Ход третий – Темное пламя (2/2)

Единожды использованная, она теперь звала, уговаривала, настаивала, будто холодная и предвечная Тьма обрела голос и шептала в уши непередаваемой мелодикой высокой речи, обещая власть, обещая спасение, обещая свободу.

Илай не слушал.

Так старательно не слушал, так старался разобрать слова магов, что даже не заметил, как дошли они до брошенных, но с места не сдвинувшихся за время их отсутствия коней, где Гай передал спящего ребенка не без труда вскарабкавшемуся в седло Стасу, который, не дожидаясь остальных, тут же сорвался с места. Копыта глухо ударили по примятой траве, землю, казалось, повело под ногами, и Илай зажмурился. Настойчивый шепот Тьмы на миг обратился почти в крик, но все же затих, а плеть опасно шевельнулась, но не ударила. Повезло.

Гай повернулся к нему, ощутив не то движение Тьмы, не то движение плети, смерил задумчивым взглядом и отвернулся, так ничего и не сказав. На одного из коней он посадил Ларрэ, на второго — помог забраться рабу.

— Шагом, — услышал Илай, и порадовался, что понял. Гай развернулся к нему снова и кивком указал на оставшегося коня. — Веди в поводу. За мной.

Согласия от Илая он дожидаться не стал, зашагал вперед рядом с едва держащимся в седле Ларрэ — но разве подвешенный аркан давал возможность отказаться? Илай вздохнул, подхватил поводья, хлопнул коня по шее и последовал за ними. Спину от чуждой, нависающей, пусть и спящей, силы жгло все сильнее, даже щиты не спасали, словно отступившая, вновь спрятавшаяся глубоко внутри Тьма обиделась на его бездействие и оставила его беззащитным вовсе. Но, нет, щиты были на месте, он чувствовал.

Только спину все равно жгло.

Десятком минут спустя Ларрэ пришел в себя достаточно, чтобы исцелять, и Илай едва не застонал от опаляющего ощущения чистейшего Света, стекающего с его пальцев. Целитель набросил пару арканов на себя, на раба, на Гая, а потом обернулся было и потянулся к Илаю, но замер, оборвал себя на середине движения и беспомощно, как-то обиженно хлопнул глазами. Илай на это лишь криво улыбнулся и вяло дернул плечом. Глаза резало от сияния светлой силы, не получившая свое Тьма бурчала и ворочалась в сердце, оставляя его усталым, почти бессильным и жаждущим лишь тишины и темноты, но незримая огненная плеть напоминала — не дождется.

Наверное, Илай был единственным из них, кто до сторожки едва добрел, чудом не свалившись по дороге. Наверное, это действительно отражалось у него на лице, потому что обернувшийся сразу, как позаботился об остальных, Гай нахмурился и отобрал поводья, каким-то необидным шлепком по спине отправляя его в сторону дома.

Плеть исчезла, но он не сразу это заметил.

Вернее, не заметил вовсе, с трудом перенеся себя через порог и забившись в самый темный угол под испуганным взглядом раба и обеспокоенным — Ларрэ. Тьма накатывала волнами и волнами же уходила, напоминая о детстве принца, об обретении Стихии и беснующейся добрый месяц силе. Сейчас было почти также, разве что менее явно, но болезненней в разы. Илай закрыл глаза и прижался затылком к стене, тяжело и неровно дыша. Ледяные обручи сковывали сердце и расходились, мельчайшие искры солнечного света, пробивающиеся сквозь ресницы, кололи глаза, что раскаленными спицами, а воздух обдирал горло, словно он пытался проглотить горсть песка.

— … ты, — едва расслышал он, болезненно зажмурился, тряхнул головой и попытался сосредоточиться. Мир ускользал, он снова слышал напевный шепот Тьмы, но на щеку легла чья-то ладонь, и он подался к прохладной коже перчатки едва ли не всем телом, пытаясь сосредоточиться на этом ощущении, остаться в реальности. — Обнови щиты, — видимо повторил Гай, Илай послушался. — Знаешь более сильные? — он попытался кивнуть, но не смог и только крепче прижался к ладони. — Делай, если знаешь.

— Они… — голос скакнул от тонко-высокого к застрявшему в горле хрипу, Илай сглотнул и попробовал снова. — Это не просто щиты.

— Делай, — повторил маг, словно не его плеть висела над Илаем обещанием быстрой боли и бесславной смерти.

Именно тогда он понял, что плети — нет.

Странно, но совет-приказ человеческого мага помог, с третьим известным арканом дурнота отступила, словно смытая очередной волной силы, а Тьма выползла из сердца и разошлась по телу кристалликами льда в крови. Илай их почти чувствовал, но эти искры мороза несли блаженное облегчение и покой. Он открыл глаза, чтобы встретить внимательный взгляд Гая, который, впрочем, почти сразу криво улыбнулся, убрал руку и встал.

— Попробуйте отдохнуть, пока мы ждем Анастаса, — произнес он будто бы в воздух, будто бы по комнате не растекались Свет и обида Ларрэ и отчаянный страх безымянного раба.

Илай усмехнулся и закрыл глаза снова, игнорируя обоих и вновь дивясь густой Тьме за кипенно-белыми щитами старшего из магов. Это — и высшие арканы. Это — и печать Света. Это — и огненная плеть.

Это и изливающиеся из него потоки чистой силы, силы, что должна сжечь его первее прочих.

Как? Боги и Стихии, как?

Никто не ответил, но кто мог ответить ему в человеческом мире? Мире тех, кого, как известно, ни Стихии, ни Боги не слышат. Но те же Боги и Стихии, как не менее хорошо известно, слышат представителей его — Илая — народа везде и всюду, разве нет?

Над этим логическим казусом он и размышлял в полудреме, вернувшись в реальность лишь под звук чужих голосов. Разговор начался явно много ранее, чем он заметил, но судя по плачущему почти тону Ларрэ, не то чтобы он много пропустил. Не то чтобы он пропустил что-то значимое.

Не то чтобы он хоть что-то мог изменить.

— Лара, хватит, — Гай хлопнул в ладоши, прерывая поток слов целителя, и вздохнул, а Илай следил за ними сквозь ресницы, гадал, стоит ли просыпаться. — Первое. Да, парень — темный. Это достаточно очевидно после увиденного нами, и не стоит тратить время на обсуждение. Второе. Законы известны нам всем, они ни для кого не секрет. И мы здесь не для того, чтобы их переписывать, то дело совета Ордена и Великого майстера, не наше. Третье. Что мы будем делать? И вот это — то, почему мы здесь. Теперь я готов слушать. Стас?

Младший из магов погладил оголовье меча, посмотрел в угол, где сидел Илай, быстро окинув его взглядом, запрокинул голову и пожал плечами.

— По слову твоему, майстер, — он пожал плечами снова. — Я не видел от него зла за время нашего пути, но ты напомнил верно, законы нам всем известны. Если на то будет твоя воля…

— Мы не можем отвести его в Обитель! — перебил Ларрэ с такой горячностью, что Илай испытал почти прилив нежности к добрых пару месяцев мучившему его ежевечерне целителю. — Он ни в чем не виноват.

— Мы не вину его обсуждаем.

— Гай, ну Боги, Гай! — целитель всхлипнул. Илай не мог разглядеть слезы в его глазах вот так, но поставил бы жизнь, что они там были. — Да, Тьма есть зло, но он ни в чем не виноват! Он ничего не сделал нам, и ты сам сказал, он спас того ребенка уничтожив темных же! Он применил темную силу, но во славу Света!

Илай едва не рассмеялся.

— Я согласен с тобой, это говорит в его пользу, но…

— Гай, мы не должны везти его в Обитель! Боги, мы можем просто объяснить после, что он сделал, и показать им… — Ларрэ запнулся, смешался, замолчал, беспомощно глядя по сторонам.

— Показать — что, Лара? — Гай оторвался от стены и шагнул к опустившему голову полуэльфу. — Выжженную землю и пепел? Он не оставил от темных и кости, и, должен признать, я благодарен ему за это, но что ты предлагаешь мне показать отцам Ордена? Место выброса темной силы и ребенка, который помнит лишь, что был схвачен темными же?

«Да какие их них темные, Боги!» — мог бы вскричать Илай в ответ, но вместо того сидел, не говоря ни слова и притворяясь спящим. С защитой его справлялись вроде и без него самого, ненависти он не чувствовал ни от кого кроме раба (зато от того она была столь кристально чистой, невероятной на вкус, как сладости дворцового повара), а сам Илай не знал законов, о которых они говорили, и не имел ни малейшего аргумента в свою пользу. Хотя оставалась сила, родная Тьма, щекочущая кончики пальцев, и абсолютное отсутствие нависающего над головой, карающего светлого аркана.

— Гай, но что же… — Ларрэ действительно почти плакал, судя по голосу. Добрый мальчик.

— Ты за то, чтобы довести его до родного города и отпустить там, я понял, спасибо, Лара, — старший из магов вздохнул и повернул голову к рабу. — А ты?

Тот сглотнул и сжался под взглядом мага, но голову опускать не стал, даже страх перед хозяином не пересилил ненависть к темным, даже отчаянно кислящий на языке страх:

— Детям Тьмы должно предстать перед судом Ордена, великий, — дрожащим голосом произнес раб, и Гай дернул уголком губ в подобии улыбки. — Это закон. Закон людей и Богов, и кто мы, чтобы его нарушать.

— Что ж… — Гай вдруг улыбнулся шире. — Полагаю нам повезло, что я майстер Ордена и его карающая длань, — Анастас вдруг вздрогнул, резко поднимая голову и глядя на старшего мага широко раскрытыми в изумлении глазами, — и вправе судить от его имени. Я вижу в нем Тьму, но не вижу в нем зла. Оправдан. Мы доведем его до родного города, как желал целитель-подмастерье Лара Линн, и там наши пути разойдутся. Если Боги сведут наши дороги снова, если будет на то их воля — будет новый суд и новый приговор. Я сказал.

— По слову твоему, майстер, — отозвался Анастас после долгой паузы.

— По слову твоему, — как-то неверяще эхом откликнулся Ларрэ, и Илай слышал облегчение в его голосе, слышал надежду.

— Нет, — негромко, но решительно произнес раб, и в этот миг Илай ощутил почти уважение к нему. — Нет, великие, даже если будет на то ваша воля. Я не могу.

— Тогда уходи, — ответил ему Гай все с той же улыбкой. — Уходи и молчи о том, что видел.

Раб быстро кивнул, собрался и направился к двери, почти спотыкаясь о зазоры меж досок пола, направился, прихватив с собой лишь плащ да кожух с водой. Он торопился, он спешил, как мог, но Илай чувствовал сладость и металл в воздухе, предвестники чужой смерти, видел взгляд Гая, задумчивый, холодный, расчетливый. Илай знал, что рабу — не убежать. Знал, что рабу — не жить. Знал, что ждет его и от чьей руки.

А еще — кислая горечь на небе и в основании языка, дрожащая, неверная, ускользающая.

Раб по имени Дайн это тоже знал.

***

В лесу было тихо, но сегодня эта тишина казалась Дайну тревожной и пугающей. Он вслушивался в каждый шорох, в каждый птичий крик, но лес молчал, словно бы отвернувшись от бывшего раба. Дайн бежал так быстро, как только мог, и все равно был не в силах обогнать тишину, не в силах был оказаться там, где лес жив, где лес поможет и спасет.

Так бывало раньше, но никогда прежде при этом ему не было так страшно.

Темная тварь. Кто б сказал ему, что тот найденыш окажется темной тварью, способной походя убить с дюжину подобных себе. Кто б предупредил, что тьма будет окутывать его, истекать из него, а темные глаза источать равнодушный холод. А главное — самое главное — кто б поведал рабу Дайну, что истинные светлые маги, служители и братья Ордена, могут решить сохранить темному жизнь. Могут решить, что темный достоин жизни и свободы.

— Нет, — сказал он майстеру Гаю и майстеру Анастасу двумя часами ранее. — Нет, великие, даже если будет на то ваша воля. Я не могу.

— Тогда уходи, — ответил ему Гай. — Уходи и молчи о том, что видел.

Дайн кивнул, собрался и побежал. Потому что в глазах майстера Гая не было ни тепла, ни добра — лишь расчетливый, равнодушный холод тоже. С такими глазами хозяин запарывал рабов своих насмерть, лениво кладя удар за ударом, пока то, что некогда было человеком, не прекращало кричать, скулить и хрипеть. Запарывал — и требовал вина. Дайн наливал, кубок за кубком, моля Богов лишь о том, чтобы не оказаться прикованным там же, чтобы не его спину терзал кнут, чтобы не его тело оттаскивали потешающиеся охранники. И Боги были милостивы к нему. До сего дня.

Говорили, Тьма меняет людей. Единственное, о чем молился Дайн сейчас — выбраться из леса, дойти до Сиала, до храма дойти и кинуться в ноги настоятелям. Лишь бы позволили укрыться под рукой Богов, лишь бы приняли и не прогнали. Лишь бы дойти.

Лес молчал. Дайн остановился у раскидистого дуба: отдышаться, глотнуть воды, прикрыть на миг глаза и взмолиться совсем уж отчаянно, всем сразу — и Светлым, и Темным, коль обратили они на него свой взор. Тень выскользнула из-за ствола. Дайн не успел закричать, рот зажала жесткая ладонь в кожаной перчатке.

У светлого майстера были такие же глаза, как и в той хижине, холодные и равнодушные.

И бывший раб по имени Дайн видел в них Тьму.

Видел в них свою смерть.