Ход четвертый – Закон (2/2)

Гай криво ухмыльнулся, оттолкнул его к Стасу импульсом чистой силы, и с тяжелым вздохом пошел к двери, на ходу вытягивая из ножен меч.

***

Он еще чувствовал запах крови и практически ее вкус на языке, когда они вышли на эту опушку, хотя прошел почти день, хотя они даже ночевать не остались в той деревне, несмотря на то, как уговаривали — и староста, и кузнец, и даже трактирщик, вернувший им плату и еще чуть-чуть и отказавшийся брать деньги обратно. Илай чувствовал их страх, каждый оттенок вкуса, и понимал, почему Гай отказался.

Деревенские пребывали в ужасе, благоговейном и всеобъемлющем от начала и до конца, хотя, признаться, Илай не вполне был уверен, с чего все началось. Иногда казалось, начало этого приключения потеряно в веках, иногда — оно где-то там, где юный принц, сбивая подсвечник, поднимается с кресла, понимая, что это его последний вдох, иногда думалось, что вот же. Вот оно. Так было и там, когда Гай его оттолкнул, а он едва не ударил, едва, но увидел блеснувшую сталь, почуял смерть, а потом — пришли запах и вкус крови. Такие свежие, такие чистые, такие…

Илай не мог найти слов, его терзала жажда, которой он не знал раньше, и он лишь боролся с ней, глядя, как Гай убивает, мечом и магией, глядя, как умирают воины, послушные его воле, его руке, его силе. Тьма билась и крепла, Тьма оплетала их всех и деревню единой сетью, и Илай мог потянуть за нить и закончить все это одним ударом, втянуть всю эту силу в себя. Мог — но не делал. Он просто смотрел.

Смотрел, пока все не закончилось.

Темную девочку они отвязывали вместе, та смотрела испуганно и дичась, исподлобья, из ее глаз катились крупные слезы, и она не могла выговорить ни слова, сбиваясь на всхлипы и тяжелые рыдания, и вместе с ней плакал Ларрэ, плакал и исцелял, даже грань сменил на серую по тихой просьбе самого Илая, а Гай тогда уже отошел, уже втолковывал что-то деревенским, пока младший из магов забирал лошадей.

У Гая выходило, что воины ошиблись и упорствовали в своей ошибке, которую он исправил. Староста не спорил с ним, лишь кивал, как деревянный болванчик, да так торопливо, что казалось голова вот-вот отлетит и покатится по земле.

Тела Гай сжег, и Илай не стал лезть, лишь спас украдкой один из светлых артефактов, простую подвеску на длинной цепи, да сунул его спасенной девочке с наказом носить не снимая. Говорить светлым, что она и впрямь темная, коль те не догадались и убедили себя в обратном, Илай не собирался. Ни к чему.

И они не остались. Как деревенские ни уговаривали, они не остались. Но и до сторожки никакой не поехали, конечно. Скакали сколько могли, пока не свалились уже почти с коней и не разбили подобие лагеря в чаще меж деревьев. Светлые спали, истощенные днем и всем случившимся и неслучившимся, а он лежал без сна. Его преследовала кровь.

Ее вкус. Ее запах. Ощущение ускользающих, словно меж пальцы жизней и кровь, кровь, опять и снова — кровь. Илай не мог спать, она приходила к нему и шептала что-то неразборчиво зовущее. Илай не мог бодрствовать и пребывал где-то между, запутавшись меж сном и явью, раз за разом облизывая губы и ощущая сладко-соленый металлический привкус, что не исчез даже с рассветом, даже с подобием завтрака, сооруженного из остатков припасов. Кровь словно шла за ним, с ним.

Звала, вела, ластилась.

И он чувствовал ее, чувствовал ее запах и вкус, даже выезжая на эту опушку, и вовсе не помогало, что солнце уже совсем не грело, что светлые отчего-то избегали использовать силу, а щиты свои вчерашние Гай уже снял. Илай многое отдал бы сейчас за ощущение опаляющего пламени, скользящее по коже. За, по крайней мере, хоть призрачный шанс, что оно отогнало бы этот навязчивый морок, это безумное желание повторить все снова, но в этот раз самому. Но светлых арканов не было, не было ни боли, ни ожога, лишь иллюзорные аромат и вкус, воспоминание, которое сводило его с ума, пока не исчезло вдруг, сменившись запахом гари.

Паленое дерево, каленое железо, сожженная плоть — Илай различал их так, словно видел, хотя впереди еще не было ничего, кроме деревьев. Он почти хотел попросить свернуть, почти хотел остановиться, но остальные словно бы и не замечали ничего. Быть может, потому он ничего и не сказал.

Следующими были крики. Он подумал бы, что детские, если б не все деревни и села, что они проезжали. Кричала скотина, кричала так, словно кто-то забивал на их глазах их же товарок, и тут уже старший из магов нахмурился, перехватил крепче поводья, но все же поехал дальше, и все последовали за ним. Илай тоже последовал, хотя запах невыносимо забивал ноздри, не давая различить почти ничего, заслоняя собой ароматы травы и даже совершенно неистребимый, казалось бы, конского пота.

Корову он увидел первой. Потом ворота, покосившиеся и почерневшие от гари, но сначала — сначала была корова, коричневая и какая-то слишком маленькая что ли, она стояла привязанная к вкопанному в землю столбу ограды, проломленной и справа и слева, но столб стоял, а вместе с ним стояла корова и механически пережевывала пук травы. А вот потом он увидел ворота, а потом то, что лежало за ними.

Ларрэ вывернуло, Илай слышал звуки, почти сливающиеся с надсадной тризной домашней скотины, но не озаботился даже обернуться, чтобы поглядеть успел ли целитель слезть с коня или хоть отклониться: он не мог отвести взгляд от того, что лежало впереди. От деревни. От того, что некогда было деревней.

Не мог не смотреть на почерневшие остовы домов, вроде бы крепкие, но тронь — и рассыплется, с обвалившимися крышами и мертвыми провалами окон. Не мог не видеть упавшие, раскатившиеся по бревнышку стены, и бревна те тоже были полизанными пламенем, а то и сожранными вовсе, до черного, жирного пепла.

Пронзительно завопила коза, задирая морду к небу, и Илай резко сжал пальцы обрывая этот крик вместе с нитью ее жизни вспышкой силы. Животные наконец замолчали, все. А люди и не кричали.

Они лежали на улицах. Лежали там же, где настигла их смерть, в тех же позах, лицами в землю или глядя в небо пустыми, словно бы изумленными глазами. Зарубленные и сгоревшие, пытавшиеся отползти или погибшие на месте с первого удара. Илай чувствовал их смерти, каждую и все. Илай чувствовал память о страхе, о всепоглощающем ужасе и чужой холодной воле.

Нестерпимо сильно пахло гарью.

Остаточный светлый фон жег кончики пальцев и обдирал глотку.

Он увидел разницу, как только почувствовал это: смог разобрать, где уничтожал дома и людей огонь магический, наведенный, а где истинный, порожденный не силой, но человеком. Хотя — за обоими видами пламени стояла человеческая воля.

— Это… — начал младший из магов и замолчал, опустив взгляд на собственные, вцепившиеся в седло руки. Повернувшийся к нему было Илай, отвел глаза тоже, пытаясь найти хоть пятно зеленеющей травы, хоть что-то не замаранное кровью и пеплом.

Не получалось.

Ветер взвился и затих, швырнув под копыта коня грязно-серую, обугленную тряпку, на которой он едва-едва, лишь зная, что там должно быть, смог рассмотреть абрис темного знака. Того самого, что вешали люди в своих избах, того самого, что царапал ему взгляд всякий раз, когда попадался. Сейчас оцарапало тоже, показалось тонкой издевкой. Вечная жизнь, жизнь после смерти, символ немертвых, но и не живых.

Если то пророчество, о ком оно?

Неупокоенными душами встанут былые жители этой деревни и станут преследовать своих убийц? Или это их заведет дорога в мир Хозяйки Смерти и Судьбы, Матери Тьмы?

— Нам стоит продолжить свой путь лесными тропами, — вдруг произнес Гай, неожиданно громко и неожиданно ровно. Илай даже развернулся, да все они развернулись, но на лице мага не было ничего, кроме спокойной уверенности, словно бы рядом не рыдал в промежутках между приступами дурноты Ларрэ, словно бы вовсе не трогал его вид этой истребленной, сожженной деревни. — Мы найдем припасы и сменную одежду в ближайшей сторожке и попробуем добраться до Вешны, больше не останавливаясь в селениях. Стас, — младший из магов вскинулся на зов. — Помоги Ларе. Илай, — Гай окинул его тяжелым взглядом и качнул головой, — никакой магии, даже серой. Это — понятно?

— Да, майстер, — откликнулся Анастас, помедлив едва ли секунду.

Илай сжал зубы, но все-таки кивнул.

— Хорошо, — Гай сжал ладонь в кулак и по деревне пронеслась волна светлого пламени обращая в пепел, лежавшие на земле тела. — Тогда вперед, за мной.

Он тронулся с места, прямо туда, прямо сквозь ворота, словно не стояли по обоим сторонам остовы обгорелых домов, словно не фонило смертью будто из самой земли. Илай смотрел туда на серую пыль и черные хлопья, на пятна чистой, но выжженной, пересохшей земли, и видел, словно наяву, лежащие там, недвижные в настигшей их смерти, тела людей. Тех, кто некогда были людьми. Живыми.

Он проклял бы их убийц, проклял бы навек и их самих и весь род и потомков на десяток, сотню колен вперед, но пальцы кололо злым Светом, а горло жгло, а широкая спина Гая маячила впереди, и отчего-то Илаю казалось, что в этот раз старший из светлых магов не станет сдерживать удар.

Поэтому он ничего не сделал.

Но и глаз, проезжая сквозь сожженную деревню, в отличие от Ларрэ, Илай не закрывал.

Настанет день, и он найдет их. Каждого из тех, кто рубил, колол и резал на этой земле ее хозяев. Каждого из тех, с чьих пальцев срывались струйки силы, от которых занималось пламя. Каждого из тех, кто разводил живой огонь. Настанет день, и каждый из них заплатит виру за этих людей, за это место своей жизнью.

Да будет Тьма свидетелем его слову.

На миг показалось, что ветер донес до него тонкий и звонкий девичий смех. Илай завертел головой, но вокруг не было живых, никого из живых, если не считать притихшей скотины. Послышалось.

Как кровь забивала ноздри и отдавала металлом на языке вчера — да еще час тому — так теперь прилип к нему запах гари. Не исчезал и не выветривался, вился вокруг, стелился шлейфом и оживлял с каждым вдохом образы виденного там, в той деревне, в том, что осталось от той деревни. Илай дышал поверхностно и неглубоко, пытаясь вспомнить не пропитанный ничем воздух и всякий раз проваливаясь. Тьма пульсировала в сердце, пытаясь вырваться на волю, растечься по венам, исполнить данную клятву прямо здесь и сейчас, пока не отъехали слишком далеко, пока мог он еще отловить следы сотворивших это в мире. Он не поддавался, но сопротивление не становилось легче.

Сторожка появилась перед ними почти внезапно. Спрятанная меж деревьев, укрытая опавшей листвой и потемневшая от времени, она сливалась с фоном так, что не найти, если не знать, что ищешь. Илай привязал коня вместе со всеми и со всеми же вошел внутрь.

Хижина не отличалась от предыдущей, где были они после памятной поляны и выплеска силы, совершенно такая же, даже предметы все на тех же местах. Гай прошел мимо, сила расходилась от него волнами, опаляя кожу, но не проникая внутрь и не прилипая к телу, как щиты. Просто словно уничтожая что-то. Илай дождался, пока волна спадет, осторожно вдохнул и понял — что.

Запаха больше не было.

Ларрэ зарыдал с новой силой, младший из магов обнимал его, пытаясь успокоить, а Илай дернул плечом и отвернулся. Самому-то спокойствия недоставало, куда ему еще лезть в расшатанные нервы эмпата, отчаяние которого и так разлилось по языку тошнотворной горечью, едва пропал привкус гари. Он пошел к полкам, пытаясь отвлечься, и начал осторожно, кончиками пальцев, без единой капли даже серой силы перебирать баночки и свертки. Часть составов он узнать не смог, либо емкости были непрозрачными, но часть оказалась вполне знакомой по урокам из той, прошлой — не его — жизни. Исцеляющие зелья, мази, стимуляторы, один из которых Илай даже помнил по кажущемуся чужим опыту: частящее сердце, блики перед глазами и мир, кажущийся замедленным. Иной флакон заставил его остановиться, фыркнуть. Жидкая страсть, здесь, серьезно? Он опустил голову, едва сдерживая смех и практически почувствовал на себе задумчивый взгляд Гая.

Флакон Илай сунул за пояс едва тот отвернулся.

Шутки Высокого двора плохо подходили для смертных, но коли расставаться им через неделю, отчего бы и нет. Напоследок. Илай представил себе снедаемых неутолимой страстью человечков и полуэльфа и фыркнул снова, опускаясь на пол у стены, ровно в том же месте, где сидел в прошлой хижине, сперва почти поглощенный собственной силой, а после — слушая дурацкое подобие суда в исполнении смертных. Если этому вечеру тоже суждено было закончиться смертью, Илай предпочел бы жертвой Анастаса. Юный человеческий маг раздражал самоуверенностью и наигранным благородством, фамильярностью и дерзостью. Право, даже старший из магов был воспитан лучше. Хотя бы не касался без спроса и без повода.

— Мы так все и оставим? — услышал он вдруг и вздрогнул, открывая невесть когда закрывшиеся глаза.

Ларрэ смотрел на Гая с невозможной надеждой, которую отражал даже гнусавый от слез голос, и Илай моргнул раз, другой, пытаясь осознать, что пропустил. По всему выходило, что ничего, но тогда — к чему это? О чем?

Маг сперва непонимающе нахмурился тоже, но потом просветлел лицом и махнул рукой, прислоняясь плечом к стене и склонив к ней же голову:

— Скотину разберут из окрестных деревень или волки, Лара. Убивать их — это излишняя жестокость, особенно в преддверии зимы.

Он прикрыл на миг глаза и начал отворачиваться, сочтя видно разговор оконченным, но Ларрэ — нет. Ларрэ вскочил, словно не он только что рыдал в три ручья, словно не его чувства горчили в корне языка столь отвратительно (Илай поморщился и потер висок кончиками пальцев), и сделал два быстрых шага к старшему из магов:

— Гай, мы должны найти тех, кто это сделал! Вдруг они… — он задохнулся, сморщился, будто снова собираясь зарыдать.

— Орден, — вдруг сказал Гай, и Ларрэ замер с приоткрытым ртом и широко распахнутыми глазами, а Илай поклясться был готов, что выглядит немногим лучше. Что он… что? — Это был Орден, Лара. Суд Ордена и его кара. Нам некого искать, — Гай оторвался от стены и пожал плечами. — Стас, сходи за водой. Лара, иди с ним, умойся, прополощи рот. Илай, — маг посмотрел на него и пожал плечами снова, — помоги мне с ужином.

— Орден? — повторил Ларрэ растерянно, словно не услышав приказа. — Но, Гай…

— Лара! — маг ударил по стене раскрытой ладонью, и, казалось, та завибрировала. — Ты. Идешь. Со Стасом. Сейчас!

— Да, майстер, — целитель опустил голову и кивнул, прежде чем выйти из хижины следом за ожидающим в дверях Анастасом.

Илай успел заметить слезы в его глазах.

Илай успел почувствовать отвращение и болезненное разочарование младшего из человеческих магов.

Только от Гая не исходило ничего.

Старший из магов отвернулся, словно ничего не произошло, едва его товарищи (спутники? Подопечные? Ученики? Илай не был уверен, не теперь) покинули дом. Он, прищелкнув пальцами, развел огонь в покрытой копотью печке и сосредоточенно выкладывал засушенное мясо и мешочки с крупой и травами на узкий стол. Илай встал и подошел ближе, украдкой утащил одну из полос, сунул в наполнившийся слюной рот, почти не чувствуя вкуса. Маг обернулся на звук, дернул уголком губ в призраке усмешки и продолжил разбирать содержимое длинных полок.

— Орден? — рискнул спросить Илай, прожевав.

В ответ раздался долгий и тяжелый вздох:

— Городской мальчишка, а? — Гай продолжал смотреть на банки и свертки, и Илай видел лишь четкий профиль с глубокими, залегшими под скулами и на месте глазниц тенями. Пламя высветляло темные глаза, играло в них бликами, окрашивало почти золотом. — В Вешне такого не случалось уже столетие, если мне не изменяет память, а книги не врут.

— Орден сжигал города? — уточнил Илай и затаил дыхание, заметив, как закаменела спина мага, а ладонь зависла над одним из свертков.

— Закон гласит, — тяжело и очень-очень ровно начал тот после долгой паузы, — что всем, кто укрывает темного, кто заступается за него, дабы избежал тот справедливого суда и заслуженной кары, наказание едино — смерть. Закон гласит, что место, в коем произошло сие действо должно очистить огнем. Каждый из детей Ордена знает эти законы, и чтит их, и исполняет, как должно.

— Даже ты?

— Даже я, — маг обернулся, но лицо его почти полностью скрывали тени и заволакивала Тьма, сочащаяся изнутри. Илай чувствовал ее, как никогда раньше. — Особенно я. Хочешь спросить, сколько темных я убил и сколько сжег деревень?

Он чувствовал горечь. Не как от Ларрэ, не отчаянную. Иную.

Порождающую Тьму и питающуюся ей.

— Хочу спросить, отчего не убил меня, — отозвался Илай, ощущая разлитую по хижине недвижную силу, ощущая горечь, боль, зарождающуюся ярость.

Он ждал крика.

Он ждал удара.

Он ждал очищающего пламени и истинной смерти.

— Не знаю, — ответил Гай и отвернулся обратно к огню.

— Я больше не буду спрашивать, — парой невыносимо долгих мгновений спустя зачем-то пообещал Илай напряженной, застывшей спине старшего из магов, и он не ожидал никакого ответа в этот раз. Совершенно.

Но Гай рассмеялся.