Глава 5 (2/2)

— А?

Маша обошла его и села на стол, закинув ногу на ногу. Кажется, с момента их первого секса на складе она стала носить юбки намного короче.

— Прекрати.

Она протянула руку и медленно провела большим пальцем по его губам.

— Почему это я должна прекра-атить? — голосом пай-девочки спросила она. — Не вижу ни одной причины.

— Допросишься, — ответил Дан, перехватив ее руку.

Она прищурилась.

— Когда?

Черти сорвались с привязи. Дан встал, вынудив Машу подняться тоже, и пошел прямо на нее, заставляя отступать до тех пор, пока она не уперлась спиной в стену.

— А-а если кто-нибудь войдет? — спросила она голосом Белоснежки, увидевшей голыми всю семерку гномов.

— Здесь не увидят.

Угол был закрыт шкафом. Если вести себя тихо, спрятаться тут было вполне реально. Дан сжал ее плечи и хотел поцеловать, но она выскользнула из его рук и опустилась на колени. Пальцы взялись за пряжку ремня, и Дан сквозь зубы втянул в себя воздух. Потом пряжка щелкнула, и он забыл выдохнуть: в подсобке открылась дверь. Он посмотрел на Машу, а та, не сводя с него глаз, подчеркнуто медленно провела языком по губам и взялась за пуговицу на его джинсах. Дан схватил ее за руку, но коварная Машка прижала палец к губам, затем убрала его руку.

— Молчи, — сказала она одними губами и расстегнула пуговицу.

В комнату зашли Кирилл с Тамарой. Они о чем-то говорили — Дан не разбирал ни слова: бессовестная Машка вытворяла с ним такое, что темнело в глазах и мир терял не только четкость, но и устойчивость. И не останавливалась до тех пор, пока Дана не накрыло бешеной волной, стократно усиленной тем, что рядом были люди.

Потом, когда они снова остались одни, он обессиленно оперся спиной о стену и закрыл глаза. Руки дрожали. Да и не только руки… Такого всплеска эмоций он еще не испытывал. А Маша поднялась, обняла его и ласково погладила по щеке.

— Ты чудесный…

Он обнял ее, крепко прижал к себе. Вдохнул мягкий травяной запах ее волос.

Маша заглянула ему в глаза.

— И не говори, что тебе не понравилось.

Дан молча покачал головой. Он вообще не мог говорить.

Получив очередную зарплату, Дан серьезно задумался. Денег на билет теперь хватало. Можно заканчивать издеваться над организмом, иначе тот может и подвести. Пора уходить из «Кирпичей». Вымотался он до беспредела, в глазах появился лихорадочный блеск и полное отсутствие какого-либо выражения. Варя однажды заявила, что Дан сильно смахивает на стойкого оловянного солдатика и не мешало бы что-то с этим сделать. Он отказался, когда она как-то предложила ему покататься, потому что понимал, что если сядет за руль в таком состоянии, то до Марселя дело может и не дойти.

И все-таки уходить не хотелось. Он привык к «Кирпичам». К язве Виталику, к перекурам с трепотней ни о чем, к плывущему по залу мягкому голосу, который звучал не из колонок, а возникал сразу везде, словно проявлялся из параллельного мира через какой-нибудь магический портал. В «Кирпичах» была атмосфера, и терять ее не хотелось. Можно, конечно, заходить иногда — поболтать с ребятами, может, Виталик действительно поучит его звукарскому делу… И слушать Машу. Но это не то, не то! Потому что за недолгое время Дану удалось стать в коллективе своим — и это было круто: его, школьника, приняли на равных, ни разу он не почувствовал с чьей-либо стороны пренебрежения или превосходства. Разве что бармен Костик… но он просто ревновал, и Дан понимал его.

А теперь он придет… и окажется лишним. Ему обрадуются, хлопнут по плечу, а потом разбегутся по своим делам.

Нет. Если уходить — значит, уходить. Только взять телефон Маши…

На следующий день в классе случилось ЧП: на уроке русского прямо у доски упала в обморок Лида Лебедева. Это было неожиданно и странно. Лида всегда была настолько тихой мышкой, что ее часто не замечали, и все привыкли к этому ее полупризрачному существованию. Учителя редко вызывали ее отвечать, ее фамилия вечно терялась во всяких списках. А тут вдруг такое… К ней тут же подбежали, Егор Нестеров поднял почти невесомую Лидку на руки и положил на сдвинутые парты. Под голову ей сунули чью-то свернутую кофту, позвали медсестру и Варю, открыли окно. Девчонки перешептывались. Дан посмотрел на Анну Павловну, учительницу русского, — она до того переживала, что лицо ее пошло красными пятнами.

— Вы сядьте, Анна Павловна, — сказал Дан, — все будет хорошо.

Русичка покачала головой. Медсестра сунула Лиде под нос вату с нашатырем, и через пару секунд девочка зажмурилась и чихнула, затем открыла глаза.

— Ну, что случилось? — ворчливо спросила медсестра. — Двойку получила, что ль?

— Не знаю, — прошептала Лида, — все поплыло…

— Эх, молодежь, — сказала медсестра. — Идем, я тебе давление померяю.

— Анне Павловне тоже померяйте, — подал голос Дан.

— Всем померяем. Лида, идти можешь?

— Да, — неуверенно ответила Лебедева и села на парте.

Ей помогли встать, но она качнулась и схватилась за чью-то руку.

— Ясно, — сказала Варя. — Дан, помоги. Донесешь до медкабинета?

Дан поднял Лиду на руки.

— Сходите с ними, — сказала Варя учительнице, — на вас в самом деле лица нет. А с этими оглоедами я посижу. Будут диктант писать.

— У-у… — дружно сказали оглоеды, рассаживаясь по местам.

Давление у Лебедевой оказалось совсем низкое, а у Анны Павловны, наоборот, подскочило до небес. Ей медсестра из личных запасов выдала таблетку энапа, а Лиде сделала горячего сладкого чая.

— Голова кружится?

— Немножко.

— А что с ней? — спросил Дан.

Медсестра пожала плечами.

— Возраст. Переходный. А тут еще погода. Ты посиди полчасика да иди, детка, домой. Дан, проводи ее. Ты ж рыцарь?

— Рыцарь, — согласился Дан. — Особенно если вместо уроков…

Он довел Лиду до квартиры и решил, что идти обратно в школу необязательно. Вышел из подъезда и обнаружил, что пошел снег. Поднял голову — снежинки роились, как бледные пчелы, и где-то выше пятого этажа дом уходил в параллельную реальность.

Дан шагнул обратно в подъезд. Его как будто тянули за тонкую, но очень прочную цепь, и сопротивляться не получалось. В лифте он ткнул в кнопку последнего этажа и через полминуты уже стоял перед люком, ведущим на крышу.

Снег уже накрыл ее тонким холодным пледом, и до земли было невообразимо далеко — несколько километров и вся жизнь.

И хорошо, что далеко. Отсюда можно смело смотреть на прячущихся среди снежинок людей — тумана не разглядеть, даже если пришел чей-то срок. Дан задумался. Кто из прохожих балансирует сейчас на тоненькой ниточке между жизнью и смертью, не зная об этом? Может быть, его задача в том, чтобы предупреждать? «Привет, я вестник Смерти, как поживаете?» Глупо и пафосно. И морду набить могут. А нервов ему надолго не хватит. Дан вспомнил свой шок при виде тумана за Асиной спиной. Да, но то была Ася… а эти люди ему не знакомы. А парикмахер Настя?

Нет, такое не для него...

Дан бросил рюкзак около самого края, чтобы было лучше видно, и сел на него. Упасть он не боялся. Как ни странно, высота его не тянула, не призывала сделать еще один ма-аленький шаг или наклониться пониже.

А может ли он увидеть свою смерть? Мысль заставила его замереть. Он представил это знание, и ему стало нехорошо. Наверное, самое страшное — ждать. Но с другой стороны, если знаешь, можно что-нибудь сделать. Изменить предначертанное можно, в этом он убедился. Только какой ценой? И любую ли цену он заплатит ради собственной жизни?

Нет. Нет, не заставляйте меня делать выбор, ну нафиг. Я предпочитаю не знать. Лучше внезапно, неожиданно — кирпич ли с крыши, маньяк с ножом или… перевернувшаяся машина. Дан обнаружил, что уже не сидит, а стоит на краю крыши. Мысленный отчаянный вопль в мироздание на какие-то мгновения выключил его из реальности. Он поспешно шагнул назад и сказал вслух:

— Я не хочу. Не хочу видеть свою смерть.