Часть 27 (1/2)

Черное кожаное платье обтягивает тело так плотно, что Шепард чувствует себя голой и беззащитной. Каблуки дробно стучат по полу, она идет уверенно, но этой уверенности на самом деле не ощущает. Вокруг бесконечные грязные коридоры, в которых так просто заблудиться. В голове – большие черные глаза, заглядывающие прямо в душу, в ушах до сих пор звучит шелковый голос. Весь мир вокруг поблек, в нем осталось только прекрасное синее лицо, оно так близко, что видны маленькие переливающиеся чешуйки на коже. Губы цвета темной вишни растягиваются в хищной улыбке, когда Шепард, теряя ускользающие остатки разума, говорит, что пойдет на что угодно.

Шепард остановилась перед развилкой, игнорируя очередной писк инструметрона. Коридоры одинаковые, она понимает, что заблудилась. Следовало вернуться на корабль вместе с Самарой, но захотелось пройтись одной и попытаться прийти в себя. Шепард смахнула со лба слегка завитую черную прядь. Запустила пальцы в волосы и чуть взъерошила, окончательно уничтожая и без того подпорченную в драке укладку. Затем повернула наугад направо. Какая разница, куда она идет, рано или поздно все равно выйдет к какой-нибудь стоянке аэротакси.

Моринт смотрела на Шепард так покровительственно, так довольно, словно на долгожданный десерт, который собирается сожрать. А та только и могла смирно сидеть, соглашаться на любую просьбу Моринт, и ждать смерти. Только где-то глубоко билась паника, что она не смогла противостоять ардат-якши, что она больше не может управлять собственным телом, и превратилась в жертву. Даже когда появилась Самара и атаковала Моринт, когда Шепард освободилась от влияния, она все равно чувствовала себя омерзительно беспомощной, стоя, как дура, в комнате с летающей мебелью с бушующими полями эффекта массы, между двумя биотическими монстрами.

Шепард считала себя сильнее. Думала, что сможет сопротивляться силе Моринт. Что она особенная, сильная, способная справиться с ардат-якши. Если бы не Самара, она умерла бы очень глупой смертью. Наивная, самоуверенная идиотка.

Но как бы хреново ни чувствовала себя Шепард, на фоне трагедии Самары все ее переживания казались ей пустышкой, не стоившей и капли внимания. Ее боль и скорбь были так глубоки, что Шепард могла ощутить это почти физически.

Инструметрон снова пискнул. Эти непрекращающиеся уведомления уже выводят из себя. Шепард сейчас ни с кем не хотела говорить, все, что ей сейчас было нужно – немного времени с собой, нужно было убедить себя, что ее ничего не волнует, что важно лишь то, что задание успешно выполнено. Шепард активировала инструметрон, намереваясь поставить на беззвучный режим. Случайно врезалась в чье-то плечо, проигнорировала возмущенный вопль и пошла дальше, копаясь в настройках. Раздался грохот от выстрела, пуля врезалась в пол рядом с туфлей, выбив искры. Шепард остановилась и обернулась.

– Ты ослепла, сучка? – злобно крикнул темнокожий батарианец, опуская пистолет.

– У нее всего два глаза, чего ты от нее хочешь? – усмехнулся второй батарианец с темными полосками на голове.

Просто два батарианца без брони, на углу здания с мигающей вывеской бара. Языки слегка заплетаются, наверняка уже выпили.

– Подойди-ка сюда, – с угрозой в голосе позвал Шепард темнокожий.

Быстро простучав каблуками, Шепард подошла к нему и врезала в морду. Вывернула руку, отбирая пистолет. Мощным пинком сбила с ног, краем глаза заметила неуклюжий замах второго батарианца. От него она с легкостью увернулась, затем схватила за руку, фиксируя положение, и ударила каблуком в живот. К счастью, разрезы на узкой юбке позволили поднять ногу на нужную высоту. Полосатый батарианец схватился за живот, захрипев, и упал на колени.

Темнокожий вцепился Шепард в лодыжку, и Шепард снова ударила его в лицо кулаком. Потом еще раз, и еще. Удерживая за высокий воротник, она била в подбородок, в плоский вывернутый нос, в скулу и в странный хрящ на щеке. Разбивала его гребаную батарианскую рожу и собственные костяшки, укрепленная кожа не выдержала и лопнула.

Инструметрон снова пискнул. Шепард остановилась, медленно разжала руку. Батарианец едва слышно стонал. Ногой перевернув его спиной кверху, она села на него и выключила, наконец, этот проклятый звук. Второй батарианец, все еще держась за живот, поднялся. Мрачно глядя на него снизу вверх, исподлобья, Шепард наклонила голову вправо. Точно так же сделал лидер группы сдавшихся батарианцев на Торфане, когда Шепард начала опускать пистолет. У него было очень самоуверенное выражение лица для сдающегося. Шепард это исправила. Пристрелила их всех. Неторопливо, одного за другим, аккуратно целясь в точку прямо между четырьмя глазами.

Губы полосатого батарианца искривились, когда он увидел этот жест в исполнении человека. Но он ничего не стал делать или говорить, просто побрел прочь.

Шепард устало закрыла лицо ладонью. Ну зачем она устроила этот мордобой? Чего хотела добиться? Ощущения контроля над ситуацией? Вымещения злости? Или это последствия потревоженных воспоминаний о Торфане, пробужденных встречей со старым знакомым?

Как бы то ни было, она просто жалкая.

– Эй, – вдруг охрипшим голосом позвала Шепард, – ты живой?

Батарианец чуть сдвинул голову, болезненно кривя разбитые губы. Только первый удар Шепард нанесла всерьез. Потом уже неосознанно сдерживалась. Иначе со своими искусственными мышцами пробила бы дыру в его лице.

Она достала маленькую ампулу панацелина.

– Слезь с меня… тварь, – едва слышно простонал батарианец.

Шепард вколола ему панацелин, тщательно отмерив дозу, чтобы он не потерял сознания. Бросила ампулу с остатками рядом, и поднялась.

В баре, возле которого произошла эта короткая драка, оглушительно играла музыка, отдаваясь неприятной дрожью во внутренностях, в темноте сияли разноцветные лучи прожекторов, вызывающие лишь головокружение и тошноту. И воняло чем-то кислым. Пройдя сквозь толпу, Шепард отыскала уборную. Парочка батарианок возле раковины суетливо спрятали что-то в маленькую сумку при виде Шепард, и выбежали.

Музыка здесь доносилась глухо, лампы горели тускло, словно на последнем издыхании, и моргали. Шепард принялась отмывать руки от своей и батарианской крови. Вода в белой раковине окрасилась в розовый. Костяшки покраснели и кровоточили, под струей воды болезненно щипало. Кажется, Цербер вообще не постарался над укреплением кожи, раз ее можно так легко повредить. Торопливо оттерев кровь с пальцев, Шепард принялась смывать красные капли, попавшие на лицо. Шрамы зудели, импланты жгли кожу. Шепард приблизилась к зеркалу, вглядываясь в свое отражение, но красных огоньков в глазах, к счастью, не было. Постаравшись не размазать черную подводку на глазах, она провела мокрыми холодными руками по лицу и по волосам, убирая их назад. Инструметрон молчаливо мигнул.

Приведя себя в порядок, Шепард быстро покинула бар, на ходу просматривая список пропущенных вызовов и сообщений. Какого черта Гаррус так волнуется? Зачем названивает? Шепард не хотелось сейчас ни с кем взаимодействовать, но она заставила себя написать, что скоро вернется.

Она не знала, сколько времени пришлось блуждать по лабиринтам коридоров и улиц, ноги уже гудели от усталости после беготни по станции с Самарой, экскурсии с Гаррусом, развлечения в клубе с Моринт, и этой длительной прогулки. Проклятые туфли, эти орудия пыток, судя по ощущениям, натерли ступни до кровавых мозолей.

Когда Шепард, наконец, поднялась на «Нормандию», она услышала какие-то голоса с места Джокера. Видимо, он смотрел фильм.

– Джокер, – позвала Шепард, задержавшись у шлюза, – проложи курс на Амаду. Улетаем, как только все вернутся на «Нормандию».

– Так точно, – отозвался Джокер.

Шепард отправилась к лифту, чертовы каблуки стучали по металлическому полу просто оглушительно.

– Шепард, – позвал Джокер.

Она обернулась и заметила его голову, торчащую из-за спинки кресла.

– Шикарно выглядишь.