Глава 1 (2/2)
Ланселот: «Нахалка».
Пауза. Выразительная. Под стать тишине в библиотеке. Гермиона бросает взгляд на настенные сопящие часы — даже время, показывая стрелками за полночь, спит крепким сном. Только Гермиона упрямо стискивает пальцами лоб и смотрит в пустые страницы, на которых неожиданно появляются новые буквы, вычурные и аккуратные.
Ланселот: «Я не стану делать за тебя домашнюю работу за простое спасибо. Ты ведь понимаешь это, гостья неназванного века»?
О как! Какой резкий переход! Попытка задавить «опытом»?
Гвиневра: «А как же товарищеская помощь в трудную минуту?»
Гермиона улыбается человеку по ту сторону тетради, который быстро отвечает новыми строчками:
Ланселот: «Не смеши, во взаимопомощь и выручку верят только наивные гриффиндорцы».
Гвиневра: «Я и есть гриффиндорка».
И в этих строках, как и в душе Гермионы чувствуется откровенная гордость — она даже спину выпрямляет, как если бы собеседник мог видеть её гонор.
Ланселот: «А это становится все более забавным».
Гвиневра: «Ты слизеринец?»
Ланселот: «Браво! Десять очков гриффиндору!»
Гермиона не сдерживается: прыскает от смеха, кусает нижнюю губы и прищуривает коньячного цвета глаза. Это, и правда, становится интересным. Она не только беседует с неизвестной эпохой, таинственным десятилетием, но и с представителем факультета, в реальном времени с которым не смогла бы представить себя за непринуждённой беседой, сидя за библиотечным столом. Прервать переписку? Сослаться на позднее время и вернуться к подготовке? Разумно, но не желанно.
Гвиневра: «Ладно, хитрый змий, как я могу тебя отблагодарить за решение задачи?»
Буквы проявляются, как искры на небе от фейерверка и распадаются так же быстро, оставляя за собой учащенное сердцебиение:
Ланселот: «Поцелуем?»
Гвиневра: «Самому не смешно»? — А рука тем временем волнительно дрожит. — Как мне тебя поцеловать? Отпечатать помаду на странице тетради?»
Ланселот: «Ты хоть и гриффиндорка, но довольно смекалистая».
Гермиона встряхивает каштановой копной, сдувает отросшую чёлку и устало усмехается. Какая глупость. Он же просто над ней насмехается — не более. Да и разве это возможно? Хотя, если страницы переносят во времени чернила, почему бы им не перенести и след помады?
Гвиневра: «Ты сейчас серьёзно?»
Ланселот: «Почему нет? Боишься, что я затяну тебя в свое время?»
Ланселот: «С другой стороны я не против и встречи тет-а-тет, если наши эпохи совпадают».
Гвиневра: «Не боишься, что в твоем времени я старше тебя лет на сорок? Готов получить поцелуй от старой ведьмы»?
Ланселот: «Слышал, что истинная страсть женщины раскрывается только после ста пятидесяти лет».
Смех Гермионы переливается по библиотеке, и гриффиндорка осекается, оглядывается, преследуемая эхом собственного смеха, но никакого не находит. Она наедине со временем — прошлым или будущим. Так ли важно? Она нервно облизывает губы, недолго размышляет, вспоминая, что недавно приобрела у Фреда и Джорджа помаду с летающим эффектом — «смачный поцелуй». Достаточно оставить её отпечаток на странице, зеркале и иной поверхности, и кто его увидит — получит смачный, не забываемый поцелуй. Вот только помада осталась в комнате, и Гермиона спешно пишет.
Гвиневра: «Подожди несколько минут, я скоро вернусь».
Не дождавшись ответа, Гермиона вскакивает и бежит, как можно тише бежит в спальню для девочек: проносится по коридору, поднимается по винтовой лестнице, снова несется по коридору третьего этажа, называет пароль пышной даме, которая неохотно просыпается и сочно зевает, отворяя дверь. Уже на цыпочках проникает в комнату, к своей кровати и роется в прикроватной тумбочке в поисках «смачного поцелуя». Находит, сжимает в ледяной вспотевшей ладони и выходит так же на цыпочках — притаившись, не дыша, — чтобы сорваться вновь на бег в коридоре.
Никогда ни с кем она ещё не целовалась. Даже по-дружески в щеку. А потому приобрела шуточную помаду — а ведь она обычной даже не любила пользоваться, — чтобы на день Святого Валентина оставить поцелуй на валентинке.
Когда она возвращается в библиотеку, к одиноко заваленному столу, то видит открытую тетрадь, на страницах которой расцветают длинные, заумные строчки — невероятно мелким, но понятным почерком. Каждую заглавную букву, словно вензель, украшают завитки. Гермиона не верит глазам — половина тетради исписана кратким, но емким конспектом. Не решением задачи, а её объяснением.
Она восторженно читает каждое предложение, запоминает каждое словосочетание, внемлет каждому слову. А когда эта лекция, принесенная сквозь время на пожухлые страницы, заканчивается, Гермиона быстро красит губы и в нижнем углу страницы ставит отпечаток нежно-розового поцелуя вместо восковой печати.
Записи исчезают. Несколько секунд длится громкая тишина. На губах явственно чувствуется липкий, сладкий, химический привкус. А с ним –прикосновение к потертым страницам. Ее первый поцелуй? Гермионе неуютно, зябко, и она натягивает на пальцы мантию, пытаясь не представлять, как розовый отпечаток её девичьих губ взлетает со страниц и летит, летит, летит…
Ланселот: «Не могу перестать хохотать, ты действительно поцеловала тетрадь. Почему гриффиндорцы все воспринимают так близко к сердцу?»
И снова Гермиона вспыхивает — умеренным гневом, готовым сорваться неуместной колкостью.
Гвиневра: «А я не могу поверить, что слизеринец исписал половину тетради, чтобы помочь невидимой гриффиндорке по ту сторону реки времени!»
Ланселот: «В высшем обществе принято совершать акты безвозмездной благотворительности. И я только что исчерпал список добрых дел на этот год!»
Гвиневра:«Жаль, я не могу треснуть тебя этой тетрадью!»
Ланселот: «А у тебя красивая линия губ».
Гвиневра: «Это самый странный комплимент, который мне делали».
Ланселот: «Готов поспорить, ни одной девушке ни разу не делала комплимент магическая тетрадь».
Гермиона смеётся заливисто и легко, а настенные часы шикают на неё вместе с разбуженными портретами, чьи обитатели прикладывают указательные пальцы к губам.
Гвиневра: «Мне пора идти, иначе просплю первую лекцию».
Ланселот: «Так проспите, леди Гвиневра, поданные подождут, как ждал я».
А ему явно приносит удовольствие духовное падение даже незнакомого гриффиндорца.
Гвиневра: «Ты, конечно, змий, но не искуситель, не обольщайся».
Ланселот: «Воспользуйся моими знаниями с умом. Не прощу, если получишь низкий бал, у меня между прочим теперь всю ночь будет болеть кисть руки».
Гвиневра: «Приложил бы к больному месту поцелуй — и все бы прошло!»
Ланселот: «Боюсь, я бы не успел — с той скоростью, с которой ты поспешила меня отблагодарить».
Гермионе отчаянно хочется спросить куда попал поцелуй — в щеку, лоб или быть может даже губы? Или её невидимый собеседник в ужасе увернулся от «смачного чмока» как от Ступефая? И хочется и колется, но она сдерживается, понимая, что сгорит со стыда, увидев ответ, а её молчание заполняют следующие строки:
Ланселот: «Спокойной ночи. Жду результата».
Жду результата… то есть он приглашает продолжить переписку? В его времени что, больше заняться нечем, кроме как с тетрадью вести беседы? Гермиона мягко улыбается, смотрит как рассыпаются черным графитом последние строчки и запоздало желает ответной спокойной ночи, но ответа не получает. Разговор окончен. А глаза более не слипаются. Какое-то время гриффиндорка сидит за столом, изучая тетрадь — ни единой строчки, — применяет к ней заклинания, сбрасывающее чары, но не находит подвоха. Это магический артефакт. Артефакт, который неукротимая любознательность на грани любопытства желает изучить. Познать, узнать, понять.
Но не стоит забывать, что любопытство и любознательность подпитываются разными чувствами и имеют разные последствия.
Любознательность приносит знания. Любопытство — проблемы.
С этой мыслью Гермиона складывает учебники, взмахивая волшебной палочкой, обратно в стеллажи, а вместе с ними прячет тетрадь там, где нашла — на верхней полке, под сводчатым потолком, глубоко к стенке, чтобы ни одна более <s>любопытная</s> любознательная душа не нашла артефакт, пока она не разберётся с чем имеет дело.
Сейчас её ждет на удивление крепкий сон, за которым последует скорое утро, что принесет ей долгожданный урок по трансфигурации, где она воплотит сорванные словно яблоки с дерева знания. Знания из тетради от человека по ту сторону реки времени, который из праздности и скуки, нечаянно или специально открыл тетрадь в нужное время и нужное место. Быть может, их нить оборвется, а может, она крепко затянется, сплетая одну тетрадь — две судьбы. Об этом она узнает завтра. Такое далекое, но одновременно скорое завтра.