17. Полярный экспресс (1/2)

Мы курили с Ваней на балконе уже минут двадцать — Евстигнеев уничтожал сигарету за сигаретой, выдыхая клубы дыма в темную ночь. Глаза у него были черными и шустро бегали по редким прохожим внизу. Я за компанию затравил парочку, и Ванька удивился, а потом насмешливо выдал:

— Курение — это скрытое желание…

— Сосать хуй? — закончил я мысль, и Ваня загоготал. — Ты болен, — я скептически покосился на него, окончательно разочаровываясь в его чувстве юмора. Демонстративно раздавив окурок, я смял полупустую пачку и швырнул подальше.

— Ну, а че, — Ваня встряхнулся и пригладил волосы. — Что Мэй? Ты так и не рассказал, — его потряхивало от нетерпения. Евстигнеев запрыгнул на перила и свесил ноги — вот-вот нырнет с четвертого этажа, и я не завидовал пешеходам, которым такой подарочек на голову свалится.

— Сказала, что я долбоеб, — приукрасил я. Вовсе она мне такого не говорила, но намекать-то намекала.

— Поддерживаю, — отрапортовал Ваня, — что еще? Ты говорил Славяну, что уезжал? — он обернулся, заискивающе поглазел на меня — мрачного и голодного, и снова уставился на засыпающую улицу.

— Ничего я ему не говорил, — поморщился я. — Какое ему дело, куда я езжу и зачем?

— Тебе-то не похуй на него, чем он хуже? — парировал Ванька, закидывая ногу на ногу. — Не хочешь — не говори, — вздохнул Евстигнеев, — и я сейчас не про Гноя, — спасибо, блять, за понимание! В ближайшее время я должен был принять решение, может даже поделиться со Славой о своих планах на его счет.

А Мэйли была права (как и Рита): обращение — наиболее надежный способ защитить. От уродов, бьющих окна, уж точно. От Вольтури — вряд ли, но так у него появилась бы мало-мальская возможность постоять за себя. К тому же, вдруг и Славу бы Вселенная наградила полезным даром? Язык у него был здорово подвешен, да и голова — не совсем пустая. Впрочем, если мне за человеческие заслуги досталось убеждение, то чем козырял бы он? Способностью сводить людей с ума? Меня-то он доводил до белого каления одним только своим присутствием.

— Он хоть на псарню вернулся? — я отрывисто кивнул.

Еще бы он не вернулся. Андрей бы с меня шкуру спустил, а потом со Славы. И сейчас этот несносный мальчишка, наверное, балдел на диване со своим Филей под боком, а я в один щелчок распрощался с тридцатью штуками баксов.

— Пиздюк запросил частный рейс, — усмехнулся я, и Ваня чуть не кувырнулся с хлипкого ограждения.

— А ты расщедрился? — я слабо улыбнулся, и Евстигнеев присвистнул. — Еби его, Мир, разрешаю. Кстати… — он поелозил, болтнул длинными ногами и, зацепившись руками, перемахнул обратно. — Ты попробовал его? — Ваня облизнулся, и отчего-то мне стало не по себе, собственнический инстинкт захлестнул, и я сдавленно рыкнул. — Пробовал, значит. То-то он бинтованный был, — одобрительно похлопав меня по плечу, Ванька вернулся в номер.

Утром мы должны были вылетать в Челябы, а до конца тура оставался ровно месяц. Тридцать дней, чтобы все обмозговать и принять решение. О превращении мы со Славой, разумеется, не говорили, и я не знал, хочет ли он стать бессмертным. Я не хотел, иначе навсегда лишился бы возможности пить его кровь. Карелину, кажется, эта перспектива — быть каменным и холодным — тоже не вселяла трепетной надежды. К тому же он сам признался, что ловит кайф, когда… Я зажмурился, выметая сор из головы.

Я выудил из кармана телефон и глянул на время — в Питере было только одиннадцать, и Слава, скорее всего, не спал. А даже если и так — похуй. Все, что я от него получил за частный перелет — смазанная фотка с барского плеча: его длинные ноги в растянутых носках удобно устроены на столике из красного дерева, а в руке — стакан виски.

Быстро нашарив Карелина в списке контактов, я щелкнул на вызов.

— А-а-алло, — пропел Слава на том конце, язык у него еле ворочался — либо накурился, либо нажрался, а может все разом.

— У тебя все в порядке? — участливо поинтересовался я, хотя чего греха таить — конечно, у него все было хорошо.

— Погоди, я выйду, — пробубнил он наконец, сообразив, что звонок от меня.

Послышалось шорканье, стук, булькающее «ай, епт» и тяжелый вздох.

— Ты не один?

— Да парни тут приперлись, Светло, Федя, Миша, сидим водку жрем, — Карелин своим недовольным тоном явно давал понять, что я не вовремя. — Ваня ещё травки забористой надыбал, меня порядочно жмыхнуло, — поделился он. Щелкнула зажигалка, и мальчишка закурил, выдыхая прямо в микро.

— Ты в своей квартире? — спохватился я. Вот же ебаный пиздец!

— А где, нахуй, нам еще бухать? В твоем гараже? — неужели не заметил разбитое окно? Или не до того пока было?

— В Финку вернешься?

— Ты чего-то дохуя заботливый, — подозрительно процедил Слава и снова затянулся.

— Просто хотел убедиться, что придурки тебя не донимают, — Евстигнеев появился на балконе, весело улыбаясь и жалобно тыча пальцем в рот, мол, хватит трепаться. Жрать хотелось зверски — отрицать это было глупо, поэтому я поспешил свернуть совершенно никчемный разговор: «Раз у тебя все отлично, поговорим позже».

— М? — удивленно промычал Слава. — Ладно, пока, — озадаченно, даже несколько печально буркнул он и повесил трубку.

***</p>

Карелин не писал и не звонил, и постепенно его поганое молчание воспитало своего рода смирение. Без особо энтузиазма я выступал, отчего Женя после каждого просранного лично мной концерта задавала трепку. Вернее, ездила по мозгам, как маленький бульдозер. Я раз за разом прокручивал в мыслях ночь, которую мы провели вместе с Карелиным. Он, наверное, стал бы отрицать, что ему понравилось, что он не прочь покувыркаться вновь, а мне вот скрывать было нечего. Я путался в догадках: пойдет ли он на это снова, захочет ли, а может я вел себя слишком грубо? Будь это так, Слава бы уже вывалил на меня дерьма с три короба, и такое его поведение я рассматривал как положительный результат. Молчит и хер бы с ним. Претензий относительно своего пострадавшего очка он тоже не предъявлял, да и после легкой кровопотери в здоровье не потерял — заебись же!

Ночью двадцать седьмого октября мы летели из Магнитогорска в Оренбург, и Рита, оторвавшись от телефона, подсела ко мне. Погруженная в какие-то свои мысли, она постучала пальцами по подлокотнику, взяла меня за руку и сжала пальцы — я непонимающе смотрел на нее, ожидая какого бы то ни было словесного объяснения. Она поправила волосы, и я нетерпеливо вздохнул: «Что случилось?»

— Хотела поговорить с тобой, — Рита прочистила горло, будто ей было тяжело смириться с темой грядущего разговора.

— Говори, если хотела, — я выжидающе изучал ее бледное лицо.

— Как прошла встреча с Мэйли? — заискивающе уточнила она.

— Ваня тебя подослал? Пока нечего обсуждать, — отмахнулся я, сам толком не соображая, к чему мы с ней пришли. По итогу — Мэй выступит против Аро, но когда это случится…

— Нет, ты бесконтрольно творишь всякую хуйню, и Ванька тут не при чем, — деловым тоном заявила она.

— В опеке не нуждаюсь. Когда мы с Мэй решим вопрос, тогда я все вам расскажу, — настаивал я на своем. — Если Вольтури придут за нами, то ваши мысли должны быть в безопасности, — я многозначительно вскинул брови. Против этого весомого аргумента Рита не смогла бы ничего противопоставить.

— Честно, я думала о другом спросить, — Рита потеребила рукав кашемирового свитера, и снова взяла мою ладонь, разглядывая шрам. — Ты отпустишь меня к Андрею?

— Ты серьезно? — искренне изумился я, потому что Рита не была той, кто стал бы спрашивать разрешения. И уж тем более не у меня после всего случившегося.

— Он говорил, что ты отказал ему сразу после приезда Димы, — Рита отпустила мою руку и прикрыла глаза.

— Если ты поедешь к нему, то у Аро не останется выбора, — процедил я, стискивая зубы.

— Сначала ему придется добраться до меня, — хмыкнула Рита. Детская бравада: Джейн и Алек одолели сотню новорожденных, что для них — несколько десятков оборотней? Конечно, мы не знали, подействуют ли их способности на волков, да и в присутствии Риты стая бы выросла…

— Уж поверь, он ни перед чем не остановится, — кивнул я. — Но удерживать тебя насильно я не стану, — пожал плечами я — не думал, что вампиры способны на грандиозные перемены. Совсем недавно она говорила, что ни за что не съедет — может, подстебывала, а каждое слово — назло мне. — После тура помогу с переездом, — я дернул губами, изображая улыбку.

— Спасибо, — Рита похлопала меня по коленке, чмокнула в щеку и вернулась к скучающей Женьке.

Я заткнул уши подсами, Тиль надрывно исполнял о горящем сердце и том, что он не прочь пустить детские слезы по венам. С последним я не был согласен, но вот от крови Карелина в своих жилах не отказался бы. От череды перелетов у меня голова плыла, я даже не особо следил за тем, в каком городе мы выступали. Дима, как и обещал, вел себя крайне сдержанно — мне даже тошно было от его напускного благоразумия. Все время он проводил в компании парней, а те были не против — по словам Вани, со мной стало невозможным общаться. Лично он при виде меня представлял нашу с Карелиным еблю, следовательно, я больше не входил в клуб гетеросеков. Ха, Дима им, видно, не рассказал…

Мы возвращались с девочками после охоты, когда позвонил Слава. Судя по голосу, он был на взводе, тяжело дышал в трубку и часто переходил на шепот.

— Они объявились, окно разбили — только сейчас заметил, а потом ломились в дверь, я полицию вызвал, — тараторил Карелин, и, подметив, как я невольно поменялся в лице, Женя обеспокоено взяла меня под руку: «Что-то случилось?», — прошептала она одними губами, и я нехотя кивнул.

— А полиция? — в горле у меня рокотало, и я был крайне рад тому, что говорил в наушники — телефон целее будет.

— Да нихуя, чепушилы, блять, — ругался Слава. — Я заяву накатал, начальник покивал, сказал желающих много, поэтому дело быстро закроют. Хулиганство никто расследовать не станет. Еще, сука, предложил сменить дверь и замки, а лучше уехать, блюститель ебучего порядка, — шипел Карелин в трубку.

— Почему ты не перебрался к Андрею? — уточнил я, но и на этот вполне ожидаемый вопрос мальчишка заготовил ответ:

— Потому что делать там нехуй, село! — от его возмущенного тона я криво улыбнулся, Женька, ведущая меня под руку, хихикнула, а Рита промолчала, всем своим видом показывая, что это не ее дело. — Да, я поддерживаю Андрюху, но мне в его логове некомфортно! — об этом я раньше не задумывался. Слава, кажется, дружил с близнецами и Армасом… Что ему могло помешать ужиться с волками? К тому же оборотнями там были не все.

— Бедный, несчастный Славик, — иронично прогудела Рита, театрально хватаясь за сердце.

— Если хочешь, я… — сам точно не вернусь, да и довериться кому-то, кроме себя, я не мог, но выбирать не приходилось. — Отправлю в Питер Диму. Он присмотрит за тобой, можешь у нас пожить, — а вот такого поворота даже Женя не ожидала. Она со свистом втянула воздух и пихнула меня в бок.

— Еще чего, бля! — повышая голос, гаркнул Слава. — Ебу дал?

— Я помочь хочу. И сбавь обороты, мальчик. Я тебе не подушка для битья, — холодно произнес я. — Зачем звонишь тогда? Пускай дворняги тебя защищают, если от меня тошно, — осадил я Славу, и он ненадолго замолчал.

Женя покосилась на меня, тоскливо поджимая губы. Даже Рита изобразила какое-то подобие сочувствия.

— Ладно, я понял, — прохрипел Слава. — Андрей звонит, — заспешил он, — пока.

— Пока, — Карелин бросил трубку, и я выковырял из уха наушник. — Мальчишка… — простонал я, и Женька тихо засмеялась:

— Все серьезно? Что у него там произошло?

— Мудачье угрозами сыпет, давно уже, — рассказал я.

— Тогда он действительно тупой, если не хочет у Андрея жить, — подытожила Рита. — А ты что, жопу ему подтираешь?

— В жопу я его ебу, — осклабился я.

— Мир! — пискнула Жека.

Слава с лихвой оправдывал один из самых гнусных своих ников: Гнойный значит мерзкий, бесчувственный ублюдок? Мертвый внутри и зловонный снаружи? Он, как зараза, отравлял — с собой-то наверняка разобрался и принялся за меня. Желчный, ядовитый ублюдок. Может, его яд был куда сильнее моего собственного, плотно забивал вены и продолжал методично сводить с ума. Элис — не знаю, предупредила ли она Диму из чувства вины и как после выкручивалась перед Аро — похуй, но мне подложила свинью. Огромного борова в лице Карелина.

Противоречивые чувства обжигали изнутри, я выпутался из рук Жени и ускорил шаг:

— Давайте быстрее, — поторопил я. — Самолет скоро, — девушки кивнули, и мы помчались к отелю.

***</p>

Тридцатого мы выступали в Казани, в клубе под звучным названием «Эрмитаж». Слушатели помладше, движимые новомодной традицией, были в хэллоуинских прикидах. Остальные — в потном мерче. Ване костюм был не нужен, он отплясывал на сцене в привычной маске. И, пожалуй, Хэллоуин был ему по духу ближе всех из присутствующих. Несмотря на свою человеческую судьбу, Ваня ужасно любил этот день, праздновал даже в бытность Совка, устраивая кровавые гулянки. Разумеется, и сегодня он не планировал отказываться от этой традиции, а я твердо намеревался присоединиться. В общем-то, пуститься в blood-trip хотели все, даже Рита с Женей суетились в предвкушении.

Для Риты этот день тоже имел особенное значение — в ночь тридцать первого октября тысяча девятьсот тридцать седьмого года мы и повстречали Ваньку.

***</p>

Пожалуй, двадцатый век оказался довольно насыщенным, а мне было с чем сравнивать. Социалистическая революция уже отгремела в бывшей Российской Империи, а в Китае после синь-хай прекратила свое существование маньчжурская династия. Борьба за власть шла не только среди людей, но и вампиров: амбициозная Мэй основала клан, сметая один дальневосточный ковен за другим. Обстановка в европейской части Союза накалялась, и мы решили уехать, хотя ни Илья, ни Рита не были в восторге. Казалось, что наша скромная тихая жизнь наконец наладилась, но соседство с волками и людская чехарда сыграли свою роль. Мы перебрались во Владивосток, тогда-то и познакомились с Мэйли. Она, конечно, была настроена скептически. Но заполучив двух одаренных немертвых, она бы стала главой сильнейшего клана на территории всей поднебесной. Присоединяться к Тэйянг мы не хотели, но возможность обзавестись союзником сочли неплохой перспективой: стая в «Леваневе» росла и однажды могла явиться по наши души.

Несколько лет ушло на то, чтобы извести всех врагов юной принцессы Цин; Мэй же пообещала при случае встать на нашу сторону. Вампиры умели держать слово. Даже чертов Дима держал (периодически). Когда волнения поутихли, мы заколесили по городам, встречали вампиров-кочевников, Рита закрутила мимолетную интрижку с одним. Паренек был совсем молод и одинок, создателя своего не знал, я же был готов принять его в семью, но судьба распорядилась иначе.

Поезда по этапам с политзаключенными шли в «Севвостлаг» один за одним. Мы тогда жили в Якутске; беглецов, жаждущих свободы, бродило по ледяным северным лесам довольно много, что облегчало и наше существование. Одним из дезертиров стался Ваня Евстигнеев.

Ванька был коренным петербуржцем из довольно интеллигентной семьи, иначе его не постигла бы такая незавидная участь. Он учился в «Бонче» на экономическом по велению отца — человека военной выправки, мечтавшем о лучшей доле для единственного сына. Сам же Ванька считал эту учебу неким компромиссом, потому что служба его не привлекала, а карьера нумизмата была меньшим из зол. Мечты советских детей, возможно, и были более приземленными, чем у поколения Z, но в не меньшей степени абсурдными: колдовство и экспедиции на поиски древних сокровищ — недосягаемая мистика, привлекавшая редких краснооктябрьских нонконформистов. Что удивительно, паранормальщина даже несколько поощрялась, а среди молодежи гуляли легенды о Спецотделе НКВД.

Путь исследователя, блуждающего по тайным пещерным городам Крыма, Тибет и буддистское просветление поселились в сознании молодого студента, увлекавшегося фотографией. Любой экспедиции позарез необходим фотограф — так решил Ваня, вступая в институтский фотокружок. Отец Вани был не против безобидного увлечения, лишь бы тот учебу не бросал. И Ванька учился с особым усердием. Может, однажды он бы вырвался куда-нибудь в Европу: в Белград или Таллин, где печатали «Оккультизм и йогу», а потом и вовсе был посвящен в масоны как Глеб Иванович Бокий.

Чем дальше от Москвы, тем свободнее нравы? Ошибочное мнение. И с Ванькой оно сыграло злую шутку. Летом тридцать шестого Ваня познакомился, как он сам потом говорил, с «хипстером-комсомольцем» Гришей Таракановым. Гриша, по его словам, был ярым активистом, играл на гитаре и, кажется, учился на истфаке в ЛГУ. Ваня показывал мне фото — черно-белое, замыленное. Все, что осталось у Ваньки от прежней жизни — потертый клочок бумаги, а на нем — улыбчивый Гриша Тараканов с гитарой наперевес. Должно быть, Ваня сохранил эту фотографию из чувства вины.

Гриша только на первый взгляд казался убежденным коммунистом, выросшем на «Ленинских сборниках», сам же жил и существовал согласно трудам Альфреда Леманна — малоизвестного в широких кругах немецкого психолога, посвятившего свое творчество истории колдовства, спиритизму и алхимии. Ваня счел такое знакомство вселенским провидением, а вот тараканы, населявшие мятежную голову Гриши-гитариста, явились на свет несколько позже. С кем поведешься, от того и наберешься? Ванька попал в струю; ведомый харизмой Тараканова он быстро влился в его компанию.

В августе того же года они цедили водку и курили «Яву» в небольшой деревушке под Ленинградом — в доме Гришиной бабки. Гриша, выступая массовиком-затейником, после исполнения хитов Леонида Утесова и Петра Лещенко, предложил провести ритуал. Прохладной августовской ночью Гриша Тараканов погиб — истек кровью, тело нашли через неделю. Ваню вместе с дружками Тараканова арестовали уже в начале сентября. С позором увели из лекционного зала.

С трудом, но я выпытал подробности у Вани. Гриша тогда плотно подсел на истории об ацтеках и их мифологию, рассказывал о кровавых жертвоприношениях, о Тескатлипоке, ритуальных сожжениях и людоедстве. Градус накалялся, а по синьке, как говорил Ваня, Тараканов зверел. Он тогда выскочил на улицу, закурил, оглядываясь по сторонам, засеменил по огороду, скрываясь в зарослях, подступающих к покосившейся баньке. За баней был огромный, поросший мхом и покрывшийся зеленовато-рыжим лишайником камень. Гриша, раздавив сигарету носком поношенного ботинка, сунулся к бане, вернулся очень скоро, с распахнутой рубашкой и длинным тупеньким ножом для разделки мяса.

— Бабка раньше хряков держала, — проскрипел он, — я тут вычитал в одной книжке, — скользнул пальцами по грязному лезвию…

— Гриша, что ты задумал? — напрягся Ваня, ища поддержки у остальных, но никто не решался остановить Тараканова.

Гришка распластался на каменной глыбе, откидывая полы рубахи, едва доставая ногами до жухлой скользкой травы, и приставил острие к груди.

— Гриша, остановись! Черт тебя дери, что ты делаешь?! — крикнул Ваня и рванул к Тараканову, но тот будто впал в транс, пьяно глядел в темнеющее небо, что-то бубнил под нос, будто заклинание читал, и давил на рукоять. Лезвие проткнуло кожу — темный, почти черный пузырь крови надувался на глазах. Кто-то более впечатлительный, чем Ванька, истошно завопил.

Ваня тогда, стараясь побороть накатывающее опьянение, схватился за Гришу, но Тараканов не поддавался, засаживая нож глубже. Лезвие уперлось в грудину, прочертило по кости с тошнотворным скрежетом, и Евстигнеева вырвало: он сам не понял, как ком подкатил к горлу, выпитая водка вперемежку с желудочным соком заполнила рот и брызнула фонтаном. На языке было кисло, мерзко, Ваню крупно потряхивало, и он сполз по камню, завалился на холодную землю, силясь не потерять сознание.

Кто-то, придя наконец в себя, подскочил к Гришке, навалился на него всем телом. Кажется, это был Васька, одногруппник Тараканова, а может — Паша? Паренек с фотокружка. Ваня разобрать не мог, только тер губы, дрожащими руками размазывал рвоту по рубашке, надеясь стереть с себя позор. На него внимания никто не обращал, толпа сгрудилась над Гришкой, сопротивляющимся с каким-то особым энтузиазмом. Он кричал, срывался на хрипловатый смех; кто-то, не удержавшись на ногах, повалился прямо на Тараканова, и Ваня не знал, погиб Гришка в тот же момент или минутой позже. Груз чужого тела, пронзительный хруст, вскрик, ропот — все это смешалось в пьяную, губительную какофонию, накрывающую лавиной. Парни орали, а Ваня, собрав всю волю в кулак, поднялся на ноги, отпихнул Ваську, вцепившегося в бледную Гришкину руку, и увидел: развороченная грудная клетка, нож, вошедший в плоть по самую рукоять, распахнутые в ужасе пустые глаза, приоткрытый сухой рот. Жертвоприношение на камне — мифическое, беспощадное и кровавое, отсекающее надежду на светлое будущее не только Ване, но и всем остальным. А Тараканову уже было все равно.

Правосудие слепо и бессердечно, но отрицать вину было глупо — это понимал и Евстигнеев, и я, когда услышал эту историю. А отец Ваньки, хоть и разочаровался в сыне, но не смог уберечь его от скорой депортации в лагерь. Политические чистки набирали обороты, и вскоре некогда примерный Игорь Евстигнеев попал в опалу, а Ваня — убийца и отпрыск пособника антисоветчины в одном лице. Чудом Ваньку не расстреляли, сослали в Магадан, отца же посадили на поезд с политзаключенными до Воркуты. Больше они никогда не виделись, а Ванькины мечты о Таллине и экспедициях в Горный Алтай канули в лету.

Осень в тот год стояла холодная, по городу пробежал слух — привезли свежих невольников. Заключенные прыгали с поездов, бежали с этапов. Большинство из них отлавливали — стреляли в спину. Кого-то ютили в сенях сердобольные одинокие старушки. «Я вам, бабушка, на будущий год огород вскопаю, только пустите», «Да не растет у нас ничего, милок, круглый год зима».

С Ритой же мы наткнулись на двоих, вооруженных единственным ржавеньким ножом. Рита не была из тех, кто станет играться с едой, и управились мы довольно быстро. Лес был стылым и безветренным, поэтому в пылу охоты мы не сразу почуяли его — Ваню. Я хорошо помню глаза Риты в тот момент — голодные, подернутые пеленой. Она, не закончив, отбросила тело и рванула вперед, по следу. Бежала так быстро, что я едва поспевал за ней — тонкая фигурка мелькала между раскидистых старых елей, буквально сметая все на своем пути. Никогда прежде я не видел ее такой, даже после обращения девчонка куда спокойнее реагировала на человеческую кровь.

Как писал Пассек: «Это был ребенок худой, бледный, с редкими, длинными, белокурыми волосами. Он, редко улыбаясь, шалил, ломал, шумел сериозно, как бы делая дело», — таким мне показался Ваня на первый взгляд — долговязый паренек с отросшей жесткой бородой и грязными волосами плелся навстречу верной смерти. Истощенный, в изъеденной молью фуфайке он замерз бы той же ночью, если бы не повстречал нас.

Риту я остановить не пытался, я знал, что она испытывала в тот момент — непреодолимое желание обладать. Пускай все и закончилось бы через несколько минут, но она, к моему удивлению, остановилась. Буквально в паре метров от мальчишки, примерзла к заиндевевшей земли с перепачканным кровью лицом. Ваня же смотрел на нее без испуга — бояться, видимо, у него просто не было сил, но смотрел будто с пониманием, будто Рита сошла со страниц прочитанных им книг — так он это описал (Гриша Тараканов рассказывал не только о значении созвездий и чудесах арабской алхимии, но и о рыцарях «Ордена Дракона»).

— Кто вы? — голос у Вани был охрипший, усталый. Единственная эмоция, скользнувшая по его лицу — тень удивления, когда Рита подалась навстречу и потянула носом.

— А ты? — Рита, процедив сквозь зубы, склонила голову и прищурилась. Ее мелко потряхивало от голода.

— Иван Игоревич Евстигнеев, сто тридцать шестая статья, — на автомате произнес он. — Позывной «Охра», — слабо улыбнулся и тряхнул патлами. Спрятал посиневшие от холода руки в карманы.

— Охра? — подал голос я. Ну же, Рита, разберись с ним.

— Денег у меня нет, у меня ничего нет, — пробубнил он, развернулся и, ссутулившись, зашаркал прочь.

— В той стороне село, — окликнула его Рита и указала в нужном направлении.

— А день какой сегодня? — уточнил он, обернувшись.

— Тридцать первое октября, — отозвался я.

— Спасибо, — равнодушно кивнул Ваня, покусав потрескавшиеся губы. Больше он не проронил ни слова.

Стоило мне заикнуться о том, чтобы догнать его и прикончить, как Рита осклабилась и зарычала. Ее решение было однозначным — обратить. Когда я повстречал Славу, ничего другого, кроме как вцепиться в него, я не хотел. Это желание пустило крепкие корни — ни выкорчевать, ни сжечь. А уж тогда я тем более не понимал ее порыва. Новообращенный мальчик-вампир, затерявшийся позже где-то на Сахалине, был забыт. «Если ты этого не сделаешь, то я сама», — твердо заявила Рита, но мы оба понимали, что у нее ничего не выйдет — она не устоит, убьет и возненавидит меня за это. А Илья после истории с Мэйли решил «расширяться», но поиск кандидатуры — дело тонкое, обычно безуспешное, да и следовать воле случая — жизненное кредо большинства вампиров, готовых создать клан. Рита — тоже воля случая, и в этом смысле они оба были правы.

Мы ничего не знали о Ване Евстигнееве кроме того, что ему сулило десять лет за умышленное убийство, и что он был осведомлен о существовании сверхъестественного.

Я укусил Ваньку в ту же ночь. Мы нашли его — мальчика, сошедшего с «Полярного экспресса», — свернувшимся калачиком под покрытым инеем кустарником — полуживого, сонного, едва способного выдавить хоть слово.

— Пойдешь с нами, Охра? — я присел рядом с ним на корточки, и Ваня вздрогнул, высовывая голову из фуфайки. Он долго смотрел на меня, стучал зубами, был бледным, как смерть, и, тяжело вздохнув, наконец просипел:

— Пойду.

***</p>

Ваня собирался закатить вечеринку в стрипухе «Zажигалка», которая находилась прямо в центре, практически на берегу Казанки. Посиделки в кругу семьи (и еще пары десятков аппетитных парней и девушек, готовых на что угодно) были нам необходимы, как воздух. Летом нас нещадно помотало, а на горизонте проблем нарисовалось не меньше, и чтобы окончательно не свихнуться, Евстигнеев буквально настоял на тусовке. Кутить он умел, и девочек приглашал всегда опытных, сладко надушенных, грациозных. Возможность переспать с одной (ну, может и не с одной) меня уже не так привлекала, как прежде — укол совести ощутил, больной такой. Слава же говорил, что ни с кем не трахался, и я отчего-то верил ему. Блядская Алиса. И не менее блядский Карелин.

Мы прибыли на место только к часу ночи — двор хорошо освещался яркими вывесками, а сам клуб располагался в здании гостиницы. Изнутри доносилась музыка и приглушенные голоса.

— Как ты нашел это место? — поинтересовался я, глядя на выжидающего у входа Ваню. Он крутил в руках пачку сигарет.

— Ты бы почаще в Инст заглядывал, — пожал плечами он. — ВК, Тви, ФБ — тоже сойдет.

— К черту конспирацию? — улыбнулся я. — Похуй-пляшем? Хочешь, чтобы Аро наплевал на планы и заявился пораньше?

— А нахуй ты тогда согласился? — возмутился Ваня.

— Позвал кого-то?

— Пару человек, специально для тебя выцепил паренька одного, закачаешься, — хохотнул Ванька и закурил.

— Да ты заебал! — я подскочил, сгребая его в охапку. Ваня махал руками и вопил, пока я зажимал его голову под мышкой и трепал волосы.

— Пусти, блять! — смеялся он, отбрасывая сигарету. И я отпустил, отпрыгивая на пару метров: зная Ваню, он бы меня скрутил и пинков под зад отвесил.

— Ладно, а если серьезно? Ты не думал, что органы заинтересуются? А они точно заинтересуются, Вань, — я поджал губы — наставник из меня всегда был хуевый, правда, Ян посчитал иначе. Я лукавил, конечно, да и после звонка Славы легко усомнился в ментовской компетентности.

— Всего парочка, ну! К тому же, они не из Казани, — замялся он, почесал репу, снова прикурил.

— Мужики? Ваньк, Мироша опять словоблудит? — Дима возник позади нас. — Кстати, а что с Дарио и Эриком? Они, я так понимаю, в меню не входят.

— Спят в своих номерах как младенцы, — фыркнул я. Стыдоба — так-то я поступал с друзьями, совершенно полноправными членами нашей скромной ОПГ? — И все равно это плохая идея, я думал, мы отпразднуем в более укромном месте, — я покачал головой. — Не налегайте особо, — я смирил и Ваню, и Диму предостерегающим взглядом.

— Очки надень, а лучше маску клоунскую, Хэллоуин все-таки, — прыснул Ваня, Дима подхватил. — И вообще, Мир, с каких пор ты — чистюля-альтруист?

— Угу, с каких? Мне тоже интересно, — хитро поддакивал Хинтер.