Глава 2 (2/2)
— Ты че? В отлете? Слышь, Ворон, давай его… того… к нам. Глотнет малость, в себя придет. Вставай, Француз, харе спать.
Данька пожал плечами. Ему было все равно, куда идти и с кем. С Казанцевым даже лучше, чем с кем бы то ни было, — ему ничего не надо рассказывать.
В подвале было тепло. Уже потом Дан понял, что это после улицы, потому что откуда отопление в заброшенном магазине-то?
А наверху были остатки постройки постсоветских времен, куда и привели его Стас и Ворон, а затем уже спустились в подвал по лестнице в десяток ступеней. Это была та самая заброшка, возле которой Данька после похорон Таньки видел сцепившуюся в драке шпану.
Под потолком шли трубы, кирпичные стены были разрисованы из баллончика и увешаны плакатами с полуголыми красотками. Возле стены стоял старый диван, который явно приперли со свалки. Да и остальная мебель тоже была не из магазина — в середине колченогий стол, ящики вокруг него играли роль стульев. На столе нелепо и не к месту стояла изящная хрустальная пепельница. У противоположной стены Данька увидел полуразобранный мотоцикл и запчасти от него.
— Здоров, братва, — послышался детский голос.
С одной из труб на пыльный пол спрыгнул мальчишка лет восьми (как потом узнал Дан, ему было уже одиннадцать). Типичный беспризорник в куртке не по размеру, рваных джинсах и кроссовках, из дырок в которых торчали пальцы. Он стянул шапку, явив миру копну белокурых немытых волос.
— О, а это че за чел? Здоров, коли не шутишь.
И протянул Дану грязную лапу.
— Жека.
Данька пожал ее и сел на ящик.
— Это Дан. Обшмонаешь — башку сверну, — сказал Казанцев.
— Я — обшмонаю? — обиделся пацан. — Сам ты… своих трогать — западло.
Дан усмехнулся, а Жека, деловито покопавшись где-то в углу, достал полбуханки хлеба и сморщенное яблоко.
— Давай, пошамай, а то околеваешь небось. Ханки³ нет, все выжрали.
Жека и сам отломил кусок хлеба.
— Ты шамай, не стесняйся. Кого стесняться, тут все свои. Мы тут живем… Ну так, кто живет, кто просто приходит. Хочешь — можешь оставаться. На трубах, когда пригреешься, то тепло.
— Да мне есть где… — ответил Дан.
Но предложение Жеки было настолько от души, что он усмехнулся:
— Но если из дома выгонят, приду.
— Из дома? У тебя предки тоже того?
Он щелкнул себя пару раз по худой шее.
— Нет. Просто…
— Не бухарики? А че, лупят? Так бывает…
— Да нет, Жека, не лупят. Ладно, забей.
Дан взял со стола яблоко. Обстановка тут настолько отличалась от того, к чему он привык, что будто в другое измерение попал. Или сон. Может, он заснул еще тогда, месяц назад, когда Танька с крыши полетела?.. И сейчас проснуться можно… Он посмотрел на руки. Десять. Хоть отрезай парочку. Десять пальцев… Сука…
Стас хлопнул Ворона по плечу.
— Ну, раз наш многоуважаемый Француз не собирается отбрасывать копыта и даже нашел собеседника, можно сходить за бухлом.
Парни ушли. Жека задвинул засов на двери и забрался обратно на ящик, поджав под себя ноги.
— А тебя выгнали? — спросил Дан. — Или сам?
— Сам ушел. Дома достало все. Мама… Она хочет нормально жить, а я мешаю. Да и ладно, пускай живет, мне-то что. Наоборот, тут свободнее.
Пацан полез в карман и вытащил сигареты. Протянул Дану открытую пачку.
— Хочешь? Тут все культурно, вон, и пепельница есть, — хихикнул он, показывая на стол.
Там лежала зажигалка — красивая, в виде дракона. Явно на заказ сделанная штучка.
— Это Ворона.
Жека покрутил в пальцах вещицу, потом аккуратно положил на место.
— На зоне сделана. Не ширпотреб какой.
Дан секунду подумал и вытащил из пачки сигарету. Курить до сих пор он не пробовал — жизнь спортивная, все дела, да и просто как-то не складывалось. Никто не предлагал, а самого не тянуло. Он щелкнул зажигалкой и затянулся. Хрень какая… В голове почти сразу зашумело. Было холодно. Дан закашлялся и стянул мокрую куртку. Жека понятливо кивнул и полез на трубы, скинул вниз одеяло — все в дырах, но теплое. Из прорех лезла вата.
— Во, грейся. Ща братва водяру принесет, выпьешь и согреешься. Ты не думай, я не алкаш, да мне пацаны и не дают — мелкий еще, говорят. А то не вырасту. А в электричках маленьким лучше подают. Я иногда пою. Знаешь как?
И запел детским ломающимся голосом:
— Целый век я по тюрьмам скитался, не видал я родного угла, ах, зачем я на свет появился, ах, зачем меня мать родила… Ну, это меня дед Семен научил. Я, когда на вокзале жил, с ним скорешился. Он на тележке ездил, и я рядом был, тележку поднимал, если надо. Он потом по пьяни под поезд угодил.
Послышались глухие удары в дверь.
— Открывай, малой!
Жека пулей слетел с дивана и помчался к двери. Отодвинул засов — тот глухо лязгнул.
В подвал вошел… ростом и телосложением вроде парень, но вот копна светлых волос (нехилая такая копна, почти до пояса) сбивала с толку.
— Жека, здоров. Че нового?
— Вот, он.
Грязный палец указал на Дана.
— А, здорово. Какими судьбами? Я Киса. Точнее, Игорь, но все зовут Кисой.
— Ага, Кирсанов он, — добавил Жека и почему-то засмеялся.
Киса сел рядом с Данькой, закурил тоже.
— Во на улице мокрота. У вас пожрать есть?
Жека подвинул ему остатки хлеба.
— Больше нету. Может, пацаны принесут.
Данька никак не мог согреться. Одеяло, конечно, помогало, но только снаружи. Первым делом перестали мерзнуть руки; и он автоматически в каком-то уголке сознания поставил значок «безопасно». Связывать ощущения в ладонях с происходящим вокруг он уже научился… Но там, внутри, что-то застывшее ледышкой так и оставалось замороженным, как ядро холодной планеты.
Киса вытащил из-за пазухи бутылку.
— Чего тебя трясет? Ща греться будем. Стакангенсы побили, ну и ладно. Из горла выпьем.
Он открыл бутылку — это было дешевое вино.
— А ты кто?
— Француз, — подсказал Жека.
— Че, в натуре француз? Ништяк, — одобрил Киса, — говорят, французы винишко любят, не то что наша братва. Ниче слабее самогонки не пьют.
— Дан я. И тоже слабее ничего… — усмехнулся Дан.
— Ого, — уважительно сказал Киса.
— …не пробовал. И самогонку тоже, — закончил Данька.
— Не боись, втянешься, — заржал Киса и сделал неплохой такой глоток из бутылки.
И протянул ее новому знакомому.
Дан взял бутылку. Он даже не колебался. Ему хотелось согреться. Он и вкуса почти не почувствовал — только разливающееся внутри тепло.