Глава 9.2: Начало гнева – безумство, его конец – бессилие (2/2)
— Хах! Твоё самомнение каждый раз, случаем, не здоровается со стратосферой, Жан? — Нанаба залилась смехом.
— Ой, отцепись, похрен мне на уровень самомнения и на твою физику!
— Это география.
— Тем более! — Жан шутливо развёл руками, следом подмигивая. — Я не доучился в колледже, если ты забыла. Давайте уже пойдём, а? Ханджи весь мозг мне прогрызла, чтобы я вас позвал.
Майк, который в день знакомства сравнивал Кирштейна с гиперактивным, избалованным ребёнком и не мог даже нормально с ним заговорить, теперь даже бровью не вёл. Постоянное дурачество и насмешки, порой похожие на ядовитые стрелы, что обязательно пронзят свою цель, стали настолько тривиальной составляющей сущности Жана, что Захариус свыкся. Теперь это даже забавляло. Особенно шутки про новенького. «Окурок». И додумался ведь!
— Эй, недоросток, и ты тоже пойдёшь. Только не отставай, а то в толпе затеряешься, не сыщем потом, — теперь Кирштейн вновь избрал себе уже излюбленный объект для глумления. Конечно же, в лице Аккермана.
— Да идём мы, чего ты хохлишься, — надо заметить, Майк тоже любил острословить. — Как будто и не немец даже, а галльский петух.
Как же Леви тогда захотелось поскалиться, позлорадствовать! И ляпнуть что-нибудь вслед за репликой «бугая» – это было первое, о чём он подумал, когда только увидел Захариуса. Но, что конкретно сказать, он так придумать и не успел, поэтому Жану вновь сошло всё с рук. Врезать бы ему, и дело с концом. А лучше шмальнуть прямо между глаз. Только руки марать – уж точно последнее, что хотелось делать.
Что касалось Майка, Леви его небеспричинно опасался. «Вот это громадина. Да в нём же где-то шесть с половиной футов в высоту, не меньше!» – так звучала посетившая ум мысль при знакомстве. Но по итогу-то нормальный, вроде, мужик! По крайней мере, может заткнуть за пояс «ушлёпка» – это уже было, по его мнению, наиболее подходящее нарицательное для Жана.
Затем все, наконец-то, двинулись к столику. Больше никто демонстрировать свой невероятно искромётный юмор, который Кирштейн, злясь, недвусмысленно назвал «хуёвыми шутками», не стал. Майк присоединился к Нанабе, пресекая любые попытки приблизиться к ней кому-либо ещё.
Неожиданно сковавший тело ступор заставил Леви задуматься. Стоило ли вообще оно того?
«Может, лучше постоять в сторонке и дождаться возвращения сто раз проклятого Смита?» — упорно нашёптывало сознание.
Но весьма быстро шёпот сознания сменился громким возгласом: «Э, гном, уже потерялся что ли? Ногами двигай быстрее!». И причин для возникновения желания свернуть Жану шею стало на одну больше.
«Доебался же. Вот петушара», — выдох сквозь плотно сжатые зубы и вот Аккерман уже плетётся за компанией. Неужто дальше – хуже? Ответ на вопрос ему придётся узнать самому.
Овальный стол совсем близко к бару (что было достаточно предсказуемо, ведь бронировал его Жан) и сидящая за ним оставшаяся часть компании, не считая Эрвина, – вот всё, что встретило пришедших. Ну и забавная сценка: Конни «незаметно» таскает трайфлы из ближайшего большого блюда с закусками, рассчитанными на всех, и отдаёт Саше. А она улыбается так, что на щеках проступают ямочки. И никто из них до сих пор не догадался, что блюдо давно было бы пустым, если бы не Моблит, вот уж действительно незаметно докладывающий туда пирожные из другой тарелки.
Ханджи, как самая наблюдательная, тут же заприметила опоздавших и часто замахала руками, вскакивая со стула.
— Ну и долго вы! Нанаба, у нас вино стынет, садись давай! — она нетерпеливо потёрла ладошки и наскоро смахнула с уголка губ то самое вино. Как будто бы и не сделала ни глотка до появления остальных.
— Наши отношения были ложью? — Жан, наигранно оскорбившись, отвёл взгляд и вытянул руку перед собой, призывая молчать. — Не надо, я знаю что ты скажешь. «Ты всё не так по-о-нял» и прочее!
В ответ Зое подёрнула плечами и выгнула бровь.
— Нет, я скажу, что если сейчас будешь слишком набивать себе цену, то останешься с хреном, олух! — она была в шаге от того, чтобы расхохотаться из-за гримасы, состроенной другом, но старалась держаться. — А может и вовсе без него, кто знает?
— Много пиздим – мало делаем, — заметил Кирштейн, не убирая из интонации лукавства. — Так что давайте выпьем!
Он за несколько движений взгромоздился, на стул рядом с Ханджи, вытягивая под столом длинные ноги, и притянул к себе пустой бокал и бутылку спиртного, позаимствованную (а сказать точнее – самым нахальным образом изъятую) на баре у Марло. Аргумент у него был железный: «Мне каждые пять минут сюда бегать, что ли?».
Нанаба, а вслед за ней и Майк, также устроились на стульях по левую руку от Зое. Нанаба – чтобы сидеть рядом с подругой, попивая красное полусухое, Майк – чтобы просто быть рядом со своей спутницей. Выглядело это «чертовски мило»: именно так прошептал Спрингер на ухо своей девушке. Та хихикнула, но томительное ожидание до появления Эрвина всё равно взяло своё. Теперь Саша уже с некоторой грустью откусила ещё кусочек от пирожного.
Моблит, который сидел на противоположной стороне стола и безоговорочно любовался «всегда прекрасной», как он любил говорить, Ханджи, заметил Леви, стоящего неподалёку. Тот как-то жался, силясь не уйти, а Бёрнер не мог пустить ситуацию на самотёк.
— Прошу, присаживайтесь, — приветливо произнёс он, указывая на свободное место рядом с собой и улыбнулся.
В словах Моблита не было ни насмешки, ни ядовитости, поэтому Леви принял приглашение и сел на стул, нервно осунувшись.
— Мы так и не познакомились до конца. Меня зовут Моблит, — слышалось всё так же вежливо, без намёка на подковырку, что Леви даже удивился. Неужели хоть один нормальный человек? — Кстати, стильные перчатки!
— А? — вырвалось так по-нелепому, но эдакая мелочь не настолько сильно волновала. Он просто оторопел от повышенного внимания к своим рукам. — А, да. Спасибо. Я – Леви, — и голову склонил напоследок. Чтобы уж точно выглядело как приветствие.
— Знаю, — Бёрнер говорил негромко, шевеля губами с приподнятыми вверх уголками. — Эрвин же Вас представил. Как Вы вообще впервые встретились с ним?
— М, ну… При довольно странных обстоятельствах. И поговорить более-менее нормально получилось не сразу.
— Да уж, Ханджи рассказывала, как увидела ваш с ним диалог в первый раз, — пропустил пару смешков Моблит. — Сказала «то ещё шоу». Но сейчас вижу Вас абсолютно другим человеком! Она у меня такая, понимаете… любит вести рассказ эмоционально и иногда приукрашает, — он с теплотой взглянул на сидящую напротив женщину, которая указывала пальцем куда-то в сторону и неугомонно болтала с Жаном, смеясь.
— Так вы с ней?..
— Да, — простой, но воодушевлённый ответ, которого Леви уже было достаточно, — мы давно вместе.
— Оу. Ясно.
«Такой спокойный парень и бешеная очкастая. Вот это да. Уживаются ведь», — подумал Аккерман, когда зацепился взглядом за колоритный дуэт прямо перед собой. После он снова заговорил о разном с Моблитом. Нужно было признать, что его компания более, чем понравилась – ненавязчивый обмен словами без лишнего сарказма. То, что сейчас нужно.
А Кирштейн на пару с Зое смотрели в сторону знакомых и не особо людей. В основном Жан, да и Ханджи, впрочем, тоже, беспардонно тыкали в них пальцем и негромко травили друг другу шуточки. Нанаба, иногда отвлекаясь от расспроса «молодых» (так они часто называли Конни с Сашей), тоже что-то добавляла и посмеивалась. Кажется, всем было действительно весело. Особенно с нехитрой помощью градуса.
Быть может, для Жана вечер и продолжался бы в таком темпе: привычно, как по накатанной. Кроме повода собраться, конечно. Вот только отчего-то главный человек этого самого повода запропастился куда-то так надолго, что стало ясно, как день: трезвыми Эрвина они не дождутся. Кирштейн уж точно. Что ж это за непреодолимая мания опустошать бутылки так беззаботно и, к тому же, чертовски быстро? Он и сам понятия не имел. Наверное, привычка, мать её.
Алкоголь бил в голову, вибрируя в висках и подогревая кровь. К тому моменту Жан уже неосмысленно глядел на зал. Конечно, его от одного сорокаградусного бы так не расслабило. Пора заканчивать примешивать себе в выпивку фен. Да, точно. Только как-нибудь потом.
Толпа, как свора муравьёв, мелькала перед глазами. Обычно. Слишком «как всегда». Слишком скучно. Взгляд искал хоть что-то новое. За что можно зацепиться. И нашёл. Не просто что-то, а кого-то.
Быстрым и не совсем уверенным шагом среди групп людей мелькнула спешащая невысокая девушка. Стоп, девушка?
«Что за красотка? Не встречал тут раньше…»
Она была с белокурыми волосами, спадающими на лицо чёлкой. Выглядела странно, Жан был готов поклясться, что редко встречал дам, которым действительно бы шла такая короткая стрижка. Нет, «странно» – не верное слово. Необычно. Да, так лучше.
Большие, лучистые глаза внимательно рассматривали зал, будто кого-то выискивая. Такие глаза. Скалистый морской берег, ясное небо? Всё меркло в сравнении с их цветом. До одури красивые. Только взгляд был взволнованный, тревожный. Интересно, по какой причине?
Людей слишком много. Мутная алкогольная пелена заволокла пространство перед собой, отчего очертания чужого лица и фигуры то и дело размывались: миловидное лицо, аккуратный курносый нос, приоткрытые пухлые губы, из которых тяжёлыми вздохами из-за спешки выбивается воздух, и форма крупье, кажется. Но она вроде как направляется к бару, да?
— Эй, Ханджи, — поднимаясь со стула, позвал Жан. — Я щас вернусь.
Он не стал дожидаться вопросов, которые непременно обрушились бы лавиной. Поэтому выкрики Ханджи лишь ударили ему в затылок. Но Жан не слушал – торопился. А вечер-то принимает куда более интересный расклад, чем ему ожидалось.
Да, его друзья, несмотря на шутки, во многом были правы. Удовольствия для Кирштейна – смысл жизни. И помимо выпивки, веществ и любимого дела до сих пор у него присутствовала ещё одна слабость: качественный секс. За деньги или с тем, кто запал на его брендовые шмотки и симпатичное лицо – не так важно. Отношения для этого были не нужны. Жан в принципе был уверен, что высокие чувства – бред, о котором ему в подростковом возрасте хватило сил прочитать всего пару абзацев в книге с сопливым романом, найденной у матери. По крайней мере, он всегда только в этом и убеждался: каждый бы повёлся на сладкий сироп из слов, который так полюбилось лить в уши «человеку на сегодняшний вечер» и на вечернюю поездку в салоне дорогой тачки. Даже этой малости всегда хватало, так о каких отношениях, любви и прочей белиберде вообще может идти речь? А с проститутками было и того проще – их интересовали деньги и ничего более.
И теперь – вот удача! – Кирштейн снова заприметил для себя незнакомку. Шанс хоть как-то скрасить вечер, раз уж Эрвин, похоже, в упор отказывался приходить и пить за свои долгие годы!
Занятый ворохом мыслей, он и глазом моргнуть не успел, как оказался совсем близко к бару. Жан был прав – она стояла метрах в пятнадцати на другой стороне от бара и о чём-то говорила с Марко. Ботта он знал давненько и часто по-приятельски любил с ним поболтать. Даже помнилось, как они с Фройденбергом просили у него показать им всякие штуки с картами, которые Марко очень круто проворачивал. Ну или как Жан, будучи подшофе, забрал у него колоду карт и отказывался отдавать, пока крупье не обучит его какому-нибудь столь же зрелищному трюку. Так Марко знает эту девушку?
«Ну конечно знает! Она же тоже крупье», — Кирштейн еле удержался, чтобы не щёлкнуть себе ладонью по лбу. Вот же тормоз! А ещё над Моблитом подтрунивал, сам не лучше.
Девушка стояла к Жану спиной. Сейчас он заметил, как форменный жакет цвета кармин облегает фигуру. Но едва ли именно это вызвало в Кирштейне тихий восторг.
«Бог мой, вот это задница!»
Ведомый силой какого-то притяжения, которое, как оказалось, существует вне ненавистной ему физики, он медленной поступью продвигался всё ближе к объекту своего интереса. Зачарованный переливами на светлых волосах, очевидно, натурального оттенка, он шумно сглотнул. Хотелось бы к ним прикоснуться. Даже к более коротко постриженным на затылке. Выглядело так… притягательно. Сзади чем-то похоже на причёску, что носит Нанаба.
Он был почти у цели. Всего каких-то пять несчастных метров и Жан сможет подойти, разглядеть её лицо и поговорить, заманивая в раскинутые тонкой паутиной сети своего обаяния. Ещё мгновение…
— Эй, Жан! — раздалось справа так резко, что Кирштейн чуть ли не подпрыгнул. — Уже всё выпил, хренов ты алкаш?
Жан резко повернул голову, встречаясь со смеющимися глазами Марло. Тот стоял, разливая по бокалам напитки.
— Ты придурок, Горшок, и сейчас мешаешь мне как никогда, так что засохни, — шикнул на него Жан. Посмотрел то на друга, то на стаканы. — У меня важное дело!
И вновь обратил внимание на то самое место, к которому так упорно шёл. Теперь вместо двух сотрудников казино его взор встретила пустота. Они ушли.
— Verdammte Scheiße!<span class="footnote" id="fn_28728589_1"></span> — крикнул он, ударяя кулаком по барной стойке и не сразу понимая, как, наверное, испугала всех неподалёку стоящих громкая немецкая брань.
— Ты чего тут устроил?!— взбрыкнул на него Фройденберг, еле-еле успев убрать уже выставленные на стойку бокалы с алкоголем. — Что случилось?
— Ай, забей, — Жан подался вперёд, с высоты своего роста несколько раз оглядев всё пространство вокруг, и, не найдя нужного силуэта, снова подошёл к другу, — дай мне бутылку.
— Ты прошлую взял всего лишь…
— Да поебать мне, когда я брал прошлую, Марло! Дай мне это блядское виски, а я оплачу! — внутренняя злость ударила в голову хлеще алкоголя. Слишком ненавистно было не получать желаемое. Слишком.
— Успокойся, истеричка, — фыркнул Марло, доставая с полки бутылку. Демонстративно поставил её прямо перед носом Жана, отчего та громко звякнула. — Ты пугаешь клиентов. Опять.
— Ладно, извини, — и вправду, с чего он так взбесился? — Пойду к остальным.
— Да катись хоть к чёрту, идиот,— рассмеялся Фройденберг, просияв доброй улыбкой. — Только поздравь Эрвина от меня тоже. А то неизвестно, увижу ли его сегодня здесь.
— Хорошо. Но, — хмыкнул Жан, удивляясь ироничности ситуации, — я тоже уже не особо-то уверен, что увижу его сегодня. Свалил куда-то, — он задумался, прежде чем выпалить невпопад: — Слушай, а ты знаешь девушку, которая сейчас стояла тут с Марко?
— Какую? — Марло вопросительно изогнул брови. — Только Марко видел мельком и всё.
— Ты издеваешься? — устало закатив глаза, Жан забрал бутылку с бара и протянул бармену купюры. — Она стояла в пяти метрах от тебя! Слепой, что ли?
— Я, конечно, понимаю, что ты тот ещё бездельник, Кирштейн, но мог бы догадаться, что я, очевидно, работаю!
— Ладно, не бери в голову, я пойду, — обронил Жан и махнул другу рукой. Прощаться пока рано. Он рассчитывает ещё вернуться сюда через какое-то время.
— Не напивайся сильно, и так буйный! — крикнул ему вслед Марло, отчего Жан улыбнулся и показал ему средний палец.
По пути обратно он сызнова окунулся в свои мысли. Предвкушение встречи, рассыпавшееся на миллион осколков, засело ноющим чувством в груди. Но ничего, если она – крупье, то он увидит её снова.
Во что бы то ни стало, он хочет встретить её ещё раз.
</p>
Подходя обратно к столику, Жан заприметил Конни, что аккуратно сжимал руку Саши и что-то с нежностью ей говорил. Счастливые. Да ну их к чёрту вместе с этой ванильной хренью. Тут и так облом, а они ещё хлеще добивают.
В остальном, за время его отсутствия ничего из ряда вон выходящего не произошло. Зато с самим Кирштейном ещё как произошло. Чувствовалась какая-то растерянность, словно он не здесь и не сейчас, а где-то далеко. С точно таким же видом Жан опустился на свой стул.
— Ты чего? — хлопнула его между лопаток Ханджи. — Вискарь вроде не закончился, раз бутылку притащил, а вид такой, как будто произошла трагедия мирового масштаба.
Ох, как же она была права. Произошла! Не получить желаемого, находясь так близко к цели, было подобно пытке. Жизнь не сделала Жана терпеливым ни в одном из проявлений этого слова, поэтому такие события воспринимались столь болезненно. Зато упорства ему было не занимать. Встреча состоится. И точка.
— Чего это ты раскис? Что, даже наши девочки уже тебе отказывают? — принялся откровенно издеваться Майк. — Так правильно, нечего к ним лезть после твоих недавних приключений в Сохо. Тебя и за тройную оплату не возьмут после таких похождений.
Леви, до сего момента ведущий беседу с Моблитом, замолчал. Он сейчас достаточно чётко расслышал эту «шутку» от Захариуса. Боже, неужели это правда то, о чём он думает? Наверное, показалось. Пусть всё и правда окажется шуткой…
— И правда, — подхватила Нанаба. — В королевстве у нас всё стерильно, сначала проверься!
Не показалось.
Её хихиканье отдалось звоном у Леви в ушах, как будто включили ультразвук. Они сутенёры. Они, блять, чёртовы сутенёры!
В глазах прошла рябь, превращая всё вокруг в цветное месиво. Шум вокруг опять стал словно сквозь толщу воды. Только не снова!
«Всё стерильно».
Стены были буквально пропитаны стонами. Они раздавались со всех сторон то громче, то тише.
— Мама, там что-то случилось? — по-детски наивный взгляд устремился на красивое, точёное лицо матери, обрамлённое угольно-чёрными волосами. — Может, посмотрим?
— Нет, сынок, давай лучше останемся здесь, — шепнула она в ответ, прижимая его ближе к себе и закрывая ему уши. Её голос дрожал от нахлынувшей безысходности. — Пора спать. Просто постарайся уснуть...
Дыхание стало тяжёлым, голову сдавило.
«Всё стерильно».
Любопытство таки занесло мальчика в одно из помещений, из которого только что вышли двое довольных мужчин. Он застыл в дверном проёме, рассматривая раскуроченную кровать со смятыми простынями и тётю Оливию, у которой его часто оставляла на вечер мама. Она сидела на старом кресле перед зеркалом, вытирая лицо салфетками, и тяжело дышала.
«Неужели ей плохо? Ведь, если нет, то почему она выглядит такой несчастной? Наверное, заболела и у неё жар».
Стало невыносимо жарко. Всё горит изнутри.
«Всё стерильно».
Над ребёнком возвышалась туша противного мужика лет пятидесяти с лощёной рожей. Его одежда провоняла резким одеколоном и алкоголем. Сзади в приоткрытую дверь комнаты с потухшим взглядом покорно вошла совсем юная девушка. В её глазах застыли так и не пролившиеся слёзы.
«Чего ошиваешься здесь, пацан? — тяжёлая рука потянула за шиворот поношенной рубашонки. — Тут взрослые играют во взрослые игры, а детишкам вроде тебя здесь шастать не надо. Брысь отсюда!»
Разожженное омерзение пересилило всё остальное и окончательно отравило кровь.
— …сказали тоже, — словно обухом по голове, прозвучали слова Кирштейна. — ваши шлюшки ещё сами на меня бросаются, лишь бы побольше денег срубить! Они же…
— Замолчи, — сбивчиво и хрипло произнёс Аккерман, глядя на свои руки.
— Чего? — Жан оторвался от разговора с Нанабой и теперь с непониманием косился на него. И не только он – все сидящие за столом опешили.
— Я сказал тебе прекратить! — подкатывающая ярость вырвалась повышающимся голосом. Леви поднялся, упираясь ладонями в стол. — Могу повторить ещё раз!
Воздух вокруг, казалось, заполнился метаном, донельзя отягощая лёгкие. Прогремели навязчивые думы, непрошено проникая в сознание. Какая же грязь. Всё это. До скрежета на зубах, неимоверно хотелось смыть налипшую на кожу скверну. Сейчас же.
— Я… — гнев притупился, голос стал очень тихим. Широко раскрытые глаза смотрели как сквозь плотную дымку, а пальцы под козжамом нервно елозили по столу, — Мне… Мне нужно отойти.
Он сорвался с места, пропуская мимо ушей всякую реплику со стороны компашки. Будь то Жан, который даже как-то растерянно выдал: «Куда ты идёшь?!» или Моблит со своим: «Всё точно в порядке?». Самое интересное, что Леви и сам не знал ответов. Здравое мышление, похоже, решило покинуть его в самый неудобный момент.
Невозможно было описать возникшее ощущение. Всё, что случилось сегодня, было для него слишком. Хотелось просто скрыться, найти убежище и защиту. Вокруг не было и малейшей угрозы, но Аккерман всем существом её чувствовал.
Очевидно, это проделки, в большинстве своём, дрянного окружения. Тот же Кирштейн – да что он вообще понимает в том, о чём говорит, богатенький мудак?! Майк и Нанаба – как Леви вообще мог так ошибиться в первом впечатлении? Наживаются на торговле девушек своими телами, бесстыдно потягивая на эти деньги дорогое бухло и покупая серьги с бриллиантами! До чего отвратительно.
Ист-Энд? Нет, гораздо хуже! Там ублюдки хотя бы не пытались скрыть того факта, что они ублюдки. Здесь же сплошь и рядом те, кто корчит из себя добродетелей. А на деле все одинаковы. Одинаково ужасны.
В его мире, мире жестоких правил и борьбы за выживание, всё было не так. Как-то честнее, что ли: у каждого своя роль, которую ты либо принимаешь, либо умираешь. И никакого тошнотворного притворства, как здесь.
Леви поймал себя на мысли, что спешит к уборным. Поток людей перед глазами смешался воедино. Тремор в руках усиливался каждый раз, когда кто-то вновь и вновь случайно докасался. Теперь Аккерман уже не мог совладать с собой так, как делал это в начале торжества.
«Пусть это прекратится!»
Какой-то бородатый мужик, злобно рыкая, вихрем пронёсся мимо Леви, едва не свалив того с ног. Чокнутый скрылся в одном из проёмов, с силой хлопнув дверью.
Подойдя ближе и с удивлением обнаруживая, что это вход в женский туалет, и без того трудно соображающий Леви остановился только на миг и вслушался.
Вопли. Громкие, полные гнева. А затем глухой звук удара.
Мальчик подошёл к запертой двери их комнаты и прислоняет к ней ухо.
— Будешь теперь ломаться? — рычащий мужской голос пугал. — Забыла, сколько я отвалил тебе за прошлый визит?
Он слышал, как отвечает мама:
— Извините. Повторюсь, я не могу впустить Вас! Мы можем встретиться позже, в другом месте.
— Если твой выблядок мешает работе, то поразмысли о том, как бы избавиться от него. Подумать только, шлюха возомнила себя примерной мамашей!
— Не смейте! — отчеканила она так бесстрашно, насколько возможно. — Убирайтесь отсюда.
Слышалось, как он ухмыльнулся. Как мама вскрикнула от хлесткого удара. И как она сорвалась на тихий плач, когда тяжёлые удаляющиеся шаги не смолкли. Ребёнок теперь скрёбся в дверь, безуспешно дёргая за рукоять и звал её.
Только через десять минут она, уже немного успокоившаяся, отворит дверь и, с трудом улыбнувшись, будет крепко обнимать зарёванного сына, убаюкивающе приговаривая: «Всё хорошо, малыш, всё хорошо».
Вспышка перед глазами заставила отшатнуться от двери. Сердце колотилось о рёбра до болезненных ощущений. Комья почерневшей грязи заполонили собой лёгкие. Он что, задыхается?
На негнущихся ногах Леви буквально влетел в уборную. Восстановить дыхание не получалось, сколько он не пытался, поэтому пришлось расстегнуть несколько верхних пуговиц на рубашке. Оглядел помещение. Никого. Конечно, обстановка не менее противная, но выбирать не приходится.
Взгляд бросился к зоне, где висело несколько зеркал и были расположены раковины. Тёплая вода точно способна смыть дурное самочувствие, вытравить въевшуюся в кожу мерзость.
Аккерман ринулся туда, на ходу прокашливаясь. Удушье никуда не делось, лишь ощущалось всё более отчётливо. С, казалось, кривого отражения на него смотрел человек, абсолютно потерявший нить происходящего. Леви не увидел в одежде этого парня ничего кардинально отличавшегося от состояния на начало вечера. Только рубашка с измятой горловиной, повисшей на шее ослабленной петлёй, маячила перед глазами. Лицо же преобразилось не в лучшую сторону: на дне зрачков плескалась беспричинная тревога, а губы приоткрывались в тщетных попытках поймать побольше воздуха.
Но, в чём Аккерман наглядно убедился – ни единого пятна. Одежда чиста, кожа тоже. Но ведь этого не может быть, это неправда! Он не чист. Настолько, будто извалялся в канаве. Вместо сточных вод – потоки людской желчи и бесчеловечности. Вместо плавающего на поверхности мусора – их суждения и гадкие выражения в сторону «не того сорта» людей. А вместо невыносимого смрада – неизвестно откуда взявшиеся (вытащенные из самых глубин подсознания) воспоминания. Вот только они не ударяли зловонным запахом в нос, а огромным тесаком впивались в грудь, рассекая там всё напрочь. Ну сколько можно? Это уже невыносимо!
Леви ведь знал, что грязь осела на нём плотным слоем. Он был уверен. Ему не могло мерещиться, просто не могло!
«Сейчас станет лучше, как и всегда».
Одно вращение и струя воды с напором ударяется о керамические стенки раковины. Пальцы схватились за край левой перчатки, немедленно стягивая её. После проделали то же самое с правой. Ведь скольких поверхностей он коснулся сегодня и представить страшно. Руки были под защитой в виде незаменимого аксессуара? Чушь! Ничто не могло уберечь его от того, чтобы испачкать их.
Ныне, когда кисти рук были обнажены, Леви мог скользнуть по ним взглядом. Делал он так редко, разве что перед сном или во время похода в душ, когда их больно обжигало горячей водой. Тыльные стороны ладоней сухие и почерствевшие. Костяшки стёрты. Сами ладони предстали грубыми и растресканными, кое-где облазила ороговевшая кожа – последствия ожога очистителем.
Немедленно подставив руки под, как оказалось, чересчур горячую воду, Леви начал их мыть. Сначала не происходило ничего примечательного: круговые движения с обмылком в руках, взятым с края раковины. Но чем дольше Аккерман там стоял, тем меньше данное занятие походило на адекватное. Он тёр ладони до скрежета костей, так неистово, будто желал не оставить на них живого места вовсе. Потом драл ногтями, царапая и без того повреждённую кожу, заставляя костяшки кровоточить. Было больно, всё горело. Леви шипел, но не останавливался. Мозг отключился к чертям.
Всё повторилось снова. И неизвестно сколько ещё будет повторяться.
В последний такой раз, что произошёл после задания от главаря Северных, он ввалился в свою ванную, стягивая с себя одежду. Бросил жакет и рубашку в наполненный водой жестяной таз, а сам в одних брюках заметался по помещению в поисках новой упаковки мыла. Одного куска бы не хватило. Тогда он тоже раздирал свои руки. Долго, так долго, точно прошла вечность. Но мыло не помогало. Леви отчаянно желал почувствовать облегчение, а потому схватил стоящее на полке хлорсодержащее средство и вылил на раскрытые ладони. Он понимал, что химический ожог даст о себе знать отёком, волдырями и жжением, но было плевать, потому что накатившее удовлетворение перекрывало здравый смысл. Чувствовалась чистота. Остальное было не так значимо.
И теперь, хоть как-то успокоившись осознанием факта, что руки он всё же вымыл, Леви смог вдохнуть глубже. Лёгкие раскрылись сильнее, наконец, впуская кислород. Беспокойство всё ещё змеёй оплетало позвоночник, а сердце всё ещё шумно колотилось в горле. Руки покраснели из-за истязаний и долгого нахождения под практически кипятком, их саднило.
Аккерман решил не оставаться здесь более, потому что услышал посторонние шаги у входа. Обдал лицо водой, застегнул пуговицы, вновь нацепил перчатки и вышел.
Осталось придумать, куда податься. Возвращаться к остальным не хотелось абсолютно, а уйти Леви просто не мог. Он обещал.
И, к счастью, удалось найти наиболее тихое место. Если это место вообще можно было назвать тихим, с учётом постороннего галдежа, музыки и звяканья посуды. Как минимум, здесь не было столпотворения. Кто посреди всеобщего веселья предпочтёт скрыться в закутке за лестницей? Как же повезло, что только ему одному могло придти такое на ум.
Сколько же он простоял спиной к перилам в полном одиночестве? Неизвестно. Даже не пялился на стену напротив – просто дышал. Дышал полной грудью, так загнанно и жадно, что голову дурманило.
Вместо разума – мутный стеклянный шар.
Спокойствие не приходило: осталось стоять на пороге, шаркая подошвой сапог и шелестя осенней листвой. Оно звало его по имени. «Леви? Леви. Леви!..»
— …Леви! Что с тобой? — тот начал приходить в себя лишь когда чья-то рука бережно коснулась его плеча. — Что случилось?
Первыми взыграли инстинкты.
— Не трогай меня своими грязными руками! — крикнул Леви и отшатнулся. Тёмная пелена рассеялась наполовину. Кто этот человек? Какого хрена ему нужно?!
— Извини, — чужие руки опустились. — Я долго пытался позвать тебя, но ты никак не реагировал.
Но вот на смену темноте пришёл свет. Он смог разглядеть полуденное небо в глазах напротив.
Теперь пришло осознание.
— А, это ты… — спокойствие всё же настигло, стоило ему увидеть Эрвина. Тот, однако, выглядел встревоженным. — Ты пришёл. Я просто думал, что это кто-то другой…
— Всё хорошо, — Эрвин говорил мягко, а сам внимательно оглядывал влажные от воды рукава пиджака Леви и его побелевшее лицо. — Так что произошло?
— Ничего, — как казалось самому Аккерману, ответ вышел очень даже непринуждённым. Только тихим – Смит едва расслышал из-за окружающего шума. — Всё в порядке.
Естественно, Эрвин сразу понял, что ни о каком порядке и речи нет. Он уже видел Леви таким же потерянным и напуганным тогда, во время их разговора. Вероятно, «что-то» случилось снова. А его не было поблизости, чтобы помочь справится с этим.
— Прости. Возникли непредвиденные обстоятельства. Я…
— Не извиняйся, — Леви глядел снизу вверх с полной серьёзностью, но без намёка на злость. Через силу приходилось говорить громче, чтобы его точно услышали. — Не надо. Я всё понимаю. И ты не обязан нянчиться со мной.
Эрвин с неким облегчением выдохнул, когда мелодичный голос певицы на фоне стал тише. Всё же договорил:
— Я не смог сдержать своё слово. Поэтому ответственность целиком на мне.
Погружаясь в недавно произошедшее, Леви стушевался. Он пропустил череду событий через нейронные сети мозга, как через мясорубку, и сказал:
— Тогда и ты прости, — губы поджались. — Раз я сейчас здесь, то тоже не сумел выполнить своё обещание.
Ожидая ответа, он в своей голове уже отправлялся из синдиката прочь. А кому сдались такие сложности? Правильно, никому. Леви был готов к любой реакции. Вышвырнет, так вышвырнет. К любой, кроме этой: Смит улыбнулся.
— Постоим здесь столько, сколько тебе потребуется, а потом можем вернуться к остальным, — да, определённо точно – Эрвин остался абсолютно спокойным. Даже голос холоднее не стал. — Что думаешь по этому поводу?
«Я бы уже сам себя выставил, — потрясённый, Аккерман всё глядел на босса, почти не моргая, — а этот просто улыбнулся? Какой же он всё-таки… Сдержанный. Волевой. Другой».
— Нет, пойдём сейчас, — спохватился он, наскоро поправляя пиджак получше.
— Ты…
— Да, я уверен.
— Как же ты любишь обрывать на полуслове, — Эрвин усмехнулся, уже понемногу свыкаясь с этим фактом. — Что ж, ладно. Пойдём.
Прежде, чем Смит развернулся, Леви приоткрыл рот. Без звука. Как в немом кино. Он ведь даже не поздравил Эрвина.
— Ты хотел что-то сказать? — тот ответно окинул его вдумчивым взглядом.
— Нет… Нет, ничего.
— Ладно, — Смит всё же развернулся к нему спиной и даже успел сделать несколько уверенных шагов. Снова туда – в самую гущу событий, в самое пекло.
— Подожди!
Застывшее недоумение разразилось на лице, и вот Эрвин снова глядит столь пристально, что слова отказываются произноситься.
Аккерман понимал, его действие сейчас – не глупая формальность. Ему хотелось поздравить Смита. Хотя бы банально и просто.
— Да, я хотел сказать, — помедлил он, чтобы выдать хоть какую-то торжественность. — С днём рождения, Эрвин.
Мысленно Леви смаковал впервые названное вслух имя, отпечатывая на подкорке его произношение в собственной манере. Эрвин. Что-то величественное, далёкое, как устремляющиеся ввысь горы, и одновременно нечто уютное, обыденное.
Вначале Смит раскрыл и без того большие глаза чуть шире. Будто бы из-за неожиданности. А потом вновь просиял улыбкой. Она вышла ещё лучше и искреннее предыдущей, вселяя в душу Леви какое-то блаженное умиротворение.
— Спасибо тебе, Леви.