Глава 2 (1/2)
Под оксфордами шуршат сухие листья — огненно-красные, пожухло-желтые, — они падают с голых ветвей, кружа над головами студентов, сбившихся в кучные стайки. Гермиона прижимает учебники к груди и не может сдержать улыбки, довольная результатом контрольной практики. Все получилось. Краткая лекция, поведанная магической тетрадью, не только сэкономила ей время и нервы, но и обеспечила оценку «превосходно». Она бы и сама, конечно, справилась — распредели время правильно. И это послужит ей впредь уроком.
Зима уже заявляет свое календарное право, и стылый ноябрьский воздух заставляет клубы горячего дыхания подниматься от обветренных губ. Гермиона с краской на лице вспоминает полночь. Стремительный и сумбурный час, в который она действовала по наитию. А сегодня, точно похмелье после сливочного пива, пришёл стыд. За все понемногу: что едва не провалила контрольную; что вопреки очевидным приоритетам отдала предпочтение тетради; за каждое тленное слово, написанное на странице. Мерлин, как же хорошо, что тетрадь не хранила слова; что не могла Гермиона перечитать их и сгореть со стыда. Как горела сейчас, вспоминая шалость со «смачным поцелуем». Ланселота наверняка позабавила её наивность, а главное — в какой-то степени глупость?
Нет, право, больше она не свяжется с этой тетрадью. К тому же нет никак гарантий, что напиши она новое сообщение — ей ответит тот же самый человек. Возможно, это будет незнакомый маг, иная эпоха и совершенно другие обстоятельства.
Так проверь, — дергает за рукав внутренний голос. — Одно небольшое предложение. Он ведь просил рассказать о результате.
— Да он же специально это написал, чтобы поймать меня как рыбку на крючок, — возражает Гермиона вслух сама себе. Громче, чем следовало — несколько студентов оборачиваются ей вслед.
Так проходит день: занятия, домашняя работа, небольшая прогулка с Джинни и Роном вокруг Хогвартса в попытках последнего образумить и поговорить, наконец, с Гарри. К тому же и повод появился: предупредить о драконах на первом испытании.
Но к вечеру Гермиона не выдерживает — всему виной свободное время, которое она не может убить за чтением, как бы не пыталась вникнуть в строчки по зельеварению. Ни хвост питона, ни лист златоустника не хотят запоминаться так, как запомнились истлевшие строки.
Она идет в библиотеку уверенной походкой, резким движением палочки извлекает дневник с верхней полки и, не прикасаясь к нему, несет по воздуху к столу. Сначала Гермиона повторно проверяет его на всевозможные проклятия, хорошенько изучает, ищет информацию об артефактах, связанных с путешествием во времени, но кроме небольшого параграфа о маховике времени ничего не находит.
И только потом деловито открывает дневник, нанося новые штрихи истории.
Гвиневра: «Я получила «превосходно». Спасибо за конспект. Ты оказался блестящим наставником».
Не слишком ли пафосно? Гермиона ерзает на стуле, думает, а не зачеркнуть ли предложение, но поздно — оно растворяется и появляется ответ.
Ланселот: «Знаю. Иного от себя я и не ожидал».
Гермиона медленно моргает, ведет головой, как собака, отряхивающаяся от снега, и не знает, что поражает её больше: комплимент собеседника самому себе или его слишком быстрый ответ.
Гвиневра: «Сэр Ланселот, вы что же, дежурили в библиотеке у тетради, как под окном моей башни?»
Глупая ребяческая улыбка растягивается на губах, еще помнящих ощущения липкого блеска, Гермиона почти довольна своим риторическим вопросом, пока не получает циничный ответ.
Ланселот: «Нет. Я просто забрал тетрадь с собой».
Гвиневра: «Так нельзя! Тетрадь должна находиться в библиотеке, она — собственность Хогвартса!»
Ланселот: «Поверь, учитывая ту сумму, которую мой отец вкладывает на благоустройство Хогвартса, я могу безвозмездно одалживать такие мелочи — как чистая тетрадь».
Гермиона раздраженно закатывает глаза — а чего она ожидала. Богатенький слизеринский толстосум, возомнивший себя не только центром земли, но и его полноправным хозяином.
Гвиневра: «Не все в этом мире можно получить за деньги».
Ланселот: «Отнюдь — все. Просто у всего своя цена, леди Гвиневра, в вашем случае валютой послужили знания».
Гермиона замирает пером над страницей, маленькое чернильное пятнышко падает рядом со следующим предложением:
Ланселот: «Ценой продолжения нашего диалога послужила информация. Или ты продолжишь отрицать очевидные вещи, дитя?»
Дитя! Да как он…! Гермиона едва сдерживается, чтобы не зарычать на тетрадь, спешно оглядывается — нет, никто не заметил, как она несколько раз кулаком прошлась по страницам, представляя на их месте снобский лоб.
Гвиневра: «Ты даже не знаешь моего возраста, а уже записал меня в протеже».
Ланселот: «Тогда может скажешь, на каком курсе ты учишься? Не поверю, что ты старше меня».
Гермиона недолго размышляет: информация о курсе никак не навредит ни прошлому, ни будущему, ни тем более настоящему, они все равно уже знают, на каких факультетах учатся.
Гвиневра: «Четвертый».
Ланселот: «Прости, моя милая протеже, но я шестикурсник».
Глубокий вдох и выдох. Вдох и выдох. Подумаешь. Не такая уж большая разница, учитывая, что в реальном времени их разница может составлять всю сотню лет. Это и логично: его более углублённые знания трансфигурации говорили о большом магическом опыте.
Гвиневра: «У вас в Слизерине что, проводят тайные лекции по искусству завуалированной желчности?»
Ланселот: «Это природный дар, которому нельзя обучиться, только отточить и огранить как алмаз, ma chère<span class="footnote" id="fn_32807220_0"></span>».
Гвиневра: «Не сомневаюсь».
Гермиона устало отодвигает тетрадь, закрывает глаза и проводит рукой по лицу, заправляя непослушные пряди за уши. Диалог заходит в определенный тупик, и она не знает, как выкрутиться. Ланселот хранит молчание. Ждет от неё пояснений или продумывает очередную колкость? Может, и он, несмотря на показную кичливость, смущён? Одно дело говорить с собеседником, видя его реакцию, другое — только буквы, линии, точки и запятые.
Ланселот: «Что-то случилось?»
Он правда почувствовал напряжение в её почерке, или она занимается самообманом, приписывая собеседнику качества, которых у него отродясь нет?
Гермиона мешкает, но все же отвечает.
Гвиневра: «Извечная классика: проблемы взаимопонимания Гриффиндора с Слизерином. Вроде уже не одиннадцатилетки, а способы ведения диалога не эволюционировали. И я сейчас не о гриффиндорцах».
Перед глазами воскресает утро: она, не выспавшаяся, не успевшая расчесаться, глубоко ушедшая в мысли, не замечает столкновения в коридоре по пути на завтрак. Конечно, ведь он, даже видя её перед собой, не посчитал нужным отойти в сторону, а предпочёл, чтобы она дала повод для желчного, отрепетированного и колкого оскорбления, которое сорвалось с его поганых полных губ:
«Смотри, куда идешь, грязнокровка».
Она до сих пор чувствует его хватку на плече. Когда они столкнулись плечом к плечу, он не просто кинул ей оскорбление вслед, а схватил за предплечье, сдавил в тиски и дернул, заставив развернуться и посмотреть ему прямо в глаза. В эти кристально-голубые глаза, не знающие нужды и трудностей. Красивые и пустые, как и вся его репутация.
«Что, ваша кодла отщепенцев дала трещину? Без мальчика, который не умер, больше не такие храбрые, да?»
Он намерено исковеркал «прозвище» Гарри и демонстративно вытер руку, которой схватил её, о спину гоготавшего Крэбба, — слизеринский прихвостень спохватился, пытаясь оттряхнуть спину, приговаривая в-шутку-всерьез: «Драко, зачем ты испачкал меня».
О, она бы врезала ему в нос, совсем как год назад. Им обоим. Сильнее и крепче. Но терять баллы из-за мистера сальные волосы не хотелось, как и не хотелось подставлять весь факультет. Кругом свидетели: он закричит и завалится на спину, вопя, что она убила его, вдобавок со слезами на глазах еще потребует созвать весь Визенгамот и запереть её в Азкабане. А его отец этот Азкабан ей обеспечит, пускай и в метафорическом смысле. Терпи, ты выше этого.
Ланселот: «В любом безнадежном диалоге хорошо помогает крепос».
Гермиона стряхивает понурое утро из памяти и, проморгав, всматривается в давно написанную строчку.
Гвиневра: «Крепос?»
Ланселот: «Никогда не слышала о таком заклинании?»
Гвиневра: «Увы».
Ланселота: «Из какого ты века? Чем вы развлекаетесь? Мух щелкаете круциатусом?»
Гермиона морщится от упоминания непростительного. Черт, слишком живо воспоминание, как профессор Грюм демонстрировал все три непростительных на несчастном паучке, доведя до приступа панической атаки Невилла. Как можно так спокойно шутить на подобные темы? Но она решает не комментировать его цинизма.
Гвиневра: «Ближе к делу. Это какое-то проклятие?»
Ланселот: «Нет-нет, всего лишь маленькое баловство. Хочешь обучу ему?»