24 (1/2)

Лейтенант, влекомый Орочимару в глубину холодных каменных коридоров ”поболтать по душам”, остался по ту сторону двери в ординаторскую, на которой красовалась красивая, непозволительно новая для здешних мест бронзовая табличка. По бокам висели плюгавые плети плющей. Старики спешно зашаркали на обед в кофетерий.

— Эй, здрасте! — Сумирэ успела только почувствовать короткий всполох запаха корицы, прежде чем Юура впихнул ее в распашные двери. — Тут бабе схудилось.

— Да что вы себе позволяете?! — отпрянула Огами, как только белесый свет помещения для персонала полоснул взгляд. — Чертов орангутанг, — процедила она, оправляясь и мельком оглядываясь. Сквозь корицу пахнуло чем-то морским: от благородного сандала Учиха не осталось и следа — он даже об этом позаботился. На предплечье еще сохранялось тепло мужской ладони.

В ординаторской лечебницы было светло и чисто. Совсем по-домашнему синели волны штор, из-под которых пробивалось медовое солнце, в углу утренними новостями журчал телевизор. На диване, закинув ноги на подлокотник, кто-то дремал, прикрыв лицо книжкой по анатомии.По правую руку, на скромный кухонный гарнитур оперся один из лаборантов.

Консультант слабо представляла, как вообще должно было выглядеть это представление. Сумирэ никогда не замечала за собой актерского таланта, предпочитая в школьных спектаклях играть развивающиеся усы Ямата-но-Орочи, если играть,все-таки,заставили. Наскоро процеженное у уха перед самым входом учиховское ”просто будь собой,принцесса” едва ли помогло, если не сделало хуже. У этого прохиндея за плечами стоял Мадара Учиха, по щелчку пальцев решавший судьбы людей, лихой братец лейтенант, хмурые фигуры крупнейшей японской мафии, и, в конце концов, его собственный талант быть самым блестящим лжецом и плутом, которого когда-либо видела история. В ее же распоряжении были истлевшие останки родительской компании, годы выучки университета и непозволительная привязанность к прохиндею, вившему из нее свои садистские узлы.

Слепая любовь привела ее в секретную лабораторию, о визите в которую без сомнений узнает капитан. И не ясно, что представлялось худшим исходом: отстранение консультанта с последующим позорным выдворением из университета или разочарованный блеклый взгляд Какаши, тяжело глядящий куда-то позади когда-то интересовавшей его девушки.

— Не пыли, девонька, — ответил Юура, широко склабясь, оголяя учиховский ровный фаянс, и закатывая глаза, тоже учиховские. Ясно: неприподъемная привязанность к Учиха была хуже и визгливого декана, и тусклого Какаши. — О! — детектив опознал в обстановке замершую фигуру медицинского работника: молодого юношу от чего-то рано поседевшего.

— Ты! Где найти Кабуто?

Лаборант явно поостерегся живого внимания в свой адрес. Он деловито отставил в сторону кружку, двумя пальцами — указательным и средним (на одном из них была налеплена заплатка пластыря) — поправил большие круглые очки, бликующие голубыми квадрантными кляксами, затем сложил руки на груди и приосанился:

— Вы меня нашли. Якуши Кабуто, старший сотрудник пансионата ”Отага...”

— Юура, младший детектив отдела номер семь, — Итачи брякнул в воздухе корочкой тут же запихнув ее обратно во внутренний карман бушлата, — А это Огами,— кивнул он в сторону ощетинившейся Сумирэ, — Дело к тебе есть, поговорить надо. Но сначала надо усадить эту мамзель, — начал тараторить он, деловито поглаживая нижнюю губу,сквозь которую со свистом втягивался теплый воздух, — чтоб под ногами не мешалась.

— Господин младший детектив, — отчеканила Сумире. Тошнота прошла, в ушах перестало звенеть, а мысль о том, что Учиха пользуется безнаказанностью положения и веселится от души, прояснилась. Прохиндея, кажется, веселил весь разыгрывающийся фарс, который мог стоить не только карьеры консультанта, но и, возможно, жизней. Ходить с расцарапанной физиономией ему велела сама судьба. — Соблюдайте субординацию.

Юура со вселенской тоской в глазах выслушал речь и, смяв лицо в умоляющей и брезгливой гримасе, уставился на Кабуто, нервно оглядывающего пришедших. Юноша замешкался. По аккуратному его виду, ухоженным, все еще мальчишечьим рукам с коротко остриженными ногтями, плотно застегнутому под самое горло изумрудному халату было очевидно, что Кабуто отменно воспитал в себе вторую природу. Залепленные пластырем пальцы, несколько взлохмоченные волосы и нетвердые жесты выдавали старание юноши ее воспитать. Вероятно, парень попал сюда благодаря талантам и стараниям, и, что не менее вероятно, знал о своих дарованиях.

— Да, господин Орочимару предупреждал о вашем приходе. Просил встретить и помочь всем, чем смогу. Присаживайтесь, пожалуйста, — скованным жестом Кабуто указал на мягкий гарнитур, — я сделаю вам кофе.

”Интересно, о чем именно он предупреждал”, — подумала Сумирэ, присаживаясь на кресло, стоявшим рядом с диваном, на котором покоилась туша неизвестного мужчины. На экране телевизора заводная ведущая в цветастой блузе рассказывала, как просто и легко приготовить полезный завтрак из продуктов, названия которых были сплошь папуасскими. Как часто в жизни Сумирэ вообще видела сельдерей? А давно ли она заходила в магазин за брюшком голубого тунца? ”В следующий раз когда напьюсь обязательно куплю папайю”, - решила Огами, оглядывая безмолвно лежащего работника: крепкий мужчина, пыльные перекрещенные подошвы берцев - странное сочетание военной атрибутики и пренебрежения к чистоте - бурая рабочая форма, почти как у Юуры, сложенные на груди ладони с огрубевшей, точно картонной, сероватой кожей выдавали в нем человека рабочего и зрелого, точно старше тридцати.

— Нравится пялиться — сорок йен в час, — послышался глухой голос из-под пособия по анатомии. От неожиданности девушка дернулась и лишь после этого заметила глядящие на нее из под книги глаза.

— Я прошу прощения, — Огами тут же встала, чтобы сделать короткий извиняющийся поклон. — Я просто задумалась.

— Да, да. Говори больше,— мужчина убрал с лица книгу, поднялся, уселся на диван, широко расставив колени, — Как только дело доходит до денег, на все идете, чтобы не платить.

— Они из полиции, Какузу,—предупредительно отозвался Кабуто, хозяйничая у заворчавшей кофе-машины. Итачи со знанием дела щупал тумбу, жевал оттопыренные губы, прицокивал, то и дело встряхивая плечами, будто на них налипли объятия постороннего. — Будь повежливее.

— Когда буду слать нахер, буду предлагать показать дорогу, понял,— утвердительно кивнул Какузу.

— Ваша агрессия ни к чему, — ответила Сумирэ с прохладой. От этого человека веяло чем-то могильным и горьким. Это был тот случай, когда по книге вполне можно судить по обложке, если на ней кровью написана латынь. Мужчина смотрел исподлобья куда-то перед собой, но и со стороны было видно упрямое плоское лицо, широкий рот на сановитой челюсти, кончающейся санитарной маской, глубоко вдавленные воспаленные глаза, гладко облегающая череп шапка. Похоже,что перевозчиков через Стикс теперь нанимают в медработники.

— Я консультант полиции Огами Сумирэ. Я всего лишь задам вам несколько вопросов, касающихся последних убийств в прямом эфире, — продолжила консультант, попутно понимая, что не взяла с собой ручки, хотя ясно помнила, что она всегда болталась где-то в сумке. Не смотря на введение в обиход диктофонов, госструктуры все еще требовали кучу бумаг то ли по привычке,то ли доказывая свою власть бессмысленными указаниями. Сумирэ безнадежно похлопала по карманам, еще раз немного перетрясла содержимое сумочки. — Это не займет много времени...Не могли бы вы одолжить ручку?

— Ты вообще консультант, Огами, или так, обстановку украшаешь? — смачно усмехнулся Юура, подпирающий близстоящую и уже облапанную вдоль и поперек тумбу. Огами чувствовала, что Учиха почти подпрыгивает на месте как чертов Геккельбери Финн. Его поразительное умение наслаждаться каждым моментом почти достойно восхищения.

— Закройте свой рот,— выговорила Сумирэ, высматривая вокруг себя что-то напоминающее пишущий предмет. На низком журнальном столике из светлого дерева с отпечатавшимися кофейными полукольцами лежало только пара учебных пособий и сборник судоку. На полках позади — ряд синих корешков книжек, крохотный горшок с шариком кактуса.

—За Юура-саном должно быть что-то пишущее, —отозвался Кабуто, аккуратно подставляя к крану автомата вторую чашку. Юноша все еще с укоризной и опаской поглядывал на коллегу, опасаясь,как бы разнузданность последнего не стоила всему пансионату спокойной жизни. Какузу безучастно продолжал буравить взглядом стену.

”Вот черт”, — выругалась про себя консультант. Учиха стоял однозначно довольный собой, даже не собираясь посторониться. Сложив руки на груди он с любопытством наблюдал,как девушка обходит его стороной,заглядывает за спину. На тумбе среди пары ручек, блокнотов,сквозь разлитый в воздухе запах моря и кедра (Сумирэ почти уверена, что чем-то похожим несло от Хидана), под стопкой рентгеновских снимков и за пузатыми бутылками с какими-то пунцовыми жидкостями взгляд на долю секунды успевает заметить листок с каракулями. Явно детские. Зеленоволосая большелобая голова человечка, окруженная шестипалыми цветами.

— В полиции настолько все плохо? — будто говоря сам с собой спросил Какузу, когда Сумирэ вернулась на место. Итачи принялся окучивать бедолагу лаборанта, вооружившись диктофоном, бескостным языком и учиховской проницательностью. — Берут даже ебланов?

— В семье не без урода,— ответила консультант, присаживаясь на кресло, — и я попрошу вас не выражаться. Я думаю, для вас будет не в новинку правила обращения с женщинами.

Каказу мрачно усмехнулся выпрямляя спину:

— Я всю жизнь провел в морге. Там с женщинами не густо. А те которые есть, не особо прихотливые. Цветов не просят даже.

—У вас нет семьи?

—Нет. Если родственники и есть, я о них не знаю. А они не хотят знать обо мне.

”Одинок” - выводит на листке Огами.

***

Сраная борода чесалась как шелудивая шавка. В сраных очках не возможно было разглядеть даже змеиной рожи Орочимару, не то, чтобы искать улики. По коридорам словно старинные ржавые заводные игрушки топали старики, ломаным шагом переставляя ноги, приделанные к ссохшимся шарнирам. Кое-кто из них точно подпускал масло на пол. Во всяком случае, смердило точно мочой. И формальдегидом. Хотя откуда ему знать - под носом зудит так, точно это не усы,а паучье гнездище. Как только Итачи доберется до дома, он сожжет провонявшую одежду прямо посреди квартиры, чтобы затем бравые пожарники лупили по его затекшей в машине заднице из брандспойта: иначе эту вонищу не вывести и за столетие.

Когда вчера разгоряченный ”торресом” и авантюрной выходкой с платьем Итачи разрабатывал этот безумный план с Шисуи, он и представить не мог, что на деле будет не так весело.

— И как давно ты тайком покупаешь усы, братец? — идея самому выбраться в стан врага под прикрытием могла прийти только Шисуи. Старший Учиха, привыкший думать за себя и за Саске, не смог бы позволить себе такой опрометчивости; рисковать и ставить все на кон — удел кузена. Максималист во всем: в выпивке, в делах, в женщинах. Дело старшего же — безукоризненная стратегия.

— Думал подарить тебе на рождество, — пожал плечами Шисуи, не отрывая сосредоточенного взгляда от листка,исчерченного вдоль и поперек иероглифами, стрелками, кружками и парой сисек в углу (Шисуи не Шисуи, если не нарисует где-нибудь сиськи). — Свои-то у тебя так и не вырастут, сладкая жопка.

Итачи задумчиво разглядывал разложенную на ладони бутафорскую растительность, принесенную кузеном:

— Если это волосы с твоей мошонки, то я не хочу знать об этом, — заключил он.

— Там еще и на бакенбарды осталось,— отозвался брат, и после небольшого промедления поднял глаза на Итачи, медленно растягивая рот в ехидной улыбке.

Галиматья с принцессой сказалась на отношениях между братьями. Шисуи больше не слал Итачи богомерзкие комиксы на почту с утра пораньше, стал тщательнее подбирать слова и все время с осторожностью косился на него, точно сапер: не вляпался ли он в мину,что разнесет его брюхо на километры по округе. Этот вечер стал отдохновением для них обоих. Итачи жутко тосковал по их с кузеном вечерам, когда они, изрядно набравшись абсента, ухахатываясь, спьяну наваливаясь друг на друга и заговорчески хихикая, создавали левый профиль в соцсети — обворожительная Юки из Сингапура или сладенький Джек из Нидерландов — добавлялись к Саске к ”Друзья”и умоляли его позволить себя отшлепать.

Итачи широко шипел, прикладывал палец к губам, когда трубка телефона разряжалась возмущенный звонком Саске, тыкал на громкую связь, после чего под срывавшийся хохот братьев, следовала тирада отото про не нажитый за тридцать лет разум, что-то еще про позор и унижение и выбитые коленные чашечки у шутников.

Услышав пространные рассуждения Шисуи о том, не пора ли нанести визит к Орочимару, Итачи сперва саркастически хмыкнул,раскидываясь поудобнее в своем кресле перед ночной остекленной панорамой Токио. Этот скользкий тип вот уже пару лет маячил на небосклоне, сразу после вступления в Акацки, пытаясь склонить к сотрудничеству Старшего Учиху,затем пару раз наведывался ко Младшему. Орочимару специализировался на химикатах и каких-то мерзопакостных экспериментах над людьми, целью которых было улучшение генома. Получив доходчивый отказ и сломанный нос от Шисуи, ученый не успокоился, то и дело чудесным образом оказываясь всегда вблизи фамилии Учиха. Итачи, слишком хорошо понимая, на что способен безумный ученый со страстью к преступности,неприлично женственным повадкам и мерзкой привычкой облизывать безгубую пасть, невзначай упомянул о нем в разговоре с Пейном. Пейн, как и подобает Большому Боссу преступного мира Токио, верно понял намек на то, что под его носом пытаются провернуть свои делишки. На следующий день Орочимару в рядах Акацки не числился и,благодаря пиетету Пейна перед выдающимся умом, остался в живых с клятвой держать рот на замке.

То, что встретиться с Орочимару придется сомнений не было. Отраву для жертв разрабатывали именно в его подпольной лаборатории, под слоем бетона и старух. Не менее очевидным было и то,что сам ученый не имел отношения к утечке вещества. У Орочимару было его имя, его собственная лаборатория, пригретая и облелеянная военными, молоденький педик в очках, смотрящий ему в рот — все что нужно для счастливой жизни. Орочимару был безумен в своих экспериментах и беспринципности, но не слабоумен.

— Я не могу к нему заявится с допросами,— покачал головой Итачи, приканчивая остатки коньяка с уже подтаявшими ледяными кубиками, лениво перекатывающимися по донышку,— Он потребует платы. А после того,как ты прописал ему в табло, вероятно и натуры.

— Эй, я не нарочно,— беззащитно поджал плечи Шисуи,— нечего быть таким мерзким дядькой. Ты рожу его видел? Он же вылитый Волан-де-Морт.

Старший Учиха задумчиво разглядывал носки собственных ботинок, тускло поблескивающие от приглушенного света настольной лампы. За окном вполглаза дремал ультрамариновый город. Вдали виднелись огни зигзагообразного шоссе,то и дело вспыхивавшего фарами автомобилей, что тут же меркли во мраке. Через единственное окошко у дальней стены струился холодный воздух с примесью сладости и зимы. Черт побери,давненько Итачи не слушал отличного джаза!

— Кто-то из персонала лаборатории торгует для Эстета отравой, идиот за это дело не возьмется,— рассуждал вслух Итачи, всматриваясь в прозрачный вплывающий в комнату морозец. — Орочимару поостерегся брать большое количество сотрудников для выполнения военных заказов, и его можно понять. Да и к чему армия сотрудников, если башляешь запрещенным во всех странах веществом. Сейчас работников всего трое. Кимимаро,лежащий в больнице, Кабуто, готовый лизать пятки Орочимару,и Какузу, член Акацки. Список подозреваемых из одного человека.

— Если ты заявишься к Какузу как Учиха, Пейн обратит внимание. Полетят головы,— понимающе поджал губы Шисуи. — Буду действовать я как полицейский. Нужно разобраться тихо. И быстро.

— Тем более,он будет все отрицать. Улик на него действительно нет,— продолжил Старший Учиха, почти чувствуя,как в голове заработали шестеренки: разрешение носится где-то поблизости.

— Значит нужно выбить признание,— поддакнул кузен, — но Какузу нечем поддеть. Ни жены,ни детей. Даже сраного любимого котика нет.