивая в лодку. Каннадзука за эти пару дней нисколько не изменилась и продолжала издалека алеть раскидистыми кленами. Хейдзо чувствовал радость и волнительный трепет от осознания, что скоро он отправиться навестить Кадзуху. Оставалось только узнать у разведки, где располагается новый лагерь Сопротивления и улизнуть в остывающие сумерки от охранных патрулей — плевое дело для того, кто знает время и их маршруты наизусть.

Сдав рапорт довольной результатами Саре, Хейдзо спешно направился в свою комнату, испытывая непреодолимое желание отмыться после дороги и сменить одежду. Но стоило ему открыть дверь, как тут же внимательный взгляд вперился в раскрытое настежь окно, а открыто оно было точно не первый день — на полу осели занесенные ветром кленовые листья.

Он точно закрывал его перед уходом.

Не спеша подойдя к оконной раме, Хейдзо закрыл окно и сосредоточенно огляделся вокруг: все вещи были на местах, но четко сохранялось ощущение, что тут кто-то был. Доверяя интуиции, Сиканоин медленно обошел комнату и остановился рядом со столом: на нем были оставленные Хейдзо записи рецептов, расчеты дозировок и пара папок с детективными расследованиями.

И поверх них лежал перевязанный красной нитью сверток. Совсем небольшой, но Хейдзо знал, что не оставлял ничего подобного.

Вместо того, чтобы в ту же секунду доложить охране о факте проникновения на территорию лагеря, он, догадываясь от кого послание, аккуратными движениями развернул послание, зажав между пальцами алую нить.

Увидев строчки красивого почерка, сердце Хейдзо дрогнуло. Он уже видел их раньше, когда копался в архивах клана Кадаэхара, когда видел хокку, сочиненные Кадзухой.

Клочок бумаги был совсем небольшим — в военные времена с письменными принадлежностями было особенно туго, и на нем поместилось всего несколько слов:

«Алькор. Завтра вечером на севере. Приходи».

Сердце Хейздо упало. Его же не было три дня! Может ли «завтра вечером» быть сегодняшним вечером? Или же это было вчера?

Крупная дрожь прошила его насквозь, бумажка со скудными иероглифами выпала из пальцев, и он тут же спешно наклонился, чтобы подобрать ее, разглаживая дрожащими пальцами и убирая во внутренний карман.

«Успокойся», — мысленно воззвал к рациональности Хейдзо. — «Это все еще мог быть и сегодняшний вечер, сейчас идет сильный листопад и столько листьев могло занести и за один день. Необходимо идти туда, сейчас же!»

Решение было принято мгновенно: не собираясь оправдываться ни перед кем, Хейдзо потоком анемо-энергии распахнул окно и вылетел из него, на ходу раскрывая планер.

Он не обращал внимания на патрули, все его мысли были заняты одним: «Успеть, хоть бы успеть!», и удача благоволила ему: ни один патрульный комиссии Тенре не заметил его спешно удаляющейся фигуры.

Он бежал так быстро, как не бегал никогда: натренированные годами ходьбы ноги не подводили его. Ветер дул в спину, а глаза резало стремительно заходящее солнце.

В прошлый раз он добирался до лагеря Сопротивления несколько часов, теперь же счет был на минуты. Пока он автоматом выстраивал маршрут в своей голове, параллельно мысли так же цеплялись за впечатавшиеся в мозг слова: «Алькор… Какое знакомое слово, что же это?», — судорожно перебирал в памяти, огибая с востока Татарсуну и уходя на север.

Мимо проносились деревья и кусты, узкая полоска песчаного берега медленно расширялась по мере приближения к северной части острова Каннадзуки. Сердце бешено стучало в груди, разгоняя кровь с адреналином по телу, открывая второе дыхание.

Солнце неумолимо скрывалось за горизонтом.

Хейдзо выбежал на береговую линию, ещё минута и он точно успеет. Ветер дул ему в спину, щеки раскраснелись, внутри сжалась пружина тревоги: вот-вот и он сможет увидеть Кадзуху, ухватить за расшитый кленами рукав, прижать к себе, услышать стук заполошно бьющегося, как у малиновки, сердца, вдохнуть аромат трав, что так тесно переплелся с его волосами, зажмуриться и… никогда не отпускать.

Только находясь с ним рядом, его, Хейдзо, сердце было на своем месте. Его уже слишком давно выкрал этот неуловимый ронин в кленовых листьях.

Соленый воздух осел на сухих губах, ветер всколыхнул полы его одеяния. Хейдзо поднял взгляд, до рези в глазах всматриваясь в линию берега, что освещал последний луч заходящего солнца.

Песчаное побережье, в этот сумеречный час было пустынно и тихо. Ни лодок, ни людей, никого не было в округе, лишь море тихо плескалось, прибивая шуршащие ракушки, да играясь с крабами-генерами. Вдалеке в последний раз вскрикнули чайки.

«Он может быть где-то неподалеку», — мелькнула быстрая догадка в его мыслях. Сердце, которое казалось бы уже не могло биться чаще, ещё ускорилось.

Хейдзо пробежался по берегу, но никто не вышел ему навстречу. Стоило ему пройтись вдоль линии моря еще раз, как кусты вдруг зашуршали, но вместо Кадзухи там прошмыгнул лишь любопытный баку-дэнки. Разочарование горечью разлилось в груди.

Вдруг он остановился и ответ на его вопрос тут же развернулся из недр сознания.

— Алькор… — вслух сам для себя начал Хейдзо, — Алькор это же корабль из Ли Юэ!

Он резко вскинул голову в сторону моря. Но морская гладь была спокойна — горизонт пуст и чист, ни одного далекого флагмана, ни одной крошечной яхты.

Сердце запнулось, не готовое признать для себя происходящее. Хейдзо неверяще раскрыл глаза, осознавая и медленно, сжимая челюсть покачал головой.

«Нет, нет, этого… не может быть, нет», — мысленно взывал он. «Может, он еще не пришел?», — внутренний голос полнился надеждой, и досин принялся снова расхаживать вдоль берега, всматриваясь то в сторону леса, то в далекую гладь моря.

Никого. Сумерки все сгущались, и никто не разрушал его одиночества.

Мысли плясали в голове тревожным хаосом, но надежда все еще была жива. Он решил пройти чуть дальше в сторону побережья Надзути — если раньше там был их лагерь, может он увидит, идет ли кто в сторону северной части Каннадзуки?

Но пройдя туда, он не увидел ничего, кроме также пустого побережья, на котором лишь виднелись рытвины от множества ног, что останавливались здесь на пару дней ночлега. Но с этой стороны Хейдзо вдруг увидел цепочку следов, что вела к северному берегу.

С судорожно сжимающимся сердцем, он двинулся по ним, с трудом вглядываясь в уже сгущающихся потемках. И они вывели его на прибрежную зону, но скрытую от чужих глаз плотным рядом кленов.

Завернув за заросли кленовой рощи, Хейдзо как будто услышал приглушённые голоса.

«Архонты, они еще тут!» — сердце забилось в надежде. Досин, ловкий и стремительный как небольшой циклон, вынырнул на скрытый кленами пляж. Хейдзо вскинул голову, в глазах отчаянно трепыхался огонь веры, рот почти открылся для приветствия, но…

Глупенький баку-дэнки из человеческого обличья с хлопком вернулся в свою обычную форму, моргнул и уставился на него глазами-бусинками.

Горло сковало жестким спазмом, судорогой оборвался вдох.

Там никого не было.

Пустота, тишина осеннего сумрака, колыхающиеся волны спокойного моря. Лишь следы ног на влажном песке и глубокая колея, оставленная лодкой подтверждали, что тут действительно кто-то был.

Но он не успел.

Хейдзо пытался вдохнуть воздуха, но тревога сжала грудную клетку, мешая вздохнуть — он ловил ртом воздух, как выброшенная рыба на берегу. Скомкав одежду над ноющим сердцем, он зажмурился и наконец смог совершить судорожный вдох.

— Нет, нет, нет, нет, нет, — шептали высушенные губы, — нет, я… я…как же так… — Хейдзо упал на подогнувшиеся в бессилии колени, прикрывая глаза. В груди разверзлась тошнотворная смесь из отчаяния, боли и страха.

Он прижал ладони к закрытым глазам и с усилием нажал на глазные яблоки. В черноте заплясали цветные мушки, но лёгкая боль не отрезвляла.

В голове билась набатом мысль: «Не успел».

Непредсказуемое стечение обстоятельств задержало его, не позволило даже попрощаться. Хотя бы обнять напоследок и отдать дурацкий оберег. Но он не успел.

Это было так… неправильно. Так несправедливо.

Подняв тяжёлую от горьких мыслей голову, он вдруг увидел у самой кромки воды смятый древесный лист, так похожий на те, что оставлял ему, насмехаясь, Кадзуха. Лист был придавлен камешком, почти унесённый в море. Не поднимаясь на ноги, он подполз к нему и дрожащей рукой поймал, раскрывая на ладони.

Он и правда ничем не отличался от всех тех, которые бесчисленное количество раз в своих снах видел Хейдзо у губ Кадзухи. В его грёзах вместо листа дерева неизменно оказывались его собственные губы, и вместо причудливого свиста листовой музыки ему мерещились сдавленные вздохи.

С ощущением вспоротой грудной клетки он прижал этот листочек к своим губам, мягко целуя тонкие зеленые жилки, будто желая почувствовать хотя бы иллюзию лукавого изгиба того рта, что, может, хотя бы мимолетно, прикасался к ним.

Он не успел сказать ему столько всего… У них еще столько могло быть впереди. Он бы поделился своей маленькой мечтой — взять его на дело — Хейдзо уверен, что с чутьем Кадзухи любое расследование становилось бы фантастически интересным. Не успел узнать больше о том, что тот чувствует, какая еда у него любимая, не смог угостить вкусными жареными в кляре креветками в терпко-остром соусе, выбраться вместе на ночную прогулку, узнать, где находится его созвездие, расспросить о детстве и может отправиться вместе на Ватацуми…

Но даже если бы он остался, то что бы изменилось?

Как бы ни были сладки его мечты, реальность оставалась неизменной. Сейчас Кадзуха — разыскиваемый им же преступник, присоединившийся к Сопротивлению. А он — Хейдзо — досин комиссии Тенре.

— Я буду тебя ждать, Кадзуха, — беззвучно прошептали бескровные губы. — Я буду ждать, — зелень глаз ярко вспыхнула мерцанием непрошеных слез и тут же скрылась за сомкнутыми веками.

Сердце, только-только познавшее любовь, дрогнуло. Мягкий золотой шар грустно мерцал внутри — такой ранимый, беззащитный, наивный. Самый лучший, самый дорогой и бесценный.

И Хейдзо, кусая губы, смаргивая алмазные капли слез, так некрасиво текущие из покрасневших глаз, осознал, что он отдаст миру всего себя, смирится с любой участью, но это солнце убережет. Закроет собой от всей злобы мира, подставит спину под град стрел издевок, поднимет лицо клюющим воронам комиссии Тенре, но не позволит убить это в себе.

Это его чувства, его надежда, его друг и его возлюбленный, его любовь.

И время застыло.