7. Драгоценные подарки (1/2)

— Поможешь набрать воды? — Инар бросил на Али тягучий взгляд из-под ресниц и как ни в чём не бывало принялся обнюхивать всевозможные бутыльки с маслами, которыми можно всласть натереть тело. Он двигался плавно, больше не оглядываясь на боль и не стесняясь собственного тела — так хотелось вновь ощутить собственную красоту и силу. Настоящий жар чужого тела, безо всякой боли.

Али подавленно кивнул, стараясь не выдавать, как его расстроило наблюдение за экзекуцией над преступником, и отправился таскать тяжёлые ведра, чтобы отвлечься от юного сочного тела инкуба.

— Останешься со мной? Вдруг сюда зайдёт чужак, — Инар добавил пару ароматных капель в воду и плавно ступил в неё, усаживаясь в ванне. Он ополоснул ногу и закинул на бортик, начиная втирать ароматные смеси. Инкуб вскользь бросал взгляд на Али, а когда перекинул вторую ногу, томно спросил, играясь голосом: — Хочешь... коснуться? — на этот раз обжигающий взгляд был глаза в глаза, пробирая до самого нутра и притягивая к себе.

Али с опаской взглянул на него, бросил острый обжигающий невинным желанием взгляд из-под длинных, как у самого Инара, ресниц.

— А мне можно?.. — юный кочевник облизал свои тёмные губы, глядя на губы инкуба. Теперь мягкие и пухлые они были притягательнее для него, чем самые сочные плоды, которые он видел сегодня на рынке. Но почему омега предлагает ему прикоснуться? И к чему именно? Али в панике обежал его взглядом от волос до кончиков пальцев на ногах.

Видя эту растерянность, Инар мягко улыбнулся и протянул к юному альфе руку, уложив на неё голову.

— Можно. Подойди же. Дай руку, — он склонил голову так, чтобы открыть шею взгляду, и жадно втянул носом невинное желание альфы.

Али приблизился и коснулся его руки, сглатывая. Нежный запах масла, ароматные испарения только сильнее кружили голову. Али провёл пальцами по ладони к запястью, невольно косясь на стройные ножки на бортике.

Продолжая улыбаться, Инар прикрыл глаза, впитывая каждое осторожное прикосновение, а затем подтянул ладонь Али к лицу и прижался щекой, будто удерживая альфочку на месте. Вздыхая, инкуб приоткрыл рот и будто бы случайно коснулся губами пальцев. Ему безумно нравилось осторожное внимание альфы, поэтому его аромат смешался с запахом масел.

Али потрогал кончиками пальцев его губы, пухлые, созданные для поцелуев.

— Ты прекрасен, — мальчишка смотрел на инкуба как зачарованный. — Я бы хотел защитить тебя ото всех, кто только подумает к тебе прикоснуться с дурным желанием. Я убью их на месте, даже ценой своей жизни!

— Ты настоящий альфа, настоящий воин, — горячо пробормотал Инар, приподнявшись в ванне так, чтобы открыть грудь и бегущие вниз капельки воды. Али говорил искренне и оттого сильнее хотелось унести его на волнах наслаждения. Не говоря больше ни слова, инкуб обнял мальчишку за шею и влажно коснулся поцелуем губ, позволяя лишь ощутить этот жар.

Али сморгнул, глядя на смуглую грудь инкуба, на которой блестели капли воды, на вызывающе торчащие соски, теперь, после лечения Салазара, целехонькие. И охнул, когда инкуб поцеловал его. Для Али это был первый поцелуй. Омега оказался таким сладким, таким манящим... Али, наплевав на то, что хозяин мог их за это наказать, с отчаянной решимостью обнял его за голые плечи, неумело, но пылко целуя в ответ.

Инару кружило голову то, как юный альфа тянулся к нему, как сходил от него с ума, при этом оставаясь осторожным. Не отрываясь от губ, инкуб невесомо скользнул руками к одежде, на ощупь ловко оголяя ниже пояса.

— Прошу, Али, искупайся со мной, — горячо зашептал Инар, касаясь губами ожогов на лице, прильнув к рукам альфы и убрав ногу с бортика.

Али прикрыл ладонью свой член, постыдно торчащий вперёд. Если он заберется в ванну к Инару, возможно они соединят свои тела... От этого предположения голова кружилась ещё сильнее, но юный альфа решился и, всё ещё прикрываясь, стесняясь показать свою плоть омеге, перекинул ногу через бортик и смущённо уселся перед ним.

Инар вытянул ноги рядом с альфой, касаясь его и лукаво разглядывая из-под ресниц. А затем сместился вперёд так осторожно, словно был рядом с испуганным зверем.

— Ты красивый альфа. К чему это стеснение? — инкуб прижался к нему, обнимая рукой за шею, окутывая ароматом и вновь целуя. Свободной рукой Инар скользнул вниз, переплетаясь пальцами с Али, а потом вместо него обхватывая ствол и делая неторопливое движение вниз.

— Альфа... не должен быть красивым, — выдохнул мальчишка, держа свою руку рядом, словно чтобы в любой момент остановить сладкую ласку. — Иначе... его враги захотят опустить его, обесчестить... Я... не должен быть как шлюха. Омег берут по любви и для потомства, а альф...

Али застонал, захлебнувшись этими ненужными словами. Но это и правда давно его терзало, что проклятая красота делает его похожим на шлюху.

— Ты окрепнешь. И будешь сильнее любого альфы, — успокаивающе шепнул Инар и щекотно погладил большим пальцем головку. Инкуб приоткрыл рот, впитывая жар чужого тела, наслаждаясь им и усиливая. Он сладко выдохнул на ухо Али и аккуратно приласкал под членом, едва сдавливая там, где должен был раздаться узел. — Ты уже настоящий альфа, осталось чуть-чуть подрасти, — Инар задрожал, переполняемый желанием, и коротко всхлипнул в плечо мальчишки.

Али, судорожно вздохнув, нашёл его губы, целуя увереннее, его плоть в ладони инкуба уже стала твердой, как камень. Мальчишка обнял Инара, поглаживая гладкую нежную кожу, робко трогая губы языком.

Инкуб приоткрыл рот навстречу, прихватывая кончик языка альфы и приглашая толкнуться. Он жался к мальчишке кожа к коже, смазка текла в воду, распространяя аромат. Инар подался назад, чтобы упереться в бортик спиной, и увлёк Али за собой, сжимая член. Осознание, что именно он поможет стать кочевнику мужчиной, будоражило кровь — Инар со сладким стоном стиснул мальчишку в объятиях и согнул ноги, закинув на бортик, раскрываясь перед альфой.

У Али даже зубы застучали из-за дрожи от охватившего его волнения. Развратно расставленные ножки, расставленные перед ним... Но в воде, белой, почти как молоко, не было видно ничего между стройными бедрами. Плеснув водой, Али потянулся к Инару, навис сверху, тяжело дыша, и уперся членом ему между ног, под яички. Головка скользнула по сгибу ноги, но всё же потом нашла нужный путь.

Инар выгнулся, закинув голову, и чистый стон нарушил ночную тишину. Он едва поджал ягодицы, но тут же расслабился, чтобы не мешать альфе или не отпугнуть его.

— Али... — у инкуба перехватило дыхание, он словно в тумане скользнул взглядом по его лицу и приоткрыл рот, счастливо выдыхая. Аккуратно поддав бёдрами навстречу, Инар обнял альфу, вновь оказавшись с ним нос к носу, целуя голодно.

Али застонал, едва на падая на инкуба. Его член буквально втянуло внутрь горячей попки. Всё ещё дрожа, он задвигал бёдрами, поднимая волны в ванне, выплескивая воду на пол. Двигался он довольно быстро, вколачивая член в Инара, срываясь в это сумасшествие.

Инкуб предчувствовал, что юный альфа будет пылким, но не знал, насколько, поэтому сейчас тёк ещё больше. Он коротко, чувственно постанывал, разводя ноги шире, извиваясь от каждого толчка и испытывая наслаждение, которое ничем не напоминало пережитую боль. Острое удовольствие было почти непривычным, таким притягательно-вкусным, что Инар судорожно сжал член мальчишки и бесстыдно кончил в воду с коротким вскриком.

Али не остановился, лишь ускорился, теснее прижимаясь к инкубу. Резко сев, он утянул омегу с собой и продолжал натягивать на свой член, шумно дыша. Его скулы лихорадочно алели, длинные ресницы отбрасывали на них дрожащие тени.

Али кончил с протяжным хриплым стоном, обильно наполняя инкуба. Эта разрядка была куда мощнее и приятнее, чем те, что он испытывал раньше, дроча самому себе тайком от других. Али вцепился в омегу, у него не сразу вышло прийти в себя.

Хотя это было безумно сложно, Инар надавил юному альфе на плечи, соскальзывая с члена, чтобы избежать сцепки, но не отстранился. Улыбнулся томно и приник к алеющим губам Али, мешая восстановить дыхание, чувствуя, как вода наполняется его смазкой и семенем альфы. Инкуб гладил разгорячённое тело, целуя обожженное лицо, а после утомлённо вздохнул и устроил голову на плече Али.

***</p>

Вивьен, путаясь в собственных ногах, пошатываясь, вошёл в комнатку для рабов и с грохотом бросил своё тело под ноги Лаккари.

— Не предлагаю, тебе надо быть красивым, — пролязгал он, покачав бутылкой с мутной жидкостью. Даже лёгкий душок из горлышка красноречиво говорил о её крепости. — Завтра бы ты от этого ползал.

Вивьен приложился к бутылке, втягивая жидкость внутрь через стилизованный рот на маске.

— Принц Джари и его воины славные ребята, — поделился он. — Но сплетники хуже брюхатых омег на базаре. Ты, птичка, мне больше нравишься. С тобой и останусь.

Вивьен осторожно погладил четырёхпалую лапку.

Лаккари дёрнулся, с опаской косясь на пьяного Вивьена, который был гораздо сильнее и мог сотворить с ним что угодно, даже навредить. Но стоило железному омеге погладить лапку, как всё тело тут же расслабилось. Лаккари невзначай выпрямил и вторую ногу, подставляя под железные пальцы.

— Мне нельзя крепкие напитки, — тихо проворковал Лаккари и растопырил Вивьену лапку, посчитав, что это неопасно.

— Певунчик, — усмехнулся Вивьен. — Нежный и хрупкий... Надеюсь, хозяин будет беречь тебя. Я тоже был таким... Нет, даже более уязвимым. Умирающий цветок. Вот моё прежнее имя. Расскажи свою историю, Певунчик.

Железная рука нежно гладила лапки, надавливая между пальцев, чтобы они растопыривались, и ласкала между ними.

Лаккари тихо вздохнул, нежась от прикосновений, а потом в сочувственном жесте аккуратно прижал лапку к железной щеке.

— Моё имя Лаккари. И я очень хочу спеть для тебя, — он сдвинулся, изящно обнимая Вивьена лапками, чувствуя неожиданно ясность и покой от близости с железным омегой.

Вивьен кивнул, разрешая. Он вытянулся на полу, лязгнув голой пяткой по каменной плитке.

— Спой. Только не обижайся, если я задремлю и начну храпеть — мне надо гортань поправить, в плену возможностей не было. И я всё ещё хочу послушать твою историю.

Пристроив лапку у себя на груди, Вивьен продолжал её поглаживать.

Лаккари прикрыл глаза, и трепещущая печальная мелодия полилась с губ, погружая самого омегу в воспоминания. Когда она закончилась, он нервно сжал лапки и сцепил руки, опуская взгляд.

— Нас с братом украли у родителей ещё в детстве. Причём меня прихватили случайно, — Лаккари с силой сжал пальцы на лапках, сдерживая судорожный вздох. Он никому не рассказывал о себе раньше, и возможно, это внутреннее освобождение было необходимо. — Он был красив. С крыльями. Ярким оперением. Но не умел петь. Мой народ... есть такие, как я, без крыльев, певчие. А есть как брат, очень красивые, они могут летать и танцевать в небе, — Лаккари закрыл лицо руками и крупно вздрогнул.

Вивьен погладил сжавшиеся лапки, чтобы они расслабились.

— Ты тоже красивый, — пробормотал он, стараясь не вспоминать про собственных братьев. — У тебя медоточивый голос, разлитое в воздухе наслаждение, которым можно дышать.

Он поднял на него отливающие медью глаза.

— Продолжай.

— Никто раньше так не говорил про мой голос, — тихо признался Лаккари и опустил руки. Одна лапка благодарно обхватила Вивьену запястье. — Нас забрали маленькими, и мы почти ничего не умели. Торговцы схватили брата, чтобы продать, а я просто попался рядом, — омега вздохнул и негромко продолжил: — Я не хотел умирать. Я не хотел боли. Было страшно, очень, и ночами я едва слышно пел от тоски, но об этом узнали, — Лаккари не выдержал и сполз ниже, чтобы обнять Вивьена дрожащими руками, несмотря на запах спиртного. Он доверчиво прошептал: — Меня продали раньше брата. Дороже. Они видели, что он танцует в небе недостаточно хорошо, но его просто от страха не слушались крылья.

— Ты не знаешь, что с ним было дальше? — сочувственно спросил Вивьен. Обычно он уходил от объятий, но сейчас был пьян, к тому же певунчик был несчастнее него.

— Не знаю... боюсь узнать, — с печалью в голосе признался Лаккари. Он не был наивным и видел, как может обходиться тот, кто покупает рабов. На собственной шкурке омежка знал, как бывает больно. — За себя я перестал бояться. Я знаю... как себя вести.

Вивьен качнул головой. Ему было знакомо это ощущение. Весьма обманчивое, надо сказать. Когда ты раб, ты ещё не можешь сказать, что уже познал худшее, пока жив.

— Что с тобой было дальше? Ты многое пережил…

— Первый хозяин пытался заставить меня петь, — с дрожью признался Лаккари, потому что это время было самым тяжёлым. — Но я не могу это делать по приказу, поэтому меня быстро продали дальше как бесполезную вещь, — он судорожно вздохнул, сдерживая неясный порыв заплакать.

Вивьен приласкал его лапки.

— Не держи в себе слёзы, — посоветовал он. — Плачь, если можешь. Невыплаканные слёзы рвут сердце. Оставь все тяжёлые воспоминания этой ночью, раз у тебя начался новый виток жизни. Может, он будет лучше.

Вивьен усмехнулся — будто лязгнул железный засов — и глотнул ещё пойла из бутылки, проводя пальцами свободной руки по дрожащим лапкам.

Лаккари сморщился, но как бы он ни пытался сдержаться, разбуженные воспоминания и давно забытая ласка заставили громко всхлипнуть. Омежка прижался к Вивьену, содрогаясь и даже не замечая запах алкоголя. Лаккари цеплялся за своего слушателя как за единственное тёплое и живое существо, которое проявило к нему интерес и сострадание. Рыдая, он издавал режущие болью трели. Всё ещё прерывисто дыша, Лаккари вскоре затих от накатившей усталости, только мокрые щёки напоминали о внезапной вспышке.

Вивьен клевал носом, но спать не хотел. Ночь, холодная и промозглая на краю пустыни, где он ночевал в клетке среди других чудищ Шаара, во дворце была мягкой, словно бархатной, и душистой. Ей можно было наслаждаться как освежающим шербетом после жаркого дня.

— Рассказывай, Певунчик, — подбодрил он омегу. — Ночь долгая, дна в бутылке пока не видно.

— До мага у меня был ещё один хозяин, — Лаккари гладил Вивьена, чтобы вспоминать не было так больно. — Меня везли очень долго, я успел подрасти. Там было гораздо холоднее. Мой хозяин... бета. Владел... домом для утех, — едва разлепляя губы выдавил Лаккари. — Он знал особенности моего народа и взял для пения. Чтобы оно разжигало желание в других, — омежка глубоко вздохнул. — Я выступал в одеяниях, которые скрывали моё тело и почти всё лицо, кроме рта. Я сразу рассказал ему, что могу петь только по вечерам и ночью... но он не был против, рассказывая всем, что приобрёл меня с ужасными ожогами и шрамами — никто не хотел заглянуть ко мне под одежду, но потом... — Лаккари ненадолго затих. — Я ведь успокоился. Смирился с такой жизнью. Но человек, который обратил внимание на мой рот, был очень богат, хозяин не пытался его отговорить, только посоветовал не снимать с меня одежду, когда пересчитывал монеты. Я... я так долго не мог после этого петь! — обвиняюще вскрикнул омежка и затрясся, на этот раз рыдая молча.

Вивьен кивнул. Его в рот не трахали никогда, но он слышал, что горло вполне может пострадать.

— И после этого тебе приходилось обслуживать посетителей борделя уже не пением? — вздохнув, предположил он, представив безголосого Певунчика.

Железные пальцы скользнули по тонкой ткани халатика Лаккари и за талию подтянули того ближе. Вивьен сочувствовал ему, понимая, какой ужас тот испытал, оказавшись неспособным петь.

— Рассказывай все, Певунчик, — попросил он. — Я никому тебя не сдам. Я не болтлив.