Глава 17: Риск, провал, преграды (1/2)

Брошенная напоследок фраза хлестнула пощёчиной по лицу, сигнализируя о том, что шанс ещё есть. Такой же шанс, как и в рулетке, где счастливым числом может оказаться совершенно не то, на которое была сделана ставка. Неизвестность душила со всех сторон, а ожидание раскалывало и без того пронизанное болью тело.

Шаг за шагом, снимая на ходу пальто, Жан медленно доплёлся до барной зоны, чтобы упасть на ближайший стул. Официант появился почти сразу, желая отдать верхнюю одежду Кирштейна в гардеробную, но тот отмахнулся и попросил целую пинту воды со льдом, любезно отказываясь от какого-то нового коктейля с китайской змеиной настойкой. Было бы здорово найти Марло, поздороваться, поблагодарить вновь. Но сначала стоило утолить жажду или хотя бы перебить витающий с самого порога запах алкоголя. Теперь Жан осознал, как однообразна была та беззаботная жизнь, которую он прожигал каждый день своей молодости. Издавна февраль считается очищающим месяцем, концом всего плохого для начала нового и светлого. Но разве нужно ждать определённое время, чтобы что-то ужасное закончилось?

Жан даже не заметил, что день сегодня необычный не только для него. Привычный европейский зал обрёл красные тона, плотные листы бумаги с перевёрнутыми иероглифами на дверях да красные фонари на входе и по периметру зала. До этого мозг игнорировал любые декорации извне, концентрируя внимание на неразрешённом разговоре с Армином. Как и всегда, народ по крупицам собирался в казино, образовывая местный «час-пик на Найтсбридж»<span class="footnote" id="fn_30060429_0"></span>. Живая музыка блюз-бэнда разбавляла азиатскую атмосферу привычной европейской повседневностью, но через несколько минут потягивания самого простого коктейля зазвучали странные ноты. Тонкий, резкий, переливающийся звук вместе со звуками маленьких колокольчиков. Огромные хрустальные люстры погасли, передавая всю атмосферу в многочисленные круглые фонарики с золотыми кисточками, которые слегка покачивались друг за другом, как только входные двери встречали новых посетителей. Свет над игорными столами и в барной зоне позволял разглядеть лица лишь небольшой доли присутствующих. Наверняка у следящих за шулерами в этот вечер особенно крупный аванс.

Софиты блуждали по сцене, наконец останавливаясь посередине, открывая зрителям двух молодых китаянок в традиционной одежде. Они сидели перед двумя огромными деревянными коробками, как обозвал бы их Кирштейн. Ещё несколько парней с духовыми и струнными инструментами расположились по обе стороны от главных героинь тематического дня.

— Был Колизей, а теперь синтоистский храм? — вздыхая, вслух спросил Жан.

— Синтоизм в Японии, глупый мальчишка, — до боли знакомый женский голос зазвучал слева, но когда Жан обернулся, то не увидел его источника. — Разве тебе не нравится Китай? — прохладные пальцы с длинными ногтями коснулись его горячей шеи, заставляя на секунду подумать об Арлерте снова.

— Не думала стать учительницей? — Кирштейн повернул голову направо, снизу вверх глядя на лицо давней подруги.

— Карты не сложились, — Нанаба пожала плечами, и посильнее впилась ногтями в смуглую кожу, отчего Жан болезненно сморщил лицо. — Гадёныш, ты что сделал с номером? — от такого шипящего голоса почти бросило в дрожь.

— Я же заплатил, — Кирштейн скорчился, не пытаясь убрать от себя руки.

— После тебя всё менять пришлось, чёртов Дон Жуан, — Нанаба отпустила шею, а после отвесила слабый подзатыльник Жану. — В следующий раз буду проверять тебя каждые пол часа, — она степенно подошла к другому стулу за этим же столиком, однако присаживаться не стала.

— Окей, мам, — кивок головой почти взаправду показался подлинной отговоркой перед матерью.

— Ладно, проехали, — Нанаба махнула рукой. — Лучше посмотри на это, — её модельные вышагивания остановились, словно на конце подиума, показывая всю красоту китайского ципао<span class="footnote" id="fn_30060429_1"></span> глубокого синего цвета, расшитого золотыми узорами, подстать её волосам. — И на это, — она выставила ногу вперёд, демонстрируя боковой разрез платья, из-под которого показалось стройное бедро до самой лодыжки, где внизу на самой стопе гармонично играли туфли на завязках.

— Матерь Божья, — протяжно сказал Жан. — Да тут бы у всего королевского семейства челюсть отвисла, а не только у меня! — он наклонил голову, чтобы получше разглядеть наряд. — Надеюсь, усатый не стоит прямо у меня за спиной?

В ответ Нанаба игриво хихикнула, убирая ногу на прежнее место. Небольшие серёжки с золотыми лилиями на тонкой цепочке едва слышно звякнули, когда она скромно улыбнулась, смотря за спину Кирштейна. В её глазах мелькала привычная шалость, которую она с радостью использовала, чтобы всего на долю секунды вызвать ревность у любимого ей мужчины. Она шагнула вперёд, изящным движением руки отгибая край платья у разреза. Шёлковая ткань вмиг взмыла вверх на несколько дюймов, в очередной раз демонстрируя стройные ноги. Взгляд опустился вниз, когда тыльная сторона ладони Нанабы коснулась губ. Эдакий жест внезапного смущения, коим любят забавляться китайские актрисы в фильмах. Если в Азии есть искусство любования красивыми цветами, то Нанаба стала бы отдельным видом для всей Европы.

Жан на несколько секунд замер, без слов отслеживая каждое действие подруги, однако его созерцанию быстро пришёл конец.

— Рот закрой, а то сейчас слюна капать будет, — внезапно появившийся Майк испугал замлевшего Кирштейна. Тяжёлая ладонь привычно хлопнула по плечу, отчего он поморщился. Тело ещё не пришло в норму, чтобы принимать урон датского противника.

— Смотри в оба, а то украдут твою наложницу, — усмешка в ответ не заставила Захариуса обернуться, но вновь повеселила Нанабу.

Майк не был склонен подстраиваться под каждый маскарад в казино – выбирал в пользу собственного удобства. Конечно же, не столь эгоистично, поскольку до сего момента он видел свою избранницу мельком в коридоре, где, к сожалению, им не удалось остаться наедине. Внешний вид Нанабы произвёл на него впечатление, как и любой другой её наряд. Поэтому соусом к основному блюду из китайского ципао Захариус выбрал синий костюм и золотые наручные часы, дабы соответствовать в этот вечер. Как и всегда, его действия говорили больше, чем слова и она это знала.

Рука, до этого касавшаяся губ, переместилась на широкую грудь напротив. Нанаба подняла свои глаза, ощущая то, что нельзя потрогать или увидеть. В неярком освещении глаза Майка блуждали по светлому лицу, плечам и наполовину закрытой воротником шее. Его пальцы коснулись серёжки с лилией, прокручивая золотой цветок между подушечек, затем убирая короткую прядь волос за её ухо. Он уже не чувствовал столь отчётливый, привычный запах сигарет, смешавшийся со сладковатым парфюмом, который затмевал запах её кожи. Сейчас он любовался вместо Жана теми мелочами, которые видит не каждый. Без лишних слов он всё видел по-другому. Нанаба с безумной страстью хотела поскорее поцеловать Захариуса, потеснее прижаться к его груди, однако не стала делать этого. Она впитывала каждое мгновение этих робких движений, даже не думая о том, что вокруг много посторонних людей. В эту секунду ей хотелось всего, чего так недоставало столько мучительных прошлых лет.

— Эй, дома свои телячьи нежности устраивайте, — обратил на себя внимание Жан. — Я сегодня не в духе.

— Странно. После передоза у тебя должно быть хорошее настроение, — Майк убрал свои руки в карманы брюк, вскидывая бровями, а после подошёл ближе, чтобы сесть за столик.

— Что? Какого передоза? — в секунду лицо Нанабы сменилось любопытством.

— Кто тебя за язык тянул, старый хер? — фыркнул Кирштейн, когда Захариус уже вальяжно уселся напротив, дабы Нанаба смогла присесть на его колено.

— Давай поподробнее, молодой хер, — ехидный женский голос выдал ответный удар. — Это тогда он весь номер разгромил? — она повернула голову к Майку, который тут же согласно кивнул.

— Да не…

— Ах ты мелкий засранец! — Нанаба чуть было не вскочила с места, чтобы влепить Жану по лицу.

— Да, блять, это был я! И у меня были на это свои причины! — отчеканил Жан и ударил ребром ладони по поверхности стола.

Нанаба затихла, но не из-за того, что её это обидело. Она даже удивилась, как этому парню хватило смелости признать свой провал. В её глазах Кирштейн был другим, чем-то сродни поведению Захариуса, который всегда «сам себе на уме». Теперь уже абсолютно спокойная Нанаба поднялась с колена Майка, рукой подзывая Жана, а глазами твердя: «Нам нужно поговорить».

Никто не смел ей возражать. И уже через несколько минут они вдвоём стояли на улице у чёрного выхода для персонала, там же, где и Жан несколько дней назад беззаботно болтал с Марло. Да уж, обстоятельства меняются быстрее Лондонской погоды.

Напряжённая обстановка вскоре обернулась подобием исповеди перед священником. Нанаба начала с себя, дабы Кирштейн понял, что отчасти они сидят в одной лодке. «Методы отвлечься» были так же близки ей, когда юношеская глупость и деньги в кармане располагали перепрыгнуть черту недосягаемого забвения барбитуратов и спиртного. Она прекрасно понимала чувства Жана, а потому не могла осуждать его поступок. Проще простого раздавать советы, твердить как было бы лучше, когда дело уже сделано. Всё же хорошо, что есть тот, кто может тебе помочь, а не только обвинять. Пусть это старые друзья или старая любовь.

Кирштейн впервые за продолжительную половину недели выкурил несколько сигарет подряд, хотя привкус во рту был отвратительным. Сначала он соглашался и лишь задавал вопросы, а после стал сам отвечать на них. Они беседовали больше часа, чтобы понять, какова по ощущениям «настоящая первая любовь» и сколько бед она приносит по собственной воле. Стараясь казаться лучше, каждый день приходится примерять разные наряды, разные маски жизнелюбия – пусть люди вокруг думают, что всё в порядке.

Наставления «никогда не сдаваться» Жан и сам не раз вдалбливал другим. Помогло ли это ему на личном опыте, если он сдался? Из чужих уст проблемы не казались нерешаемыми. Однако почему же он не может решить свои? Человеческая природа придумала слабость, которой можно беспрестанно пользоваться, опуская руки на полпути.

— Попробуй снова, — сказала Нанаба, поправляя накинутое на свои плечи чужое пальто из-за зимнего холода. — Рискни.

— Снова, — повторил Кирштейн, мельком замечая слабую улыбку на лице подруги.

Шумные коридоры добродушно обуяли их теплом, согревая тела после откровенного разговора. На сей раз Жану добавилось уверенности, а настроение вернулось, когда он увидел наспех целующихся Марло с Хитч возле места для отдачи блюд.

— Уже лижитесь по углам, голубки, — наконец былая энергия возвращалась по крупицам.

— На завидуй, Дон Жуан, — радостно сказала Нанаба, закидывая позаимствованное пальто Кирштейна на его плечо, а затем первой скрылась за дверями в зал.

— Больно надо, — сказал вслед Жан, когда поздоровался со смущённым Марло.

Остаток вечера он провёл за баром, где развлекал друга и цедил «лечебный коктейль». Порой отвлекался на завораживающее представление на сцене. Не покидающая его трезвую голову мысль терзала не меньше раздумий о насущном. И правда, кем же он приходится Армину? Если они не любовники, так ещё и не друзья. Сложно представить себе дальнейшее стечение обстоятельств. Может Армин просто пошлёт его куда подальше? Может не стоит продолжать всё это и вернуться к обычной жизни? Или может стоит рискнуть всем ради неизвестности?

Уже давно за полночь. Весь «восток вечера» уплыл далеко в спальные районы на западе с пустыми карманами. Постоянных пьяниц охрана растаскивала со всех уголков отеля, дабы поскорее закончить свою смену. Солнце взойдёт ещё не скоро, но один светлый луч уже появился на горизонте. О чём-то беседуя с Марко, Армин вышел из коридора, где Жан выловил его ранее. Усталость сразу читалась на лице, однако голубые глаза светились всё так же по-особенному ярко.

Жан поднялся с места, натягивая пальто и быстро шагая к выходу. Лучшая идея выцепить его именно там, чтобы напомнить о себе. Рука автоматически потянулась в карман за сигаретами. Нужно как-то успокоить нервы. Внезапно в голову пришла мысль, что запах табака тоже может оттолкнуть Арлерта. Ничего не оставалось, кроме как щёлкать металлической крышкой зажигалки, стоя у порога. Казалось, что вокруг него появилось облако аномальной радиации и любое неверное движение может разорвать его без того напряжённое тело на куски. Сердце бешено стучало то ли в преддверии удачного разговора, то ли полного провала в первые секунды. Ему стоило большого труда не придумывать в голове всякую чушь, как бы удачнее начать разговор. Как бы интересно пошутить или сделать комплимент. Но корявого плана и след простыл, как только Кирштейн встретился взглядом с Армином.

— Эй, привет, — так нелепо выдал Жан, что ему самому стало противно от своей интонации.

— Привет, — быстро ответил Армин, почти сразу опуская голову, чтобы не смотреть в глаза.

И поспешил первым выйти из здания, хотя прежде Кирштейн всегда придерживал для него дверь. Да, теперь многое изменилось. Изменилось всё.

Пустую тишину между ними прерывали лишь голоса остатков шумных компаний, рассасывающихся по своим норам. Стук туфель от «ПРАДА» об асфальт, шуршание зелёной поношенной куртки неизвестного бренда. Арлерт ускорился, дабы вырваться вперёд и не идти рядом. Сначала он шёл прямо, вовсе позабыв о том, что сегодня ему не придётся пользоваться метро, как раньше. Не оборачиваясь, Армин дождался, пока Жан снимет сигнализацию с машины и тут же уселся на холодное пассажирское сидение.

«Стоп! Он же предложил просто поговорить… Почему я сел в машину? Нужно было послать его к чёрту и ехать на метро!» — только и успел подумать он, как уже заметил Жана за стеклом двери напротив.

Осмотревшись вокруг, Кирштейн запахнул пальто, пряча в нём былую гордость. Вот он уже сел в салон, сразу же заводя машину. Звук мотора, включившееся радио и слабый шлейф парфюма в разы приятнее смеси зловония в подземном холодном вагоне. Армин дёрнулся от внезапно пробравшей дрожи. Быстрый взгляд Жана сменился движением руки, которая выкрутила кондиционер с горячим воздухом на максимум. Он прекрасно знал, что Арлерт мерзляк. И если есть хоть один шанс – Кирштейн впредь не допустит даже ветра в его сторону.

— Так лучше? — спросил Жан, на секунду их глаза встретились.

Армин лишь кивнул и повернул голову в сторону окна, за которым так часто мелькали ночные огни. Он уже успел стать обывателем пассажирского сидения этого БМВ. Когда-то даже не постигали раздумья о том, насколько они с Жаном разные – словно небо и земля. Но небо ведь не существует без земли, так?

— Если хочешь, то я включу, ну… — еле разборчиво пробормотал хриплый голос Кирштейна, в то время как его пальцы нажимали кнопки на магнитоле. Эта же рука случайно коснулась колена Арлерта, пока открывала бардачок, чтобы достать кассету. Тот хотел было вжаться в кресло и сидеть неподвижно всю дорогу до самого дома. В голове происходило всё, чего не произошло в реальности.

— Поехали, — сдавленно отрезал Армин, краем глаза замечая содержимое бардачка, где среди всей наполненности лежало несколько батончиков того самого шоколада со вкусом из лимитированной серии. Жан ведь не ест сладкого так много, а если и ест, то в качестве десерта в дорогом ресторане.

Перечить сейчас не престало. Потому Кирштейн поспешил тронуться с места, первым делом минуя парковку. Спустя пару минут он решился вновь включить магнитолу и засунуть кассету Скотта Маккензи в проигрыватель – одного из любимых исполнителей Армина. Стоило попробовать все возможные ходы, дабы найти верный.

Заиграла «Селеста», слова которой Жан стал подпевать. Ещё бы. Эту самую песню Маккензи взял у Донована, перепев под свою собственную. Это исполнение ему тоже было по душе – как ни крути, слов не изменишь.

«Here I stand acting like a silly clown would

I don&#039;t know why, would anybody like to try

The changes I&#039;m going through?

A hidden lie would fortify

Something that don&#039;t exist

But it ain&#039;t so bad, I&#039;m just a lad

So many more things to do

I intend to come right through them all with you.»<span class="footnote" id="fn_30060429_2"></span>

Отчего-то по спине Армина прокатились мурашки. Не то от низкого, до боли приятного голоса Жана, не то от слов и секундных золотых искрах от еле заметных в темноте глаз.

«Нет! Нет! И ещё раз нет! — вертелось в голове Арлерта. — Подумать только! Он пришёл, чтобы поговорить. О чём нам разговаривать? Мы вообще друг другу не подходим!» — негодовал внутри себя он.

Его всего трясло от злости. Сколько он переживал после того, что произошло в подсобке? Отвратительное чувство! Но к кому же? К самому себе или в действительности к этому придурку Кирштейну? Абсолютно точно Армин грыз в первую очередь себя, запирая в клетке. Это он сам всё разрушил. Сам его оттолкнул. Тогда зачем он предложил поговорить?

«Почему он всё ещё пытается? Зачем ему я? — в тот же момент озарило Армина. — Я же… Пустое место…»

Мягкие пряди светлой чёлки щекотали кончик носа, который стал теплее и чувствительнее благодаря кондиционеру. Он опустил голову, чувствуя стыд за самого себя. Словно он не должен тут быть. Словно он всего этого не заслуживает. В груди неприятно сжало, пока Жан тихонько заканчивал предложения песни – видимо, уже не так сильно волнуется.

За окном тем временем показался подземный переезд. Осталось дождаться, пока он свернёт с главной дороги, попросить остановиться и убежать подальше.

— Я купил батончики, которые ты любишь, — Кирштейн снова захотел дотянуться рукой до бардачка.

— Я не голоден, — перебил Армин.

— Правда? Я думал, что ты не ужинал, — слегка тревожные глаза Жана заставили Армина поднять взгляд.

— Хватит думать за меня, — тон Арлерта не был угрожающим, но ощущался уж точно не дружелюбно.

— Я не имел ничего такого в виду, — Кирштейн пожал плечами и слегка вдавил педаль газа, стараясь не выказывать своё недовольство.

— Ты всегда «не имеешь ничего такого в виду», — внезапно Армин заговорил громче обычного.

— Что в этот раз я сказал не так? — Жан повернул голову на секунду, хотя и без этого было видно, как он стискивает челюсть.

— Зачем ты пришёл? Посмеяться надо мной, после того, как сказал, что не можешь терпеть таких, как я? — пальцы Армина сжали кожаную обивку сидения от волнения. Под коленями снова вспотело, а включенный кондиционер стал лишним.

«Просто выслушай его. Так ведь тебе говорил друг? Просто выслушай, а потом уже говори», — старался держать себя в узде Жан, но стрелка спидометра начала двигаться дальше, а рука мигом дёрнула рычаг коробки передач, чтобы ускориться.

— Зачем ты разыгрываешь этот спектакль, если тебе всё это неинтересно? — слова Арлерта долетали отрывисто.

Кирштейн выкрутил микшер на полную, пытаясь сосредоточиться на словах песни.<span class="footnote" id="fn_30060429_3"></span> Надо же, он и не заметил, как проиграло пол альбома. Его захлёстывала странная смесь раздражения и попытки остаться в спокойствии.

— Ответь мне уже! Ты игнорируешь меня, потому что я прав, да? — губы Армина мелко задрожали. Лучше бы Кирштейн злился и кричал на него, чем разыгрывал эту пантомиму.

— Could it be you misunderstood<span class="footnote" id="fn_30060429_4"></span>, — Жан запел даже громче музыки, отчего Арлерт на мгновение испугался.

— Если не хочешь со мной разговаривать, то зачем позвал?! — отныне Армина переполняла злость.

— When you tried to read my mind<span class="footnote" id="fn_30060429_5"></span>, — не останавливался тот в своём исполнении, к которому добавил слабый тычок пальцем в светлый висок Армина, а после то же самое проделал со своим.

— Ты вообще слушаешь меня? — он даже захотел ударить Жана по руке, дабы тот наконец обратил на него внимание.

— Cause this time you will find<span class="footnote" id="fn_30060429_6"></span>, — протянул Жан фальшиво громко, пытаясь заглушить даже звук мотора. — I&#039;m gonna let you go<span class="footnote" id="fn_30060429_7"></span>, — он в очередной раз повернулся к насупленному от возмущения Арлерту. — Every time i see you<span class="footnote" id="fn_30060429_8"></span>, — и пошире открыл глаза, чем вызвал ещё бо́льшее раздражение.

— Тогда дай мне выйти! — почти сразу же прокричал Армин. — Остановись, и я уйду навсегда! — глаза уже стали выделять влагу, в то время, как его тело потряхивало от происходящего.

Напряжённая нога расслабилась через силу воли Кирштейна. Некогда высокая скорость постепенно сбавляла обороты. Однако руки ещё прочно держали руль, впитывая в него все эмоции через ладони.

— Остановись, я хочу выйти! — колеблющейся звук голоса глотался вместе с началом первых слёз подобно неисправному маятнику.

Арлерт дёргал ручку двери ещё движущегося автомобиля. Безуспешные старания прогорели быстрее короткой спички. Вот и всё. Наконец-то свершится то, чего так хотелось.

Спустя несколько мгновений всё кончилось. Он вылетел из машины, которую Жан остановил у обочины дороги пустой улицы. Ноги понесли его сами, поскольку глаза не находили пути через водную толщу.

Жан опять дёрнул рычаг и тронулся с места, как только хлопнула соседняя дверь. Уже ничего не вернуть. Остаётся лишь ехать вперёд, наматывая новый круг километража беззаботной жизни. В голову пришла мысль нажраться чего покрепче и нащупать в бумажнике коробочку из-под сухого парфюма. Ничего не остаётся, кроме как забыть всё это. Жан сам прогнал Армина, пусть и не напрямую, а через слова, чёрт подери, его же любимой песни.

Спустя десяток ярдов в голове истошная неприязнь к себе засвербила с новой силой. Разве всего того, что он пережил хватило? Это всё? Все наставления и указания, чтобы вернуться туда же, откуда пришёл? Попытался ли он? Безусловно попытался! Но как? Почему это не помогло?

«Я даже не ответил ему», — подумал Кирштейн, зажимая тормоз.

Да, ты не приложил усилий даже к тому, чтобы просто выслушать его. А чего ты ожидал, Жан? Здесь не получится сунуть свёрнутую стопку купюр и решить все недопонимания. Разве ты рискнул? Этого ты добивался? Ты проиграл.

Он упёрся лбом в тыльные стороны ладоней, которые вцепились в руль. Глубокий выдох, будто бы перед началом чего-то решающего. Не мысля трезво, руки расслабились на некоторое время, затем проворачивая ключ зажигания в обратную сторону и открывая дверь. Морозный ветер помог наполниться мозгу февральской свежестью. Кирштейн повернулся назад, замечая силуэт далеко от него, что шёл в сторону из которой они приехали.

— Вот чёрт, — прошипел Кирштейн и сорвался с места вслед за силуэтом.

Преграды ещё никогда не были столь непреодолимыми. Расстояние казалось многочисленными милями с дюжиной разрушенных мостов на пути. Время мчало старой киноплёнкой, заедая на повреждённых кадрах. Так мало нужно, чтобы всё сломать, и так много, чтобы всё вернуть.

— Армин, постой! — громогласно выдал Жан запыхавшимся голосом.

Но Армин не остановился. Он даже не обернулся, даже не вздрогнул, слыша своё имя.

«Стоит поменьше курить», — внезапно подумал Кирштейн. К несчастью, дыхания не хватало. Длинные ноги несли его настолько быстро, насколько могли, скачками приземляясь на мокрый асфальт, чтобы поскорее увидеть мокрое лицо.

— Стой же! Остановись! — морщился Жан от покалывания в правом боку и сжатых лёгких. Второе дыхание и не собиралось открываться, пережив недавно почти полное убийство первого. — Я придурок! Я идиот! — рвано выкрикивал он, жуя окончания.

Арлерт на шаг остановился, вытирая оледеневшие слёзы сырым рукавом куртки. Казалось бы — вот он! Это твой шанс!

— Я врал тебе! — очередная сильная звуковая волна, дошедшая до ушей Армина.

В мгновение ока это заставило его обернуться. Любопытство вкупе с ненавистью скручивало все жилы жгутом, кипя негодованием и желанием влепить по лицу со всего размаху.

Находя в себе силы, Арлерт сжал свои небольшие кулаки, будто бы это поможет остановить слёзы.

— Я врал тебе… — еле плёлся пытающийся отдышаться Кирштейн.

— В чём ещё ты мне врал? — сухой, почти что безэмоциональный голос ударил под дых помощнее пробежки.

— Мне никогда не нравились брюнетки, — Жан улыбнулся, остановившись в нескольких футах от Армина.

— Пошёл ты, Кирштейн, — постарался выплюнуть эти слова Арлерт. Отрицательно мотнул головой, но даже с его злым образом в голове Кирштейна это выглядело не так грозно.

— Мне нравится Клод Моне, — Жан продолжил, игнорируя теперешнее недовольство.

— И что с того?

— И Скотт Маккензи. Он чем-то похож на Донована, — его глаза метались от сжатых кулаков до горящих фонарей. — Мне нравятся батончики с заправки и когда ты смеёшься. Нравится слушать про новые звёзды и не нравится, когда ты уходишь, — он всплеснул руками, словно задал вопрос.

То ли зимняя погода, то ли дурное поведение заставили Армина ощутить обуревающее подрагивание. Ныне он пристально следил за странной жестикуляцией, которая чертила в воздухе обрывки линий.

— Я не знаю… — внезапно Жан схватился за голову. — Не знаю! Я думаю о тебе каждый чёртов день! Я делаю вид, что понимаю твои проблемы, но это не так, — страх перед последующим заменил тот самый голос извне.

— О чём ты? — непонимающе глядел на него Арлерт.

— О том, что я не знаю, насколько дерьмово тебе живётся. Но я хочу узнать и хочу, чтобы тебе жилось лучше, — Кирштейн подскочил ближе к Армину, хватаясь руками за его плечи. — Ты лучшее, что было в моей жизни, Армин, — он тряхнул его, будто бы приводя в чувства. — Я не хочу, чтобы кто-то другой касался тебя, понимаешь?

Будучи ошарашенным, Арлерт молчал. Это признание или попытка удержать возле себя подольше? Он десять минут назад и в упор его не замечал, делая вид, что ему плевать на всё происходящее, кроме себя. Если бы переменный ветер был бы человеком, то он определённо был бы Кирштейном.

— Я несу полную хрень, но всё это правда, — вновь пожимал плечами Жан. — Я ни с кем не был так счастлив, как с тобой.

Клод Моне, Скотт Маккензи, Донован, фисташковое мороженое, фейерверк, галстук-бабочка, шоколадный батончик, мимолётные касания, тяжёлый взгляд. Всё материальное и духовное складывалось в единую большую картину из масла, пастели и акварели. В ней было всё сразу и ничто не казалось лишним.

Привлекательная фигура, отрицание, спор, холодные руки, решительность, воздержание, страсть, смех. Дополнительными мазками в произведении их искусства противоречивые чувства играли особую роль.

Армин безмолвно упёрся взглядом в грудь Жана. Слеза непонимания и всеобщего отрицания прокатилась по щеке и канула в лондонском тумане.

— Эй, я надеюсь ты слышишь меня, — Кирштейн разглядел при свете уличного фонаря влажные глаза Арлерта, одним медленным шагом подходя практически в упор.

Сердце застучало быстрее. Перед глазами мелькали обрывки внешней «пустой» оболочки: вмазаться посильнее, заказать шлюху, выпить целую ванну абсента, поймать все стадии бэд-трипа. Нет, он к этому не вернётся.

Судорожное волнение мелкой паутинкой плелось по всем венам до жил на запястьях. Он столько раз воображал себе вещи, несовместимые с этим миловидным личиком. Голос внутри наконец проснулся, эхом разносясь по стенам подземного переезда, увиливая склизким хвостом ящерицы по ушной раковине, пробуждая мурашки. Вскоре напряжение подарило едва уловимый азарт, словно под кайфом. Весьма точно это чувствовалось на руках, кисти которых потянулись к лицу Армина, затем обхватывая мокрые щёки.

— Да хер я клал на всё это, — пробормотал на одном дыхании Жан, склоняя голову.

Голова Арлерта тотчас запрокинулась выше под натиском крепких ладоней. Дыхание затаилось внизу лёгких, не желая выбираться из своего плена, в то время, как воздух на его лице согрелся в секунду. Суховатые губы быстро соединились друг с другом. Жан прислонился всем своим лицом, врезаясь щетиной в мягкий подбородок напротив. Со стороны походило на поцелуй из фильма шестидесятых годов. После пары секунд он стал кратко, но глубоко всасывать каждую губу Армина своими поочерёдно. Бархатная кожа приятно скользила о грубоватый язык Кирштейна, а зубы слегка надкусывали их, в надежде, что они скоро раскраснеются и распухнут от такого соития. Жар заполонил всё пространство организма, укрощая все физические функции, как дикого зверя.

Арлерт стоял в оцепенении. Да таком, будто его ударило током. Веки широко раскрылись с первой секунды, он отказывался воспринимать происходящее за реальность. Фейерверк всех органов чувств настиг его так же спонтанно, как и губы Кирштейна. Ноги окаменели, буквально встречая собственное сердце в пятках, когда тот стал вытворять всякие небылицы своим ртом. Руки схватились за складки чёрного пальто напротив, стягивая пальцами в маленькие комки плотную ткань.

Жан отстранился первым. По правде говоря, он и не ожидал получить ответа на своё действие. Изначально предположение строилось на отказе. Однако оно исчерпало свои источники, завидев прикрытые глаза и приоткрытый рот. Это в действительности было так: раскрасневшееся лицо, румяные губы с капелькой слюны, раскрытые меньше чем на половину дюйма, сжатые руки на одежде. Хватило и доли момента, чтобы сообразить – риск оправдан. Кирштейн вновь приник к мягким губам, внимая всё, что не успелось с первого поцелуя. Деля слюну на двоих, которая ранее представлялась ему сладкой. Именно сладкой и никакой другой.

Руки скользнули вниз по шее, через кончики пальцев посылая предвестников дрожи Армина. Жан продолжил, освещая своим конечностями незримый путь к умножению чувств. Арлерт слегка отстранился, хватая воздух ртом с непривычки. К несчастью для его лёгких, Кирштейн ждать не стал, осыпая губы очередными поцелуями с животворящей влагой. Длинный нос утыкался в мягкость щеки, пока одна из рук подтолкнула Армина, дабы тот обхватил шею. В нём разгорелось настоящее желание, какого не встречалось очень давно.

Всё-таки он решил дать немного отдохнуть, буквально слыша, как Арлерту не хватает воздуха в лёгких. Этот поцелуй нельзя назвать хорошим, но его можно назвать превосходным. Неумелые попытки Армина касаться кончиком своего языка губ Жана или случайные встречи двух челюстей зубами. Всё это не мешало двум ртам плотно сплестись в одну нить, которая связала их тела. Кирштейн, в свою очередь, спустил руки на такую желанную талию, обхватывая чужое тело (или оно уже стало родным?) посильнее.

Дело прошло лучше, чем он ожидал. Да настолько лучше, что в этот раз «Кирштейн-младший» принял боевую готовность за несколько секунд. Стоило ожидать плату за оправданный риск. Его сердце тихо ликовало от маленькой победы и поражения неприятной части себя. Невзирая на значительное самолюбие, он смог побороть «незначительные» ошибки с их признания самим собой.

Жан, почуяв приятное расслабление в теле, как будто бы напоследок поцеловал Армина в уголок слегка улыбающихся губ.

— Прости, — шёпотом слетело с уст Кирштейна.

— За что? — ехидно поинтересовался Арлерт, заранее зная ответ.

— За то, что я придурок, — отвёл взгляд Жан.

— Ну и пусть, — хихикнул в ответ Армин, осторожно прислоняясь к его щетине губами.

— И за то, что украл твой первый поцелуй, — Жан вновь поймал его, увлекая в новый поцелуй.

— Эй, с чего ты взял, что он первый? — с наигранным недовольством отпрянул Арлерт.

— С того, что ты явно не любитель, — пожал плечами Кирштейн, — либо у тебя был хреновый учитель, — он почувствовал, как чужие руки медленно скатываются ладонями к его груди, а сразу после этого получил слабый хлопок по ней.

— Ты и правда придурок, — злость фальшивила в голосе.

— Но теперь-то я твой учитель. Мы ведь и друзья, и любовники? — пальцы Жана прижимали Армина к себе за поясницу.

— Ну-у, не знаю… — тот сделал вид, что интересуется внешним видом ближайшего фонаря позади.

— Нет уж! Теперь ты знаешь! — внезапно Кирштейн подхватил его за талию, заставляя взмыть в воздухе на несколько футов.

Арлерт громко рассмеялся от неожиданности. Слёзы и горечь сменила радость нового происшествия. Словно был отвратительный день и кто-то поведал очень хорошую новость, заставляя сердце распахнуть двери новой надежде.

Смех расстилался поверх ночного тумана. Жан сделал несколько шагов назад, кружась в воздухе вместе с Армином, который сумел освободиться из плена рук. Давящая тишина наконец испарилась вместе с хохотом и утренними рейсами перевозок. Под шумный аккомпанемент проезжающих мимо огромных фур он крикнул: «Попробуй догнать меня!». Вот уж что-что, а бег был слабым звеном Кирштейна. Никто не подписывался на утреннюю пробежку, однако пропустить её было невозможно.

Салон автомобиля ещё не успел остыть, да и разгорячённые от чувств и физических упражнений были в состоянии обогревать сами себя ещё несколько минут. Включённый кондиционер создавал лёгкое шуршание – эффект расслабляющей медитации. Жан не вытерпел и наклонился над соседним сидением, в который раз сокращая расстояние до прилипания кожи к коже. Его широкие плечи закрыли Арлерту все остатки света. Очередные поцелуи ощущались более умелыми. Иногда к ним присоединились оба языка, лаская друг друга кончиками или губами один из них. На удивление, Армину реальность показалась куда легче, чем представлялась раньше.

От своей нетерпеливости одна из рук Кирштейна проникла под зелёную куртку, нащупывая заправленную в рабочие брюки рубашку. Его поцелуи стали походить на хаотичные, рваные, с примесью внезапной страсти, которая на самом деле была ожидаемой при таком раскладе. Губы Арлерта кусали и оттягивали, что для него было в новинку. Голова невольно приподнялась, когда её толкнули кончиком носа в подбородок. Глаза и не спешили открываться, пока тело получало маленькие порции удовольствия, как при поедании сладкого. Невольно для себя, Армин дрогнул от внезапного прикосновения, когда чужое горячее дыхание совместно с губами сначала прошлись по подбородку, а потом вместе со скользким языком присоединились к коже на шее прямо под челюстью. Из тела, подверженному природным инстинктам, вырвался судорожный вздох, граничащий со слабым звуком голоса, а ладони лишь надавили на эти широкие плечи.

Уши Жана уловили исходящий звук лучше самого современного микрофона. Для его распалённого долгим возбуждением разума было достаточно и малейшего огонька зелёного света. Внутри завертелось всё, вспоминая и свои фантазии, и мимолётные касания, и намеренные приставания. Не упуская шанса, его рука прислонилась к заветно желанному бедру, сразу соскальзывая к внутренней стороне. Пальцы неудачно старались задрать брюки, образуя складки. Само дыхание Кирштейна отяжелело, выпуская горячий пар, который чередовался с влажными поцелуями в шею. Его мысли ликовали от реакции на такую наглость, в то время как тело пыталось потеснее прижаться сверху, а ладонь разводила ноги в разные стороны.

Разум Арлерта очнулся, когда кончики чужих пальцев стали упираться в его промежность, а колени были на приличном расстоянии друг от друга. Ощущения были неописуемо хороши, за исключением потери счёта реального времени.

— Эй, Жан, — пробудившимся тихим голосом позвал Армин.

— Тише-тише, — Жан поднял голову, умышленно заставляя замолчать почти невесомым поцелуем. Затем он отстранил свою руку от бедра, дабы дотянуться ей до рычага и опустить кресло ниже для удобства.

— Стой, погоди, — Арлерт перехватил его ладонь.

— Окей, — ухмыльнулся он, принимая просьбу остановиться за то, чтобы не останавливаться. Он поспешил вернуть руку на прежнее место, как ноги тут же плотно сжали вместе.

— Мне нужно домой.

— Именно сейчас? Давай поедем позже, — не унимался Кирштейн, сызнова желая продолжить разогрев с бархатной кожей шеи напротив.

— Да, сейчас, — опять прервал Армин, упираясь ладонями в чужие плечи.

Вздох Жана был полон недовольства и разочарования. Натыкаясь на те же грабли, которые, по всей видимости, будут преследовать его всю оставшуюся жизнь.

— Уже почти утро, а мне сегодня ещё на работу нужно ехать, — снова оправдывался Арлерт.

— Переночуешь у меня и я отвезу тебя, — губы Кирштейна пришлись поцелуем возле мочки его уха.

— Нет, Жан, мне всё равно нужно домой, — отвернулся Армин, хотя взаправду наслаждался такими прикосновениями.

— Я понял, — процедил Жан, неохотно возвращаясь лицом к рулю.

Стёкла изнутри салона могли бы запотеть, однако заветной мечты не исполнилось. Из всего имеющегося запотела лишь спина Кирштейна от нахождения не в самой удобной позе. Так непривычно получать отказ уже не первый раз.

Он взглянул на электронный циферблат поверх магнитолы и увидел, что время уже переваливало за то самое, когда начинаются давки в метро. Пришлось поскорее тронуться с места, чтобы не попасть в пробку даже на объездном пути. Пальцы тарабанили по кожаной обивке руля, пока Жан старался дотерпеть до дома, где можно будет снять накопившееся напряжение в брюках.

Армин открыл бардачок перед собой, рукой утаскивая оттуда один батончик с такими оглядками, будто бы он его крадёт.

— Не закрывай. Дай мне тоже, — Жан не отводил взгляд от дороги, вот только не заметить подобное было невозможно.

— Извини, что не спросил, — Арлерт исполнил просьбу.

— Шутишь? Тебе не за что извиняться, — тот оторвал зубами край глянцевой обёртки, желая хоть за что-нибудь ухватиться зубами прямо сейчас.

— Ты прав, — кивнул Армин. — А может послушаем что-нибудь другое? Я люблю Скотта, но…

— Но не готов слушать его постоянно, — дополнил Кирштейн. — Поищи там что-нибудь интересное.

— Погоди, — Арлерт вытер растаявший шоколад с губ пальцем, а после облизнул его. Даже слабое причмокивание снесло Жану крышу напрочь, оставляя в пустом пространстве глухой звук. — О, тут есть мистер Пиксис!<span class="footnote" id="fn_30060429_9"></span> — хихикнул он.

— Если бы старик Пиксис услышал это, то казино бы по наследству уже перешло Эрвину. Правда я надеюсь, что казино отойдёт мне, а Эрвину достанется всё остальное, — ещё громче посмеялся Кирштейн. — Включай!

— О чём ты? — Армин даже перестал жевать на некоторое мгновение, заменяя кассету в магнитоле на другую.

— Да ничего такого, — махнул рукой Жан, — слушай.

Арлерт слегка испугался звука внезапного воспроизведения. Приятная мелодия с первых секунд поселилась в ушах, пока не начались слова песни.

— О, Боже… Это же… — Арлерт прикрыл рот рукой, глядя, как Кирштейн подпевает глупые слова бессмысленной песни.

— Да-да-да! Слышишь? — тот усмехнулся лицу, которое выражало полное непонимание происходящего. — Текст полное дерьмо, но как поют! — остановка на светофоре позволила ему получше разглядеть задумавшегося Армина.

— Здесь ведь нет никакого смысла, — неловко улыбнувшись, Армин пожал плечами.

— Песня про обезьянку, которая попала в рай. Как это нет никакого смысла? Тебе что, не жаль обезьянку, которая умерла?<span class="footnote" id="fn_30060429_10"></span> — Жан состроил максимально серьёзную физиономию.

— Нет, я не об этом! — искренне винящий себя Арлерт чуть не подавился. — Мне очень жаль её!

Жан громко рассмеялся. Шоколад на белоснежных зубах ныне приходился лучше белого порошка, который заменял ему настоящий смех. Хотелось и дальше продолжать подкалывать Армина, выводя его на неподдельную жалость, а после получать шлепки по плечу или руке в качестве отмщения за глупые шутки.

— Знаешь, Армин, почти всё современное искусство не имеет никакого смысла. Всё это полная херня. Но если в этой херне есть что-то такое…

— Своя душа? — перебил Армин.

— Да, именно! — Кирштейн громко щёлкнул пальцами одной из рук. — За душу люди и отдают деньги. Они хотят получить кайф от какой-нибудь бесполезной хуйни, в которую кто-то вложил душу, не задумываясь о бабках. Понимаешь меня? — жестикуляция придавала уверенности к разъяснению не только самому себе, но и слушателю.

— Теперь мне тоже нравится такое, — скромно выдал Арлерт, ощущая приятное тепло в груди.

Общие интересы продолжали множиться, застилая почву изначальных своей новизной. Оказывается, не так уж и плохо иметь своё мнение на всё и делиться им с окружающими.

Меньше половины мили до конца пути. Раньше это время пролетало быстро, а теперь оно и вовсе пронеслось мимо без предупреждения. Хотелось потратить время для сна на глупые разговоры ни о чём, смеясь и радуясь каждой проведённой секунде.

Альбом проиграл своё отведённое время, вскоре уступив место следующему.

— И правда, мистер Пиксис вряд ли был бы доволен.

— Нам не нужны его похороны, а то Йегеры станцуют прям на его костях, — с толикой неприязни произнёс Жан.

— Йегеры? Почему они это сделают? — невзначай интересовался Армин.

— Потому что они только и ждут, где бы Эрвин с Дотом обосрались! — нахмурился Кирштейн. — Я своими ушами слышал.

Собственное представление о семействе Йегеров у Арлерта, конечно, имелось. Оно граничило с уважением и презрением, которые вдобавок связывали обязательства. Вдруг стало жутко неприятно от замешательства: рассказать обо всём Жану или выложить новую информацию Зику? Пограничное состояние было хуже обыденного метания между двух огней.

— Эти ёбаные ублюдки хотели прижать нашего Мозгоправа ещё давно. Но они, блять, даже не догадываются насколько он, сука, умный, — Жан не на шутку разозлился.

«Должен ли я предупредить мистера Йегера? Но тогда неприятности будут и у меня… — неприятный скрежет под рёбрами чуть было не вывернул всё съеденное наизнанку. Отвращение к самому себе захлестнуло разрушительным цунами. — Я не знаю, что мне делать… Не знаю!» — муки разъедали мозг, множа собственные страхи вперемешку с самобичеванием.

Губы Армина попытались сложиться в подобие улыбки от неловкости. Другое «я» желало оставить всё как есть. Пусть всё идёт своим чередом, где можно побыть в роли зрителя. Пока иллюзионист не выберет из толпы именно тебя, приглашая на сцену, чтобы стать его новой жертвой в представлении стыда и совести.

***</p>

В багровом, как первая пролитая кровь, ковролине утопали острые шпильки. Весьма откровенное чёрное платье подчёркивало лениво покачивающиеся при ходьбе груди, а кожу головы неприятно тянуло от собранных в тугой пучок белокурых волос под дорогим париком тёмно-каштановых, которые не доходили до плеч. Стройные руки с тонкими запястьями, покрытые чёрными перчатками выше локтя, как нельзя кстати закрывали фамильное обручальное кольцо. Первоклассный товар в лучшем виде. По крайней мере, на короткий срок придётся вжиться в роль, покорчить из себя поглощённую жаждой наживы от плотских утех девицу.

Видел бы её сейчас дорогой жених, ныне крепко спящий в их супружеском ложе. Ей было бы несдобровать. Надо же, насколько облегчает жизнь немного подсыпанного снотворного, просто невообразимо! Благо, чтобы добавить его в вечерний чай, самой заморачиваться не пришлось – все эти хлопоты Энни успешно делегировала, чтобы любимый и дальше прозябал в неведении о её настоящей работе на другой синдикат небезызвестных династёров.

Контур двери в конце коридора резко выделялся чёрнотой на фоне стен безвкусного оттенка. Похоже, её сегодняшней цели было не по карману вваливаться в элитные бордели, потому и довольствовался посредственным заведением на востоке Лондона. А впрочем, какая разница? Развлекать его сегодня никто не собирался.

Почти бесшумно отворённая дверь открыла обзор на полумрак комнаты столь же вычурного стиля. На кресле в углу, смакуя в зубах сигарету, расселась причина её сегодняшнего присутствия здесь: высокий, чуть сутулый, с взъерошенными волосами, он алчно блеснул светло-карими глазами, стоило облизать её взглядом с ног до головы.

— Неужели всего за сотню фунтов можно оттрахать такую сучку во все щели? — едкий голос с прокуренной хрипотой разъедал уши напрочь своей мерзостью. Ей не раз приходилось слышать подобное, но вопреки всему – у любимого голос был куда приятнее.

— Если у тебя есть, что выпить, то список услуг пополнится, — с непривычной для себя игривостью сказала Энни.

— Для тебя – всё, что угодно, — он раскинул свои руки, по виду напоминавшие лягушачьи лапки из-за тени лампы. — Меня предупредили о том, что ты любишь молочный ликёр.

— О чём ещё тебя предупредили? — её тонкие накрашенные брови слегка приподнялись, аккомпанируя лёгкой ухмылке.

— О том, что я отлично проведу эту ночь, — он похлопал ладонью по своему колену, но ширинку расстёгивать не стал. Скорее всего, приглашал «присесть поближе». Энни был знаком этот жест. Дорогой жених делал это только в том случае, если ему нужен был минет после двух белых дорожек свежего кокаина.

— Ты уверен? — быстрый говор Зика не предвещал ничего хорошего, пусть это был даже обычный телефонный звонок. На другом конце связи ответили быстро. Пальцы сжались до побеления, что было особенно видно на чёрном пластиковом корпусе его новенькой «Моторолы» с сотовой связью, по которой вряд ли можно прослушать разговор. — Какого хера именно сейчас? Ты можешь с этим что-нибудь сделать? — нервное стучание каблуком туфли по деревянному полу прямо говорило всем находящимся рядом: «Беги скорее отсюда!». — Почему мы нихуя не можем сделать? — от собеседника последовал вероятный отказ. — Так придумай что-нибудь, бесполезный ты, блять, кусок дерьма! За что я плачу такому выблядку, как ты? — слюна брызгала своим ядом от внезапного крика с прожилками гортанного вопля, а на висках проступили вены от такого напряжения. — Если ты не вернёшь мне все акции к следующей неделе, то я к хуям собачьим спалю всю твою брокерскую контору, а тебя подвешу за яйца на «Тайм сквер» и выпущу в бошку всю обойму! Ты понял меня, ёбаный Фрэнк Нитти<span class="footnote" id="fn_30060429_11"></span>?! — Йегер закончил свою пламенную речь риторическим вопросом, затем бросив мобильник на мягкое сиденье кресла, с которого соскочил.

Пару минут назад ничего не могло предвещать беды. Этим ранним утром Леонхарт вместе с будущим мужем собирались идти в церковь, дабы застать службу и попросить благословение святого отца на помолвку. Энни приготовила жениху, как и подобается «такой семье», чопорный наряд для столь светлого события. Она стояла в проёме из гардероба в спальню, держа в руках галстук, чтобы завязать его на рубашке жениха. Вдруг холод по спине от его крика напомнил о том, что Зик ненавидит галстуки. Но больше всего он ненавидит, когда кто-то не выполняет «свою работу».

— Может, сходим завтра? — тихо спросила Леонхарт.

— А нахрена мы тогда собираемся? — развёл руками Йегер. — Давай и помолвку тогда отменим, — его обезумевшие глаза будто бы ударили Энни по лицу.

— Я не…

— Всё равно тебе скоро придётся работать шлюхой, чтобы отбить каждый пенс своего свадебного платья! — перебил Зик, не желая даже слушать разъяснения предложения. Он зашагал к уборной, заметно прихрамывая.

— Давай, красотка, иди ко мне, — вновь похлопал он по своему бедру.

— Почему бы нам сначала не выпить? — она прошлась к комоду, замечая там примитивный дешёвый «Бейлис» и два запятнанных стакана, столь любезно предоставленных этим вшивым отелем.

Миниатюрные руки открыли уже не закупоренную бутылку, однако даже через тёмное стекло было видно, что содержимое на месте. Очередной придурок, который решил «накачать» девицу и себя, чтобы как следует оттянуться.