CD диски, комиксы и запотевшее окно (1/2)
Яркие витрины мелькали в глазах, пестрили разноцветными вывесками, фигурками и табличками «sale», отчего отыскать отдел с играми казалось просто непосильной задачей. Хёнджину надо успеть к шести: они договорились с младшим встретиться в вьетнамской забегаловке рядом с домом, дабы отпраздновать счастливое выздоровление последнего и его наполовину успешную сдачу зачетов. Хван смотрит на часы и мысленно подгоняет себя к стеллажам с комиксами. Он давно хотел подарить Яну что-то связанное с их совместным детством, дабы навсегда закрыть этот гештальт, и полностью влиться в новую роль — Хёнджин до сих пор не знал роль кого, но негласно называл их с Чонином друзьями с привилегиями. Правда они уже не такие товарищи как были раньше. Черта с два, Хван просто мечтает выйти замуж за младшего, а не говорить всем об их прекрасном сожительстве. Он тянется за глянцевой коробочкой с диском, выбивая глупые мысли из головы и вместо этого стараясь сконцентрироваться на названии.
Ян любил видео-игры: с самого детства засматривался на приставки и джойстики в единственном на тот момент компьютерном магазине города и, как показывает практика, продолжал заниматься этим даже сейчас. Во время своей болезни, было две вещи, на которые Чонин отвлекался между моментами сна и редким переписыванием конспектов — это поцелуи с Хёнджином и прохождение уровней в многообразии закачанных им игр. Не сказать, что он был в них успешен—Хван улыбается, пока переходит от одной полки к другой, вспоминая несдержанные возгласы младшего из-за очередного проигрыша. Чонин играл рано утром, на перерывах в университете и совсем перед сном, каждый раз выбывая самым первым, после чего злился и с силой сжимал первый попавшийся предмет в руках. Однажды он поехал в травмпункт из-за этого, когда нечаянно схватил вилку и поранил её ладонь, но играть так и не прекратил: Хёнджин думает, что диск с обложкой забравшегося на небоскрёб монстра, который крушит город под блеск молний, должен быть интересным, поэтому быстро закидывает его в корзину, напоследок решая захватить ещё что-то из комиксов. Если он купит это, то всё вернётся на круги своя и больше не придётся гадать об их будущем? Он снова станет простым товарищем и перестанет чувствовать влечение к своему соседу по квартире, так ведь, да? Хван думает, что это было бы гораздо лучше, чем знать, что когда Ян будет играть на стареньком телевизоре в гостиной в новую приставку, ему не хватит сил, чтобы не отвлечь его для поцелуя. Он не должен так делать, но врет родителям уже третью неделю о своей жизни и никак не можно перестать закусывать губы от осознания того, что они с Чонином никогда не приедут к ним в гости, держась за руки. Ему обидно, также как и младшему в играх — только если тот поехал к врачу бинтовать рану, то старший лишь крепче сжимает металлическое остриё, боясь отпустить. Ведь если он отпустит, то ничего не останется, не так ли?
***</p>
—Боже, я думал ты уже никогда не придёшь — Чонин смеётся, руками обвивая шею только прибежавшего с остановки Хвана, и носом скользит вниз по скуле — Я очень хочу есть, поэтому давай быстрее.
Машины сигналят, пытаясь разъехаться в узеньких переулках; люди кучкуются на переходах, у светофоров и только открывшихся вечерних кафе, превращая до этого времени спокойный район в шумный муравейник.
—Ты сдал последний зачёт?
Хван едва касается чужих пальцев, не успевая отодвинуться от младшего, когда через секунду тот уже сжимает его ладонь в своей.
— У тебя такие холодные руки, ужас. А, да, я закрыл. У меня автомат по нему.
— А немецкий?
— Я еду на пересдачу во вторник.
Красный цвет загорается прямо перед тем, как они собираются перейти дорогу; Хван вопросительно оборачивается к Чонину, оставаясь стоять все еще со сцепленными ладошками.
— Я думал у тебя нет пересдач.
— Я не настолько хорош в учебе, как ты считаешь.
Руки у младшего ещё более ледяные, чем у Хёнджина, отчего прикосновения совсем не греют — Ян тянет Хвана за собой, уже завидя впереди неоновые огни вывески, и слегка поглаживает пальцами обветрившуюся кожу.
— Лучше скажи, что ты будешь есть.
Приятный запах слышится ярче с каждым новым шагом, сделанным в сторону приоткрытой дверцы кафе, что увешана традиционными фонариками и небольшими колокольчиками, подвязанными красными лентами. Старший здесь впервые, а Чонин уже завсегдатай: он ведёт Хёнджина вглубь заполненного людьми помещения, усаживая за столик прямо под запотевшим полуподвальным окном.
— Что ты будешь, Джини? — вручая свой рюкзак в руки старшему, спрашивает Ян и наклоняется к раскрасневшемуся от мороза лицу.
—Возьми мне лапшу с овощами.
—А рисовые блинчики?
—И их бери.
Чонин смеётся, в последний раз кидая взгляд на Хвана, и ныряет прямо в туман пара от кухни, позволяя старшему вытащить кое-как запакованный подарок. Хенджин надеется, что он ему понравится, иначе терпеливое нахождение среди плачущих детей в игровой зоне и пятнадцатиминутное ожидание в очереди того не стоили. Он точно понравится, других вариантов просто нет.
Ян возвращается минут через десять, пробираясь сквозь столики с нагроможденным тарелками подносом и демонстрируя мастерство ловкости всем сидящим в радиусе нескольких метров. В юности на летних каникулах он подрабатывал у отца в кафетерии, так что статус «я не фокусник, но жонглирую тобой также как посудой» был хоть и наиглупейшим, но правдивым.
— Мы же не съедим это, Нини — обреченно воет старший, когда Чонин прижимает палец к его рту, и Хенджин готов поклясться, что в жизни не краснел ещё настолько сильно. Это просто смешной жест, ничего большего, но либо у старшего проблемы с головой, либо Ян специально слегка надавливает подушечкой на ободранные губы, оглаживая их. Сплошная несправедливость.
— Не знаю как ты, а я возьму ещё добавку. Здесь вкусно и недорого, поэтому советую быстрее брать палочки, чтобы не остыло.
Хван отходит от секундного замешательства вместе с убранной от его лица рукой, мечтая с силой похлопать себя по горящим щекам и желательно облиться ледяной водой, но вместо этого тянется к пакету на своих коленях.