Глава 17: Риск, провал, преграды (2/2)

Ближе он уже не казался таким противным, даже наоборот – симпатичным. Тени плясали на его лице, подсвечивая яркие глаза. Энни должна признать, что он был на порядок красивее всех предыдущих «клиентов». Его жилистая рука внезапно легла на её бедро, имитируя слабый шлепок. Уже с налитыми стаканами Леонхарт присела на одно из колен приглашавшего. Рядом с ними располагалась тумба с единственным включённым источником света. Она очень хорошо играла свою роль ночной любезницы, поэтому благосклонно отпила из стакана, оставляя на нём след яркой губной помады.

— Ты наверное очень устал, — другая из её ладоней, стала массировать плечевые и грудные мышцы своего компаньона. — Где ты работаешь? — ласковый голос вызывал доверие к себе, минуя все подозрительные взгляды.

— Да, я почти умираю от усталости, милая, — его рука перешла к ягодицам Энни. — Вожу всякое. Ничего особенного, — он пожал плечами, делая глоток сладкого ликёра.

— А что возишь? — тонкие пальцы исследовали кожу под воротником рубашки.

— То, о чем не говорят вслух, — он лукаво улыбнулся, склонив голову над её шеей.

— Стой, погоди, — Энни почти увернулась от горячего поцелуя, имитируя подлинное любопытство. — А кто твой начальник? Я бы хотела предложить ему кое-что.

— Ёбаный Эрвин Смит! Будь ты проклят! — удар навесного шкафчика в ванной с такой силой заставил стекло разбиться. Зик был в ярости. — Я знаю, что это ты всё подстроил! Не зря же старый пердун переписал на тебя целую долю на этом чёртовом рынке! — с раковины полетели все склянки и бутыльки, которые были предназначены для сохранения молодости его будущей супруги. — Какого хуя ты всё ещё там стоишь?! — взревел он.

— Что мне сделать, милый? — Леонхарт подбежала к закрытой двери ванной комнаты.

— Тупая ты дура! Такая же тупая, как и все шлюхи! — внезапно Йегеру захотелось сжать её горло так же, как Эрен сжимал горло Хилла. Хотелось сломать ей позвонки один за другим, чтобы она наконец сдохла и больше не смела беспокоить его своим тошнотворным голосом! — Или это был Тайбер? Признавайся, ты трахаешься с ним?! — его злость утекла в другое устье, бурля ревностью на этот раз.

— Нет, мой дорогой, ты же знаешь… У меня никого не было до тебя, — слёзы сами покатились из её глаз от испуга.

— Признавайся, сука! — одна из ног Зика, что не была охвачена мелкими судорогами, влетела в нижнюю часть двери, заставляя сойти с петель весь деревянный каркас.

Энни зажала рот рукой, отбегая в сторону гардеробной. Дверь не упала на пол после первого удара, однако держалась на последнем издыхании нижней металлической петли. Йегер врезал по ней кулаком, заставляя глухо удариться о стену и противно заскрипеть. Теперь между ними не было преград. Она отчётливо видела его обезумевшие глаза, испарину, которая стекала по лицу и сжатые кулаки. Походка с прихрамыванием и так снилась ей в страшных снах, а отныне и вовсе была кошмаром наяву.

— Что ты молчишь, моя любимая? — пугающе спокойно спросил Зик. Его тело уже нависло над беззащитной фигурой, ощущая абсолютную власть. — Ты оглохла?! — свирепеющее вскрикнул он, отчего Энни зажмурилась.

— Нет… Нет… — боязливо ответила она. За слёзы и долгое ожидание получила слабую пощёчину от жениха, пошатнувшись. Затем ещё одну с другой стороны тыльной стороной его ладони.

— Что «нет»? — Йегер пальцами схватил её за щёки, не позволяя уйти от ответа.

— Нет уж, милая, я тебе не скажу, — издал пару смешков мужчина, поражаясь наивности.

— Понимаешь, я бы хотела перевезти кое-что, — её пальцы снова устремились массировать его шею. — Очень ценный груз, а точнее – отменная дурь.

— Тут я тебе не помощник. А что за дурь? — он сделал ещё глоток.

— Разве? — Энни состроила жалобные глаза. — Первосортный кокаин прямо из Колумбии. Мой «папочка»<span class="footnote" id="fn_30060429_12"></span> сказал мне найти перевозчика. Я думаю, мы бы смогли подружиться с тобой за хорошую сумму.

— Я не…

— Вот! Можешь попробовать! — мгновенно перебила она, не позволяя выразить отрицание. — У тебя стоять будет всю ночь, а я устану кончать, — произнесённое шёпотом заставило его поверить на слово.

Леонхарт двумя пальцами достала крохотный футляр из плотно прижатых друг к другу грудей. Такая пластиковая коробочка, предназначенная для игл, может сделать гораздо больнее, чем нечаянный укол.

Мужчина заворожённо наблюдал за её осторожными действиями, желая убрать стакан с приторным пойлом куда подальше. Её слова хотелось испытать на прочность вместе с неизведанной дурью. До этого ему удавалось полакомиться лишь дешёвыми амфетаминами средней паршивости. И даже они смогли вполне впечатлить его.

— Нет-нет! Его нужно запить, чтобы поскорее растворился, — Энни взяла его руку со стаканом, удерживая неподалёку. Получив быстрое соглашение, она спрятала футляр обратно из которого достала пару цветастых капсул, какие обычно продают в аптеках. Но только она знала какая из них верная.

Пальцы уже без перчатки крепко держали одну из этих самых капсул, не оставляя ночному любовнику варианта. Она приоткрыла рот, будто бы напоказ высовывая язык, чтобы провести по нему цветным пластиком. Он внимательно наблюдал за её выдержанными действиями, напоминавшими дорогую проститутку из элитного массажного салона в переулках Сохо.

Вопреки его ожиданиям, она не стала глотать эту треклятую капсулу. Ведь гостю не пристало начинать трапезу первому. Изящно выученным движением руки капсула легла между мужских губ, которые с удовольствием втянули содержимое в рот. Движение кадыка после глотка ликёра стало спусковым крючком, стреляя на поражение.

— Клянусь! В моей жизни есть только ты! — Энни зажмурилась, избегая ужасающего взгляда жениха.

— Потаскуха... — прошипел Зик. — Я видел, как он на тебя смотрит, дешёвая ты блядь! — он толкнул её от себя, как безвольную куклу.

Леонхарт почувствовала резкую боль между лопаток. Дверной косяк врезался ей в спину, оставил явный след до самой поясницы. Её ладони сразу же стали неразлучны с лицом, пытаясь заглушить собственные всхлипы. Голова склонилась, подбородком закрывая подвеску с алмазом, полную любви и нежности от будущего мужа.

Йегер даже не взглянул в её сторону. Для него она сейчас была не более, чем маленьким ребёнком, который капризничает из-за отобранной конфетки. Глаза устремились к прикроватной тумбе. Излюбленное хранилище его ценного источника жизни. Быстрые бесконтрольные шаги привели Зика к желанному, а скованная нога заставила упасть на колени прямо перед выдвижным ящиком. Руки сделали всё сами, а сознание не успело опомниться, пока он вынюхивал всё содержимое прямо из развёрнутого бумажного конвертика. Тело приятно заморозило до самых ног, затем разливаясь особой чувствительностью до кончиков пальцев на ногах. Эти самые конвертики Энни складывала собственными руками, отмеряя точные дозы для любимого.

Она вслед за своим кавалером проглотила вторую капсулу. Чуть более яркую, чем ту, которую скормила, и тоже запила неприятной сладостью. Энни поднялась, нарочито наклоняясь так сильно, что мужчина мог с лёгкостью увидеть её трусики через тонкие капроновые колготки.

Он потянулся вперёд, надеясь рвануть рукой тонкую ткань, но ничего не увидел. Сначала перед глазами начало плыть, и он подумал, что это стадия прихода. Видел бы он со стороны, как сильно сузились его зрачки, напоминая маленьких мушек, какие появляются вокруг гниющей плоти.

Вместо привлекательного нижнего белья он схватился рукой за собственное горло. На грудь словно уронили бетонную плиту, а ноздри зажали ладонью. Он не в состоянии прохрипеть и слова, не говоря уж о самостоятельном передвижении. Внезапный ком в горле создал ощущение того, что он давится (пищей?). Как бы не так – своей же рвотой в смеси с обильной слюной.

Жертва сегодняшнего рандеву окончательно потеряла контроль над своим телом. Его конечности вмиг прижались к телу так плотно, что между ними вряд ли можно было просунуть иглу. А через пару секунд вспорхнули, роняя вместе с собой человека (или его подобие?) на пол. Леонхарт сделала несколько шагов назад, присаживаясь на кровать с таким лицом, будто бы по телевизору идёт скучная передача. За ней привязался ещё один грех. Не нужно было распивать алкоголь в компании малознакомых людей.

Мужчину затрясло, как при сильном ознобе. От прежнего симпатичного лица осталась лишь пародия на красоту. Открытая челюсть, слюнная пена и остатки рвотных позывов. Судороги били по нему бейсбольными битами, исколачивая живот тяжёлой металлической вставкой. Вещество из капсулы скрутило ему все мышцы в буквальном смысле, в отличие от простой воды в цветной обёртке.

Финальная стадия представления настала после непроизвольного опорожнения. Он обмочил не только брюки, но ещё и ковёр. Энни с присущей ей безэмоциональностью взглянула на настенные часы, надевая перчатку обратно. Пора бы поторопиться домой, а то жених может очнуться в скором времени. У неё ещё так много дел, о которых нужно позаботиться. Например, отчитаться об выполненном поручении начальству. Она перешагнула уже почти труп, дабы забрать свой стакан и отмыть его от следа помады и ликёра в уборной номера. Когда она вернулась после проделанного, то обнаружила уже мёртвое тело в луже собственной мочи и желудочной массы. Она присела на корточки рядом, наклонив голову над выпученными стеклянными глазами.

— А мог бы работать с нами, Нак. Мистер Тайбер ведь предупреждал тебя.

— Извини, я просто ревную тебя к нему, — в полтона сказал сидящий на коленях Зик.

Оперевшись о кровать, он всё-таки смог подняться без судороги. Затем поправил очки и вытер под носом, размазывая остатки белого порошка по светлым волоскам усов. Уже более сдержанный и спокойный, чем до этого, Йегер подошёл к своей съёжившейся невесте, которая продолжала стоять у дверного косяка.

Внезапно даже для неё, он вдруг упал на колени, обхватывая руками её стройные бёдра. Страх не спешил уходить, лихо смешиваясь с неизвестностью.

— Прости меня, я ужасный муж, — Зик стал целовать её ноги через ткань платья. — Я не хотел тебя напугать, — жалобным, практически плачущим голос произнёс он.

Всхлипы Энни почти прекратились, оставляя за собой рваное дыхание. Таких слов она не слышала от своего мужа (которого не считает ужасным) уже довольно давно. Её миниатюрные ладони легли на светлую копну жёстких небрежно уложенных волос, слабо поглаживая. Эти поцелуи имели решающее значение в его извинениях.

— Это всё он виноват. Этот ублюдок Смит исключил мои акции из торгов на бирже. Теперь их вообще нет в обороте! А мы только восстановили их после вывода из золота! Сначала они упали у этого чёртового Вилли… — Йегер продолжал свой словесный порыв под аккуратные ласки, приложившись щекой к её животу. — Я уверен, что это он провернул это на пару со старым хреном Пиксисом. Всё произошло так быстро, и я просто… — он сымитировал подавление рыданий, чем заставил Энни поверить в своё искреннее раскаяние. Она попыталась заставить его подняться, чтобы успокоить, на что получила сопротивление. Оставалось только прижать его голову посильнее и плакать взаправду за компанию. — Я так боюсь, что ты уйдёшь от меня, если я останусь без денег, — страх Зика был подлинным, но это был страх за собственную шкуру и вложенную мамину долю, которая могла прогореть так нелепо.

— Я никогда не уйду, — тихо опровергла Энни, крепче прижав к себе жалостливый образ жениха.

***</p>

Утренний звон будильника показался скрежетом пенопласта по стеклу – пронзительным и очень раздражающим. Странно, ведь уснуть так и не вышло. Полоскание рта после зубной пасты – тщетной попыткой захлебнуться. Натягивание методично отглаженных вещей – доведённым до автоматизма орудованием пальцев, вдевающим пуговицы в петельки рубашки. Вкус утренних тостов с кофе – наждачкой. А мысли – беспрестанным мучением.

Каждый последующий день был ещё сложнее предыдущего. Новое утро перестало дарить Эрвину интерес или ожидание грядущих событий, а только делало очередной хитросплетённый узел вокруг души, завлекая в путы уныния всё стремительнее. Он в который раз потерял нечто невосполнимое ничем другим. И до сего момента пытается вернуть. Но пока тщетно.

Доедая свой кажущийся безвкусным завтрак, Смит глазел на дверной проём, утопающий в полутьме коридора. Тень от лестницы мнилась чем-то зловещим: словно изломанный силуэт, искажённый рельефом пола, тянул к столовой свои костлявые руки-перила в надежде поглотить вслед за душой и тело. Скорее всего, подобные фантазии, придумываемые лишённым отдыха разумом, испарились бы, поспи он хоть немного. Но, к несчастью, мозг был явно против, подкидывая новые и новые поводы для размышлений. Всякий раз неутешительные.

Голова была, словно её отлили из чугуна – ночь выдалась беспокойной, совершенно такой же, как и несколько перед ней. Глаза сомкнуть, похоже, вообще не представлялось возможным. И дело было вовсе не в работе. Никак не удавалось избавиться от переживаний, которые, как паразиты, обуяли все мысли.

Труднее всего было держаться перед другими – мысленно влеплять себе пощёчину и продолжать оправдывать образ руководителя с железным нравом. Никто не должен был догадываться, какой груз тянется у него на плечах. Эрвин установил себе незыблемое правило: его проблемы касаются только его.

И, если с рабочими неурядицами и их последствиями удалось расправиться в сжатые сроки, то оставшаяся проблема пытала нервы до сих пор. Пророчества Ханджи не спешили сбываться. Леви не появлялся на работе вот уже неделю.

Казалось бы, ещё так недавно, несколько недель назад, простым январским вечером было иначе.

Усталость после работы настойчиво подмывала добраться до кровати и погрузиться в сон. И всё же…

— Ужин? — Аккерманская бровь вопросительно поднялась.

— Да, — Эрвин легко подхватил пальто с вешалки и двинулся из кабинета, на ходу щёлкнув выключатель. — Или ты против?

— Нет, мой прилипающий к хребтине желудок точно не против, — сию секунду подстроившийся под шаг Леви параллельно накинул свою верхнюю одежду. Аппетит, нагулянный за долгий рабочий день под пятой Льюиса, правда был зверский. — Попрёмся глазеть на ряженых в кафешку?

— Есть идея получше, — довольная ухмылка расползлась у Эрвина по губам. Леви уже успел выучить – она может обозначать всё и не обозначать ничего одновременно.

Смит привёз его к своему дому. Тот за приятными разговорами сначала и не смекнул что к чему, пока они не начали подъезжать к мосту, ведущему в Баттерси. И вот, мгновения спустя, таунхаус, в котором довелось три с лишним недели назад отметить Рождество и день рождения заодно, вновь оказался перед глазами.

— Мне начинать бояться? — Леви с той же серьёзной интонацией негромко фыркнул.

— Бояться чего?

— Ну-у, — будто бы равнодушно протянул он, — молчком привёз меня в тёмный переулок. Маньячила. Затащишь в дом и пристрелишь на заднем дворе?

Особенность таких острот заключалась не только в том, как парадоксально это звучало из уст Аккермана, но и в том, что так сразу и не разгадать, шутка ли это вообще. В частности, из-за его проблем с навязчивыми мыслями, от которых приходилось избавляться долгим, кропотливым трудом. Не даром говорят, что психотерапия – попытки вычерпать воду из тонущей лодки с помощью напёрстка.

Но сейчас постигло чёткое осознание – шутит. Ведь внимательный взор Леви устремился прямо на него, безмятежно-спокойный и полный доверия. Эрвину его облик в полумраке салона машины почудился сотканным из чистого серебра: тусклое свечение окрашивало самый контур гордо вздёрнутого носа, уходя к острому своду челюстей и столь же островатому подбородку, переливалось на взлёте угольных бровей и невольно затрагивало неровные пучки ресниц. Время замедлило ход. Просто глаз не оторвать.

— Я думал, это мы уже проходили, — когда грёзы рассеялись, у Смита таки вырвался смешок. Наверняка первый раз на полигоне его тогда ещё будущий работник именно то и думал.

— Верно, — согласился Леви. Несколько удручило, что наесться вдоволь, похоже, не удастся. Но подобное всё равно волновало в последнюю очередь. Он бы ни за что не упустил возможность скрасить свой вечер в такой компании. — Тогда почаёвничаем? Если ужина нет.

— Ужина, конечно, пока что нет, — Эрвин в полумраке различил перед собой удивлённую физиономию. — Но это не значит, что я не могу приготовить его для нас.

— Чего? — Леви оставалось только обескураженно хлопнуть глазами. По спине скользнули мурашки. Даже после долгого дня по уши в работе, Смит изъявил желание собственноручно приготовить им ужин? — Ты серьёзно?

«Для нас? — в груди ухнуло. Столь обходительное отношение до сих пор мнилось чем-то выдуманным. — Для… меня?»

— Конечно, — Эрвин улыбнулся. Такая реакция явно стоила любых приложенных им усилий. — Пойдём.

Следующие две трети часа прошли под нестихаемое шкворчание до одури приятно пахнущего приправами мяса. Леви расположился неподалёку на притащенном поближе к гарнитуру стуле, попивая любезно поданный чай. Несмотря на то, что от одного только аромата можно было слюной изойтись, он стоически выждал, пока Смит закончит все свои кулинарные манипуляции.

А тот и правда старался не только над вкусом блюда, но и над подачей. И всё-таки украдкой оборачивался, чтобы взглянуть на гостя. Ещё. И ещё раз. Аккерман с чашкой чая в руках всякий раз казался ему каким-то обманчиво беззащитным и неимоверно домашним.

Когда они были вместе, Эрвин замечал, что проблемы перестают ими быть хоть ненадолго. Словно после нестихаемой бури, сопровождаемой потоками сильного ветра, наконец наступал штиль.

В сердце зачинался тёплый рассвет, разливающийся всеобъемлющим теплом по артериям и согревающий душу.

За любым делом и в любом месте следовало знание – где-то рядом понимающий тебя человек, который и сейчас сидел так близко, только руку протяни, и с нескрываемым восхищением на лице уплетал ужин.

Он больше не чувствовал, что одинок.

А теперь одиночество поселилось не только в доме с сотней картин, но и уходило далеко за его пределы. Тоска сжимала, протирала между пальцами и развеивала остатки покоя напрочь. Особенно тяжкими стали выходные. Не удавалось отвлечься, а никаких новостей Эрвин так и не получил. Не помогали даже изнуряющие тренировки в бассейне, тонны кофеина и таблетки от мигрени. Лицо осунулось, а ставшие заметными тёмные круги придавали ему совсем уж удручающий вид.

На самом деле, назвать себя одиноким язык не повернётся. Семейные узы и дружеская поддержка никуда не делись и хотя бы немного спасали. Чего стоила Ханджи с ярко выраженным переживанием за состояние друга или разговор по телефону с Дотом. Но и с ними нужно было держать себя в узде. Совсем не хотелось никого втягивать в свои дела больше, чем того требовалось.

Единственный, с кем он мог отпускать свои мысли, был Леви. Всё прочее значительно отличалось от того, что объединяло их. Он действительно понимал Эрвина так, как не мог понять никто другой. Не понаслышке знал все тяготы жизни человека, купающего ради достижения целей в чужой крови, и не жалел об этом. А иногда усмирял все сомнения своим простым: «Если ты так поступаешь, значит, так нужно. Не мне тебя осуждать. Да и не за что. Какой мир, такие и правила». Время с ним дарило эмоции, которые непросто описать, а ещё более непросто забыть.

Да и этот взгляд… Он не шёл вровень ни с чем – то, как привычная пронзительность иногда сменялась ласковой беззаботностью, было воистину потрясающим зрелищем. Или непринуждённый тембр голоса, которым он разговаривал только один на один со Смитом и ни с кем больше. А та улыбка, обрамлённая точёными чертами лица? Каким бы он был, сложись его жизнь удачнее? Неизвестно. Однако показалось, Леви на мгновение смог почувствовать себя совсем иначе, чуточку счастливее, когда они беседовали крайний раз…

Внутри опять что-то встрепенулось, стоило подумать о нём. И разорвалось в клочья, как только осознание нынешнего положения упало на голову огромной наковальней. Крайний раз. Оставалось просить снисхождения у высших сил, чтобы он не оказался последним.

Может, это персональная расплата за содеянное? За дорогу к цели, устланную безымянными трупами. Личный ад. По-другому не объяснить, почему история будто бы зациклилась. Ситуация с пропажей, к ужасу, была до боли знакомой. Всё снова как тогда. Как в тот день, когда лицо Дота выразило до жути глубокое сожаление, а произнесённые слова заставили душу начать крошиться в пух и прах.

— Мы не знаем, где они, парень.

Трещина.

— Приложили столько сил, но поиски не дали никаких результатов, — сквозь белый шум едва различимо послышалось продолжение.

Трещина.

— Сам понимаешь, что вероятнее всего… Они мертвы. Мне очень жаль.

Вдребезги.

Воздух превратился в свинец, дробью разрывая внутренности до однородной массы. Время застыло липкой субстанцией, сжимая горло от нехватки кислорода.

До и после. Как прежде уже никогда не будет. И, несмотря на всю тяжесть принятия действительности, Эрвин всё осознавал. Осознавал с завидной точностью, а оттого было ещё хуже – пустота заполонила целиком, вынуждая все крики отчаяния и боли так и не вырваться из груди. Осесть там, обрасти каменной бронёй только ради одного – охранять слабую искру надежды, порождённую выражением «вероятнее всего».

«Вероятнее всего» ведь не значило «абсолютно точно». «Вероятнее всего» содержало в себе ту долю сомнений, которой хватило иссаженному сердцу, чтобы поверить. Поверить, что всё ещё может обернуться счастливым исходом.

Через почти два года были найдены обратившиеся в кости тела. И лишь экспертиза подтвердила самое страшное из всех опасений. Броня рухнула, надежды угасли, как отжившие своё светлячки, а изнутри так раздирало, будто когтями вцепилась стая голодных волков разом.

Только тогда было получено то самое «абсолютно точно». Только тогда высвободился обессиленный крик в подушку, а траурная горечь стала скатываться по щекам неровными дорожками, пока в голове переломанными птичьими крыльями билось: «Я так скучаю по вам», «Я так хочу проснуться и узнать, что это было сном», чередуясь с обострённым чувством несправедливости, бесконечно вторящим: «Я узнаю всю правду и виновные будут наказаны».

С той поры случилось так много. Вот только человеческое внутри не отмерло до конца. К сожалению. Продолжало свербеть.</p>

Заслуживал ли он такой участи тогда? Определённо нет. Заслуживает ли сейчас, после того, как разменивал валюту на жизни пусть и незнакомых, но погибающих от проданного им огнестрела людей? Может быть.

За эти несколько лет он завёл приличное количество выгодных знакомств и получил предостаточно полезных сведений, чтобы приблизиться к истине. Конечно, довелось проделать огромную работу, но информаторы таки выяснили, что тот случай с репликой на антиквариат королевской семьи был далеко не единственным: сопоставив факты, они сумели выйти на других потенциальных жертв. Сценариев всегда было два. Либо они несли крупные убытки вкупе с невосполнимой утратой духовной ценности, либо бесследное исчезали вместе с ней. Предположительно, при втором раскладе собственников устраняли, дабы те не поднимали лишнюю шумиху. Но и при наличии подобных заключений кое-что не стыковалось: если предметы искусства вывозили для перепродажи, то они наверняка смогли бы раздобыть об этом данные из морских портов, международных транспортных компаний или, на худой конец, поинтересоваться у коллекционеров. Но нить, тонкая, полупрозрачная, всегда обрывалась, подобно паутинке. Путь передачи остался тёмной – хоть глаз выколи – тайной. Столько стараний, но полное отсутствие вразумительного ответа. Многовато неизведанности для одного человека – Эрвин будто тянул руку к мимолётной искорке света в непроглядной черноте, но каждый раз терял, так и докоснувшись. Так было с маячащим ключом от главной жизненной цели. До сих пор приходится топтаться на месте. А теперь ровно так же получилось с Леви. Вновь не удалось удержать светлую, согревающую сердце искорку – она ускользнула, потерялась, пропала в бездне. В груди затеснило больнее прежнего.

Не в силах больше пребывать наедине с пожирающими остатки веры демонами, Смит выскочил из дома, наспех замыкая дверь на ключ. Хотелось отключить голову вовсе. Одно стало очевидным: вряд ли он сможет пережить такое ещё один раз. Остаться ни с чем, едва довелось почувствовать чью-то душу, родственную собственной? Слишком невыносимо. Чересчур.

Пальцы лихорадочно постукивали по рулю заведённой машины. Назойливое действие продолжалось всю дорогу до Сент-Джеймса, вплоть до момента, когда он уже подъезжал к зданию офиса. Стоило бы ликующе поразмыслить о том, какие же, наверное, проблемы свалились на Йегера. И поделом, пускай знает своё место. Или подумать, как же резво получилось дёрнуть пару ниточек, позвонить кому нужно, чтобы лишить этого напыщенного ублюдка, расправившегося с Наком, приличного дохода. Но нет.

Никак не отвлечься. Не выходит. Совсем.

Хоть приличное количество людей уже было поставлено на уши в попытках прочесать каждый закуток Ист-Энда, окраин и центральной части города, даже сейчас, на седьмые сутки отсутствия, не удалось найти ни единой зацепки о местонахождении Леви. Ну куда же он подевался? Нет, не этот вопрос стоял на первом месте. Что с ним?

Конечно, если бы тот сам захотел скрыться, то любые поиски остались бы безрезультатным. Но это ведь Леви! Больше верилось в вариант, при котором он куда-то ввязался. С его-то острым языком и непростым нравом действительно могло стрястись что угодно! Это в лучшем случае. В худшем…

«Вдруг он всё-таки… Нет, даже не думай об этом», — возразилось оглушающе стучавшей в разум тревоге. Происшествие с убийством до сей поры обгладывало до костей. Но Эрвин старался не допускать таких мыслей. Не хватало сил представить вместо огонька в чужих глазах мертвенную замыленность. Только не он.

Незаметно для себя он добрался до главного входа в центр. Озябшие от прохладного воздуха руки толкнули перед собой дверь, позволяя преодолеть тамбур и выйти в холл.

За ресепшеном стояла как обычно расфуфыренная Стейси. С наслаждением потягивала из кружки кофе и листала какой-то пёстрый журнал. Время для полноправного открытия центра ещё было слишком раннее, поэтому беспечность ближайшие полчаса была простительна. Да и Эрвину, честно говоря, на данный момент было всё равно.

— Доброе утро, мистер Смит, — чуть ли не промурчала она, быстро оставляя все свои нехитрые занятия. Нельзя пропустить ни единой возможности обратить на себя внимание такого завидного мужчины. — Как настроение?

— Доброе. Леви не приходил? — он бросил на сотрудницу отрешённый, уставший взгляд. Этот вопрос задавался каждое утро с того самого момента, как обнаружилась ценная пропажа.

— Ох, снова Вы о нём, — она попыталась скрыть досаду за милой улыбкой. — Наверное, украл у кого-то совесть. Явился.

Эрвин затаил дыхание, шире раскрывая глаза. Показалось, что по помещению разгулялась буря, разметая остатки спокойствия. Ладони приземлились на стойку, а голос стал громче:

— Что? Где он?

— Точно не знаю, — Стейси недовольно поджала губы. — Вроде бы понёс документы в малый архив.

Её слова тут же были услышаны. Именно по этой причине след Смита простыл через мгновение. Он даже не сказал: «Спасибо» растерянному восклицанию: «Хорошего Вам дня!».

Мир вокруг продавливался от быстроты и тяжести шагов. Дверь в конце коридора охотно поддалась, разрушая последнее препятствие взору. Аккерман правда был там. Стоял спиной ко входу в этом небольшом помещении, усеянном множеством ломившихся под весом макулатуры стеллажей, и раскладывал папки по полочкам в алфавитном порядке.

— Леви… — только и сумел обронить Эрвин. Сердце провалилось до пят. Господи, он здесь. Он жив.

— Привет, Эрвин, — тот не обернулся. Интонация его была пустой и вымученной. Как будто тяжко давалось каждое слово. Не в последнюю очередь от осознания, что он снова подвёл начальство. — Ты извини, что… Меня долго не было на месте. Разгребу весь бардак сегодня же.

Сначала исчезает, а теперь – что за абсурд? – просто возвращается сам. Будто и не прошло этих семи суток. Как это понимать? Что за игры такие?

За несколько шагов Эрвин оказался прямо за его спиной.

— И это всё, что ты можешь сказать..? Тебя не было неделю! Где? Где ты был? — вопросам, что упорно грызли мозг последние ночи, наконец высвободились наружу. Голос только чудом не исказился.

«Я ведь волновался за тебя, — то, что на самом деле скрывалось за всеми этими фразами. На бессознательном уровне хотелось больше никогда не упускать Леви из виду, прижать к себе и оставить там, в закоулках души. — Господи, ну что ж за ходячая катастрофа».

Может и катастрофа. Однако, обладай Эрвин знаниями о её приближении, всё равно ни на дюйм не сместил бы штурвал судьбы. Не изменил бы направление. Ведь по итогу обрёл нечто несоизмеримо важное. А тот, что стоял напротив, в упор не желая с ним говорить, так удачно подходил под это самое «нечто».

Аккерман по-прежнему занимался своими делами. Не отвечал. Не удосужился даже украдкой взглянуть. Наверное, прозвучало бы наивно, но ещё теплилась слабая надежда, что его не станут донимать расспросами. Зря надеялся.

— Почему ты не появлялся? — Смит тотчас положил руки на чужие плечи. Всё то, что довелось надумать себе за этот срок, свалилось разом, почти раскроив своей тяжестью череп на части. И теперь он жаждал ответов. Хотя бы самых простых. — Ответь.

Леви продолжал молчать. Не шелохнулся, когда почувствовал касания. Не возразил, когда его развернули к себе, хоть и понимал, что дальше потребуются либо препирательства, либо объяснения. Просто глядел куда-то вниз, закусывая разбитую губу и стараясь не встречаться с глазами, которым он вряд ли сможет так легко соврать.

Едва показалось привычно бледное лицо, вопросов стало ещё больше. На всю щёку у Аккермана красовался широкий пластырь, а на коже по линии челюсти и скул рассыпались лилово-жёлтые пятна зацветших синяков вместе с мелкими ссадинами.

— Откуда это? — в глазах Эрвина отразилось потрясение, сменяемое беспокойством. Ответа вновь не поступило, когда он указал на синяки. — Ну же, Леви, ты слышишь? Посмотри на меня. Что случилось?

— … неужели правда думал, что я приду сюда один?

— Конечно нет. Я же знаю какая ты трусливая мразь, — с брезгливостью выплюнул Леви и без промедлений уклонился влево.

Мимо полетел чей-то тяжёлый кулак, вслед за которым показалось огромное по обхвату запястье. Не долго думая, за него удалось схватиться, с силой дёргая вперёд. Следующее действие – точный, выверенный удар локтем между лопаток незадачливого нападающего, который секундой позже влетел в стену. Пускай составит Хью компанию.

Пока поверженный протяжно охал, налетели ещё двое. Тоже головорезы. Ещё совсем зелёные, но с широченными плечами и, по догадкам, немалой силой. Леви, наскоро оценив ситуацию, ловко отпружинил от земли, на ходу подставляя кулак…

Бах! Первый едва не свалился, когда ему с неплохого разгона было прописано по морде. Второго удалось почти одолеть мощной подсечкой. Но «почти», к сожалению, не хватило. Ведь пожаловали ещё парочка – оба громадные, как неотёсанные поленья.

Выдержка у этих сволочей, признаться, оказалась знатная. Собрав все остатки сил в кучу, они, как стая бешеных шавок, ринулись в бой одновременно. После очередной попытки вывести из игры ещё одного, пронзила ноющая боль – ублюдок сумел вывернуть Леви руку. Ещё и правую – ведущую. Пришлось уходить в оборону. В какой-то момент невозможно было увидеть хоть что-то, кроме водоворота из оскаленных лиц и хаотичных взмахов, своих и чужих. Оставалась крайняя мера – оружие.

Он незамедлительно дёрнул край пальто и на ощупь высвободил свой пистолет. Чутьё не зря подсказывало всегда таскать его с собой.

— Рыпнитесь, мрази, и я всех перестреляю быстрее, чем вы свои пушки достанете, — холодно бросил Леви, целясь одному из врагов прямо между глаз. Это не Фарлан, а потому он и ухом не поведёт. Единственный повод медлить заключался в последствиях такого поступка. Убей он столько членов банды, потом Верман точно из-под земли достанет. — Ясно?

Все впрямь стали колебаться, а затем вовсе замерли. Знали ведь – Леви правда может. Теперь–то победу со скрипом удалось бы одержать, но…

В ушах противно зазвенело, когда обухом прилетело по затылку. Кому-то из шайки удалось обойти со спины. Равновесие на секунду потерялось. Стоящий перед дулом воспользовался ситуацией, оперативно выбив пистолет из рук.

«Да сколько их тут вообще? Полдюжины? Больше?» — посетила смазанная мысль прежде, чем Аккерман успел запоздало обернуться. Чёртовой секунды хватило, чтобы дать им необходимую фору. Хваткой сковало со всех сторон.

— Отъебитесь, свиньи! — взревел он, старательно пытаясь вырваться. Но не тут-то было. Противники таки взяли количеством. — Самим-то не тошно выслуживаться перед куском дерьма?! Да вы все здесь…

Хью не стал дожидаться продолжения гневной тирады, вновь оказываясь перед ним. Чужие пальцы сжались на горле. Сошки сзади ядовито, злорадно загоготали, удерживая за локти и выкручивая запястья. А потом, смекнув, что «пленник» начнёт лягаться, подгребли и за лодыжки своими огромными лапами, по счастливой случайности похожими на человеческие ноги.

— Ну чё, крысёныш, поубавилось самоуверенности? — от такой пропитанной издёвкой интонации захлестнуло очередной порцией омерзения.

Леви, к этому моменту точно осознавший – ему так просто не вывернуться, решил хотя бы держаться достойно до самого конца.

— Рожу свою помой, — свирепо прохрипел он, набирая побольше слюны и харкая неприятелю в лицо. — Дарю.

Того так перекосило от гнева, что его физиономия стала походить на страшную хэллоуинскую маску.

Внутренний голос передал сообщение в мозг с сухим фактом: такая выходка без отклика не останется.

Тут же избавившись от стекающего по лицу «подарка» с помощью рукава куртки, Хью завёл руку за спину и, точно зная, как добавить себе победных баллов, приказал другим:

— Держите крепче этого пидора.

Ударил наотмашь. Так сильно, что у Леви искры из глаз посыпались. Во рту появился металлический привкус, перед глазами поплыло. Лицо вмиг онемело, а загрубевшие костяшки массивного кулака оставили внушительное рассечение на щеке.

Потом удар под челюсть. Снова. И снова. Бесы с ехидным воплем плясали на краю сознания, пока Аккерман даже не понимал, как быстро это происходило. Он не успевал опомниться от одной затрещины, как обрушивалась новая. После шестой уже почти не пытался отбиваться, просто ожидая, когда всё закончится. Только и делал, что напрягал каждую мышцу на лице, как учил давным-давно дядя, – единственный способ снизить урон.

Внезапно это прекратилось.

— Нихуёвые часики, — обратив внимание на взятое в захват запястье, Хью растянул на губах оскал и потянулся к запримеченной вещи. — А ты ещё прибеднялся, что бабок за пазухой нет. Пиздишь тоже, как дышишь, получается.

Собрав остатки сил, обильно приправленные всплеском сильной злости, Леви рванул другую, больную руку. И на краткий миг сумел её высвободить. Кулак проехался по чужой физиономии весьма крепко – очевидно, тоже останется напоминание в виде гематомы.

— Ты, мудила, не смей их трогать!

Большое несчастье, но на том его атака закончилась. Два парня по правую сторону опять ухватились со столь завидным рвением, что через несколько секунд рука начала затекать.

— Да ты что? — в ответ лишь ухмыльнулись, предварительно протяжно ахнув от ощущения, как наливается фингал под глазом. — А вот мне кажется, что они будут нихеровой компенсацией за пиздёж. М, чё думаешь, Леви?

— Думаю, что однажды размозжу тебе башку.

— Ха-ха! Сколько смелости у такой девственницы, как ты, — глаза Хью засветились алчностью, пока он под поток громких Аккерманских пророчеств скорейшей смерти с трудом расправился с ремешком и стал разглядывать циферблат присвоенных часов. — Реально что ли не фальшивка? Сколько хуёв пересосал, чтоб прикупить? Или ты теперь своей жопой зарабатываешь?

— Столько, сколько ты за час отсасываешь. Сам посчитаешь, или тебя ответ «много» устроит?

Пронёсся устрашающий рык, как у разъярённой гиены. Теперь позабавиться с одним только лицом Хью явно было бы мало. Он вошёл в раж, нещадно обрушивая череду остервенелых ударов куда-то в район солнечного сплетения. У Леви из лёгких выбило весь воздух. От боли, несмотря на тиски из человеческих рук, согнуло едва ли не пополам, и ещё пару секунд он провёл с широко раскрытыми глазами, перед которыми бились чёрные мошки. Когда жжение поубавилось, из груди вырвались лишь тяжёлые кряхтенья.

Двоим сообщникам тут же дали знак. Те одновременно двинули под колени, отчего он рухнул на землю. И обнаружил, что его больше не держат.

Мозг опоясала пустота. Сил элементарно поднять голову не осталось вовсе. Лающий кашель только усугубил ситуацию, разнося болезненные пульсации по всему телу.

Хью тотчас приблизился к нему, грубым подтягиванием за волосы заставляя посмотреть вверх. Крупные капли из лопнувшей тонкой кожи на губе за счёт задранной головы скатились к кадыку, въедаясь алыми кляксами в ворот рубашки, когда Аккерман скривился, глядя наверх со всем презрением и ненавистью, на которые способен.

— Благодари Бога, что босс не сказал переломать тебе все кости, уёбок. Даже жалко, а то мы тебя ещё и по кругу пустили бы, — «заклятый друг» едко улыбнулся, проходясь глазами по результатам своих «трудов». — Это было последним предупреждением, выблядок. Мы ждём всю сумму. Все бабки, понимаешь? И побыстрее. Иначе ты и твой дружок – неопознанные трупы из утренних новостей.

Попытка подняться не увенчалась успехом. Леви ждал завершающий манёвр. Ему в живот что есть дури впечатался носок старого ботинка. Внутри всё загорелось от нового прилива боли. Удалось лишь завалился на бок и зашипеть, сплёвывая скопившуюся кровь.

В глазах потемнело. Или он просто отключился? Зрение начало возвращаться постепенно, показалось, только через минуту. Рядом уже не было ни души.

— Ублюдки, — изо рта потянулась кровяная нить. Ладонь заёрзала по стене, ища опору. И нашла. Леви еле-еле встал на негнущиеся ноги сквозь болевые ощущения, от которых вовсю подкашивало.

«Я выполню заказ. Отдам деньги. Но нужно предупредить Фарлана. Пусть лишний раз не высовывается. Кто знает что они могут выкинуть».

Коснувшись своего, к счастью, не так уж критично изувеченного (по меркам Ист-Энда) лица пальцем, который защищал накалённый от холода материал, он размазал кровь по щеке с коротким рыком – засаднило. Хоть челюсть и нос вроде бы не сломаны, на том уже спасибо.

«Похоже, ближайшие несколько дней появляться на работе в таком виде – плохая идея. Да и мало ли. Не хватало ещё принести с собой на хвосте кого-нибудь из этих мудозвонов», — всплыла на поверхность мысль. Хоть и присутствовало понимание, что скрыть произошедшее ему не удастся.

Напряжение возросло, когда Леви поднял голову. Будь его воля, он бы дождался, когда всё полностью сойдёт с лица, и явился перед Смитом как ни в чём не бывало. Однако такой роскоши, как большое количество времени у него не было. И так неделю ошивался в новом пристанище, куда перебрался сам и помог перебраться Фарлану, да с позором зализывал раны, как побитая дворняга. Дело-то не терпит.

Заказ. Всего лишь выполнить заказ, и проблема исчезнет.

Стало дурно от вида почти болезненно впавших за столь короткий срок щёк у Эрвина, от лица, обрамлённого пугающей чернотой под всё такими же красивыми глазами. Невыносимо от того, что он заставил его так нервничать. От иррациональной идеи: ему и не стоит знать причину. А ещё более невыносимо от факта, что сейчас придётся ломать тупейшую комедию:

— Ничего. Ничего не случилось.

Эрвин вопросительно нахмурил брови. Интуиция не подводила с самого начала – попадание в цель. С Леви и вправду что-то приключилось, а он по-классике вновь упёрся, мол, «не хочу ни о чём говорить». Но такой номер не пройдёт.

— Вот как. А под пластырем что? Тоже ничего?

— Да, тоже ничего, — Аккерман специально сделал максимально пренебрежительное лицо, давая понять, что дальнейшие вопросы будут не лучшей затеей. — Какого хрена ты прицепился?

Смит поджал губы. Опять двадцать пять. Они будто бы вернулись к первозданному стилю общения, навевающего воспоминания о таком холоде, какого нет и за полярным кругом. Ладно, придётся сделать вид, что принял правила этой дурацкой игры.

— Покажи мне, — с нажимом выдал он.

— Боже, что за детский сад, Эрвин? Не собираюсь я тебе ничего показывать.

— Если так уверенно говоришь, что там ничего нет и скрывать нечего, то тебе труда не составит, — озадаченности прибавилось с лихвой. Но Эрвин больше не допустит прошлой ошибки. Он добьётся своего. — Или я сам могу посмотреть, если позволишь.

Раздалось резкое цыкание, когда Леви под негодующее, выразительное «блять» содрал пластырь.

— Всё. Доволен?

Смит кончиками пальцев коснулся его подбородка, приподнимая и рассматривая повреждения. Большой палец медленно, осторожно прошёлся вдоль по щеке.

От прикосновений встрепыхнуло, точно оторвавшийся от ветки лист. Через столько времени всё-таки удалось почувствовать настоящую мягкость ладони Эрвина. Как же тепло. Томительно. Так, как мечталось все эти ночи разлуки в новой съёмной развалюхе на отшибе, пока Леви слонялся из угла в угол не в силах заснуть от одолевающих раздумий о нём, стараясь не потревожить поверхностный сон Фарлана.

Сердце забилось в горле частыми ударами. Вот бы Эрвин сделал так ещё. Ради всего святого, только бы не отстранялся. Ему это нужно. Он так хотел поскорее его увидеть.

— Ты руки-то мыл, прежде чем мне в морду лезть? — наперекор всякому чувству, последовала язвительность. После всех вечеров, наполненных беспокойством, как главным катализатором проблем, разумом завладела обсессия<span class="footnote" id="fn_30060429_13"></span>. Не было понятия, как ещё нагрубить, чтобы Эрвин отстал. Хотя бы потому, что вмиг захотелось рассказать ему всё, что попросит, приникнуть к руке всей щекой разом да так и застыть насовсем.

Клейкий слой скрывал под собой рану. Покрытая корочкой кожа на рваных краях, наверное, неслабо зудела. Потом рассечение переходило в отёк на нетронутой части у основания скулы. А эти синяки, так отчётливо контрастирующие с светлостью кожи… Если они выглядят подобным образом сейчас, спустя какое-то время, страшно представить, что было изначально.

— Кто это сделал? — предыдущий вопрос был проигнорирован. Взамен ему раздался собственный. Смит тотчас поменялся в лице — повеяло злостью. Не на Леви, нет. А на тех, по чьей вине теперь представилось наблюдать такую картину. Причины исчезновения были налицо. Точнее, на лице напротив.

Аккерман замялся. Мутный водоворот принялся поглощать здравое мышление. Изобилие хаотично приходящих в голову умозаключений приумножилось.

Он не должен быть рядом. Я этого не заслуживаю.

— Тебе какая разница? Всего лишь царапина.

— Леви, просто скажи мне, кто это был, — взвинченный Эрвин так убедительно глядел на случайно встретившегося с ним взглядом, что у того внутри всё перевернулось. — И я…

Нет. Перестань говорить, перестань даже обдумывать это. Не надо.

— Отвали! — только и взбрело на ум. Пришлось с силой мотнуть головой, демонстрируя явное желание увеличить дистанцию. С каждым словом становилось говорить всё сложнее, а на душе было всё паршивее.

Я обращаю в пепел всё вокруг.

— Это не твоё, блять, дело, ясно?! Мне твоё благородство поперёк глотки!

Но если ты отстранишься, то ещё можешь спастись. Пожалуйста.

— Оставь меня в покое, понял? Просто держись от меня подальше!

«Прости. Прости меня, Эрвин, — по венам разлилась горечь. Леви прекрасно помнил зверства людей Вермана в пределах Ист-Энда. Их вряд ли можно было назвать вменяемыми – могли без особых забот о возможных последствиях палить в кого ни попадя, избивать до полусмерти, а то и вовсе убивать. Иногда без видимых на то причин: перешёл им дорогу, отказался отдавать ценности при ограблении, вёл себя слишком дерзко, не так посмотрел или попросту им не понравился. В распираемой болью грудине опять стало слишком тесно от осознания, что он сам принимал в этом участие. Сам калечил и убивал по приказу того главаря. — Но я не могу, я не хочу втягивать тебя ещё и в это. Лучше оттолкну. Лучше ты будешь злиться на меня, чем пострадаешь сам».

Смит замолчал от на мгновение возымевшей контроль растерянности. Но затем выражение лица вновь обрело ясность. От его взгляда окатило ушатом ледяной воды. Весь облик стал смурным и непоколебимым, а былые эмоции смылись, как мелкая галька с песка во время прилива:

— Будь по-твоему, — замечая, что архивные папки закончились, он отчеканил, словно стоял на плацу: — За твой внеплановый отпуск вычту из зарплаты. Возьми аптечку у Льюиса, обработай рану и возвращайся к работе.

«Ведь именно этого ты и добивался, верно, Леви?»

Да уж, всё вышло так, как хотел Леви. И, пожалуй, мог бы довольствоваться собой, если бы не одно «но» – это одна сплошная ложь. Потому что он совершенно этого не хотел. Больше всего на свете не хотел снова закрываться от человека, который стал безусловно, беспрекословно дорог, который оберегал его при любой возможности и который стал единственным, способным пробудить внутри такую небывалую тоску от своих же слов сейчас.

Но должен был. Так нужно. Так вернее всего. Правда же?

— Эрвин, я… — всё равно предательски вырвалось, стоило услышать жгущий слух приказной тон.

— Ты меня слышал. Иди.

Внутри, у самого сердца неимоверно щемило, когда Аккерман прошёл мимо Эрвина, отринувшего в сторону и даже не взглянувшего на него.

Пришлось уйти. Уйти, вперив бесцельным взором в пол, с полным осознанием того, что он рушит всё собственными руками. Обращает в ничто хрустальный мост между ними, выстроенный из всецелого доверия, заботы и… Того вечно растущего чувства в груди.

Как только комната опустела, Смит тяжело выдохнул, поднимая глаза к потолочным лампам. Опять. Леви опять ускользал от него. Лик его рассыпался, как карточный домик, стоило подобраться хоть на шаг ближе. Он рвался прочь, не подпускал, скалил зубы, хоть, казалось, понимание уже воцарилось.

Почему всё так?

Замкнутый круг. Когда же это прекратится? Когда мгновения перестанут таять, оборачиваясь в слякоть разочарований?

Пусть посторонние думы довольно сильно мешали, сопоставить произошедшее представилось несложным. Помимо лица, у него что-то с правой рукой – старается ей не двигать. И, если наблюдательность не подводит, с левой пропали часы. Такой дерзостью могли похвастаться только полнейшие идиоты, понятия не имеющие, под чьим Аккерман находится покровительством. Даже у подавляющего большинства представителей крупных организаций духу бы не хватило – они нынче прекрасно знали, кто такой Эрвин Смит, как он относится к неприкосновенности своих людей и какие ожидают последствия за столь опрометчивое поведение. Тотальное разорение пары-тройки подобных с последующим размещением на почётных местах в тесных камерах подали пример.

«Не хочешь меня вмешивать в Ист-Эндовские разборки, значит? — он потёр переносицу, потому как голова совсем уж разболелась. — Но мне не нужно твоё одобрение. Я не спущу им с рук подобное. Никто не смеет поступать так с тобой».

Именно поэтому уже через полчаса Эрвин восседал в своём рабочем кресле, перебирая крепко сшитые меж собой листы личного дела Леви. В глазах застыла решимость, когда он отдавал приказ Эрду и Гюнтеру, по первому же зову прибывшим в его кабинет:

— Отыщите Фарлана Чёрча. Мне нужно лично встретиться с ним. И соберите всю информацию о членах банды Северных, — голос звучал, как снизошедший на землю гром. — Штаб, маршруты, их личности от главаря вплоть до мелких сошек. Приступайте немедленно.