Глава 2 (2/2)
— Одноклассника моего бил, вот его… — ткнул он пальцем в сторону Дана. — Порезать его хотел. Ножом замахнулся.
— Что сделали вы?
— Заступился, вот что.
Адвокат обвиняемого вскинулся, как боевой конь.
— Вы уверены, что нож был? — спросил он и даже подался вперед.
— Был! — выкрикнул Стас ему в лицо.
— Свидетель, успокойтесь, — сказал прокурор.
Стас сжал кулаки.
— Да… хорошо.
— Какой был нож?
— Не помню. Такой… как на зоне делают… наверное.
— Так такой, как на зоне делают, или не помните?
— Темно было. Думаю, как на зоне. Не пойдет же человек с кухонным ножом.
— Свидетель, только факты. Выводы сделает суд.
— Не помню, — признался Стас.
После свидетельских показаний Стас вышел на негнущихся ногах. Почему — и сам не понимал. Но так фигово не было даже в тот день, когда в спецшколе его после отбоя в первый вечер избили вчетвером.
И тут подошел отец. Положил руку на плечо.
— Молодец. Обычно дела не решаются с помощью кулаков, но тут ты все сделал верно.
— Да? Вот видишь…
Стас криво усмехнулся. Голова гудела, в висках стучало — от голода и нервного напряжения.
И вдруг захотелось уткнуться в отцовский пиджак и заплакать, как в раннем детстве.
Прокурор потребовал для подсудимого двадцать пять лет — максимум по совокупности наказаний по разным статьям. Адвокат, несмотря на то, что судебно-психиатрическая экспертиза признала подсудимого вменяемым и вполне осознававшим общественную опасность своих действий, упирал на нестабильность его психики, призывая к смягчению приговора.
От последнего слова обвиняемый отказался.
После этого невыносимо тяжелое заседание закончилось. Приговор обещали объявить через два дня, в четверг.
На улице было темно и холодно.
Начало десятого, надо было расходиться, но Дан взял Асю за руку и потянул в сторону.
— Послушай, может, ко мне пойдешь? Поболтаем, а то…
«Хреново одному», — хотел сказать он, но остановился и замолчал.
— Я бы очень хотела, — искренне сказала Ася. — Не могу бабушку оставить.
Дан вздохнул.
— Да, понимаю…
Дома он первым делом позвонил в «Кирпичи», отпросился на сегодняшнюю ночь. Не было сил не только работать, но и вообще видеть незнакомых людей. Кирилл явно был недоволен, но сейчас Дану было совершенно наплевать.
Папа заварил чаю с марсельскими травками и налил себе большую чашку. Сел у телевизора, пощелкал кнопками, переключая каналы. Оставил «Культуру» с каким-то старым советским фильмом. Дан выдернул с полки первую попавшуюся книгу и тоже устроился на диване. Не хотел оставлять отца одного. И себя тоже. Очень боялся, что если закроется в комнате, заявится Танька, которую он сейчас искренне ненавидел. За черную пустоту внутри, ржавую иглу в груди измученной матери, за тошноту и режущую боль во всех уголках души, невыносимо тяжелую, холодную ярость прокурора, муторный страх подонка, забравшего детскую жизнь, — за все, что сегодня ему пришлось прожить.
Очередной перекресток на его пути. Только почему-то ему никто не дает выбрать направление. Право выбора есть у всех — только он какой-то прокаженный, что ли, сидит в машине с автопилотом, а ручного управления нет. Изволь двигаться, куда тебя везут, и не чирикать. Соскочить не получится, а нравится тебе это или нет — никого не волнует.
— Пап, слушай…
— Что, Даня? — отозвался Александр Сергеевич, убавив громкость телевизора.
— Может, ты в четверг не пойдешь? На это заседание… когда приговор будут читать.
— Как же я тебя одного там оставлю? — удивился отец.
Дан закрыл книгу. Все равно читать не получалось.
— Варя придет.
— Я дома еще больше переживать буду, — вздохнул папа. — Ложись, Данечка, спать. Хоть выспишься, а то из-за своей работы под утро домой приходишь.
Какой там сон, подумал Дан, но, чтобы успокоить отца, сказал «ладно» и встал.
До самого будильника он просидел на подоконнике в своей комнате. Оказалось, что за шесть часов фонарь выключался девяносто восемь раз. На двадцать первом в соседней комнате наконец перестал работать телевизор — отец лег спать.
Перед школой Дан встал под холодный душ. Неизвестно точно, что он там смывает, но ему сейчас не помешала бы ванна со льдом. Голова кружилась от пережитого накануне и бессонной ночи.
Дан встретил Варю у ее кабинета. Она толкнула дверь и сказала:
— Заходи. Как отец?
— Не спал ночью, телевизор смотрел.
О том, что сам он так и не уснул, Дан промолчал.
Варя сняла куртку, повесила в шкаф. Дан закрыл дверь и прислонился к ней спиной.
— Садись.
Он покачал головой. Помолчал немного, потом сказал:
— В-варь… — голос неожиданно сбился, как будто горло забило ватой, он откашлялся и повторил громче: — Варь…
Она повернулась к нему.
— Почему свечи гаснут? Фитиль фиговый?
— Здесь скорее ветер слишком злой. Ты же про девочку?
— Да, — тихо сказал Дан. — Неужели на такую маленькую может того… встать…
— Мразь, — с холодной ненавистью сказала Варя. — Что, ну что у таких в голове? Тебе шестнадцать, и Асе тоже. А той второкласснице было восемь.
— Если нет мозгов, пустоту надо чем-то заполнять. Дрянью какой-нибудь.
— У всей этой истории есть один огромный плюс, — помолчав, сказала Варя. — Ты его остановил. Больше жертв не будет.
Дан вздохнул.
— Скорее Казанцев. Я-то как раз был не особо эффективен.
Варя открыла ящик стола, достала классный журнал.
— Знаешь, за это ему многое спишется. Все грехи скопом отмолил. Возьми, отдай учителю. Какой у вас урок?
— Литература.
Дан взял журнал и открыл дверь.
— Погоди, — услышал он в спину. — Знаешь что, Шумахер…
Он остановился.
— …береги себя.