Глава 7 (1/2)

— Заходи. Если планируешь спать, дверь направо, там диван удобный.

Данька скинул кроссовки, зашел в небольшую комнату, похожую на каплю янтаря, — шторы и покрывало на диване были тепло-медового, очень уютного оттенка.

«Вот бы у нас так было», — подумал Данька и неожиданно спросил:

— Варь, а ты не хочешь замуж?

— За тебя? Хочу.

— Не, — поспешно открестился он, потом увидел ее смеющиеся глаза и добавил: — За моего отца. Выходи, а.

— Чтобы ты был моим сыном? Ни за что. Зачем мне сын с двойкой по химии?

— То есть муж с двойкой по химии тебя не напрягает?

— Муж — другое дело, — мечтательно протянула Варя. — А перевоспитывать раздолбая — то еще удовольствие… Кофе будешь? А вообще чего это ты не хочешь на мне жениться, а?

Варькины шуточки он иногда предпочитал пропускать мимо ушей. Хотя если задуматься… Сформулировать свое отношение к ней в свете брака оказалось сложно, даже если исключить разницу в возрасте. Так-то он ее обожал. С одной стороны, педагог-организатор нередко становилась для него палочкой-выручалочкой… но это сторона потребительская и несерьезная — сбежать с нелюбимого урока, заглянуть на перемене и получить пару домашних пирожков и тому подобное. Дело в другом. Данька чувствовал, что может прийти к ней с любой проблемой. Довольно острый взгляд на окружающую действительность Варя предпочитала прятать под внешним легкомыслием и совершенно не наигранной легкостью в отношении к жизненным обстоятельствам. Дан никогда не интересовался подробностями ее личной жизни, но искренне, с наивной подростковой убежденностью полагал, что кем бы ни был ее бывший муж, он точно дурак, что умудрился стать бывшим. Хотя жить с ней, наверное, нереально. Надо иметь гиперустойчивую к подколам психику и космическое чувство юмора. И прятать подальше топор. А то еще не удержишься однажды…

Ей было лет тридцать, наверное, тем не менее, она совершенно серьезно относилась к девятикласснику как ко взрослому. И вовсе не в том смысле, что предложила жениться, а… тут Данька окончательно запутался и ляпнул:

— А зачем мне змеюка в коробочке.

— Во нахал, — возмутилась Варя, включая чайник. — Я его тут машину учу водить, спать укладываю и все такое, а он меня в кобры. Так будешь кофе или нет?

Данька серьезно задумался. Он вроде выспался в школе, но диван манил невероятно мягким даже на вид пледом.

— Не знаю. Или кофе, или спать. Не решил еще.

— Тогда начнем со шкафа, а там определишься.

Данька фыркнул.

— Что меня всегда в тебе поражало — так это логика. Нестандартная такая, самобытная. Где шкаф-то?

— А вот он, позади тебя. Леськин рисунок туда упал.

— Нормально. Я уже вообразил невесть чего…

— Воображение тренировать полезно.

Конь оказался вороным. Эпичным таким, с золотой гривой и разноцветным хвостом. Данька долго разглядывал его, пытаясь понять, что не так. Камилла как-то прочитала ему лекцию по поводу пропорций, но это касалось человека. А вот с лошадиной анатомией было у него туго. Но все равно — то ли ноги короткие, то ли еще что…

Варька забрала рисунок.

— Повесим в центр галереи. Такой хвост в уголок не запихаешь. Слушай, Шумахер, если ты передумал спать, пей кофе и поехали сейчас. Потом художницу из садика надо будет забрать.

— Ладно, давай.

Предвкушение ахнуло адреналином где-то в районе солнечного сплетения.

Дан уже совершенно привычно проверил зеркала, отодвинул сиденье, пристегнулся и завел машину. Варя наблюдала за ним молча. Первый раз она видела человека, который настолько быстро и органично вписался в процесс; а так сложилось, что этот странноватый девятиклассник был не первым ее учеником. Она учила водить бывшего мужа, когда он еще был будущим, учила подругу и коллегу по работе. Бывают люди, одаренные в балете или пении. Или в спорте, например. Морнэ, видимо, в прошлой жизни был гонщиком. И между рождениями тоже. Носился где-то между адом и раем, развозил заблудшие души… Иначе не объяснить легкости, с которой он буквально впитывал навыки вождения. Садясь за руль, парень мгновенно становился сосредоточенным до такой степени, какой не мог добиться от него ни один учитель. И собранность его была нетерпеливо-радостной, словно у ребенка накануне праздника.

— Вот что, Шумахер, — задумчиво сказала Варя через час, когда поняла, что слово «медленнее!» становится единственным в ее лексиконе. — Разворачивайся. Поедем на окружную.

— В смысле? — осторожно спросил Данька, не веря своим ушам.

— В смысле попробуешь поконтачить с другими участниками дорожного движения. Только в переносном, будь добр. Физического контакта лучше избегать.

— А если менты?

— Нет там сейчас ментов.

— Ты уверена?

— Слушайте меня и радио. У меня дпсник знакомый. Я все их графики навылет знаю. Выйдем на окружную, три километра проедем — и направо, на съезд. Для начала с тебя хватит. Только вот что, Шумахер, запомни, как «Отче наш»: слушаться меня, как срочник генерала. Скажу тормозить — тапок в пол без разговоров. Поворотники — твое все. Зеркала отслеживать. Понял?

— Понял.

— И запомни: быстрее поедешь — быстрее доедешь. Действует не всегда, но сейчас это так. Хочешь растянуть удовольствие — не гони. От тебя сейчас будут зависеть жизни тех, кто вокруг. Пафосно, но точно.

— Я понял.

— Трогай, — велела Варя. — На повороте налево, через пару километров — съезд на окружную. Смотришь в зеркало, пропускаешь всех, кто слева. Запомнил?

— Да.

— Поехали.

Дан чуть крепче сжал руль. Встречные машины за то время, что они катались по этой узкой дороге, изредка попадались, и он уже привык пропускать их, чуть притормаживая и прижимаясь вправо.

Но окружная намного оживленней. Перед съездом на нее Данька вдруг понял, что руки вцепились в руль, как в последнюю гранату, и постарался расслабиться.

— Поворотник, — негромко сказала Варя.

В левом зеркале шел нескончаемый поток — или это ему от волнения показалось. Дан включил поворотник, пропустил пару легковушек и «Газель».

— Стартуй.

Сцепление, передача, газ — как элементы, из которых состоит дорожка. Все плавно, все перетекает одно в другое, рисует траекторию. Скорость. Красная стрелка спидометра поднималась без рывков, пока не замерла на отметке «110». Дан разделился надвое. Руки, глаза, мозг следили за дорогой. А душа затаилась — боялась открыто показать восторг. И слишком он был сосредоточен, даже бояться было некогда.