Глава 6 (1/2)

— Мы опять на ту крышу?

— Нет. На другую, — без улыбки ответила Танька.

Дан молча зашагал по сумрачной улице, разглядывая мелкий дождь в свете уличных фонарей. Было тепло. Март чувствовался в воздухе, растворял в запахе улиц свежие весенние нотки.

— Я с тобой все крыши города обживу, — сказал Дан, когда они подошли к подъезду. — Как уличный кот.

— Погоди, еще слезать не захочешь, — усмехнулась Танька.

Они выбрались через небольшой лаз в потолке лестничной клетки. Встретил их порыв теплого ветра в лицо. Данька закрыл глаза.

— Иди, — тихо сказала Таня.

— Куда?

— Вон туда…

Дан не видел, куда она показала, но уверенно шагнул вправо.

— Глаза открой, ненормальный, — засмеялась Танька, потом помолчала и добавила очень серьезно: — Еще и тебя с асфальта собирать… Ты чего? — обеспокоенно спросила она, видя, что парень замер и смотрит на нее, не отводя взгляда.

Он снова закрыл глаза. В голове появился вихрь, приснившийся ему ночью. Он настолько резонировал с ветром снаружи, что Дан чувствовал себя этим потоком, словно стал его частью, растворяясь в легкой свежести мартовской ночи. Дождь закончился, но ветер срывал с козырьков висящие капли и кидал, куда ему вздумается, — порой прямо в лицо, заставляя вздрагивать.

Внизу, вдоль улицы, были разбросаны желтые пятна фонарей. Машин почти не было. Город замер, оставляя за спиной прожитый день.

— Ты часто тут бываешь? — негромко спросил Дан. — Таня? — позвал он, не получив ответа, и оглянулся.

На крыше он был один.

Странные вы, девчонки…

Данька подошел к самому краю. Воздух был нереально теплым. Ветер трепал расстегнутую куртку. Облака, из которых сыпалась дождливая морось, он почти разогнал, и мокрое ограждение заблестело лунными каплями.

Дан огляделся, нашел под козырьком чудом не промокшую картонку и сел, прислонившись спиной к шершавой стенке парапета.

До чего здорово будет тут летом, подумал он.

Но и сейчас весенняя ночь заколдовывала. Тишина играла невесомую музыку еле слышными оттенками и отзвуками, изредка вплетая в себя шум двигателя и звонкий шелест колес по мокрому асфальту.

А летом тут вообще можно жить. Взять с собой плед, термос с травяным чаем и переселиться.

Но в июне будет Марсель. Средиземноморский ветер совсем другой — тягучий, соленый, прогретый южным солнцем… и там тоже есть крыши. Можно попробовать забраться на высотку на Гальярдо. Правда, черт знает, какие там порядки… он никогда не думал о марсельских крышах с этой точки зрения. Ну ничего — есть же Анри, а у Анри есть друзья. На совсем безнадежный случай есть Танька, она-то точно найдет открытые двери. Стоп, а сможет ли она прийти в Марселе? Или призраки привязаны к месту? Надо в следующий раз спросить.

Дан вдруг понял, что ее появления перестали его пугать. Мысль мелькнула и улетела. Ужасно захотелось найти лист бумаги и что-то пишущее — все равно что, хоть уголь из печи. В голове не было ни одной связной мысли, но зудящее желание взять в руки карандаш не давало покоя.

В карманах не нашлось ничего подходящего. Досадно.

Спустившись вниз, на улицу, Дан почувствовал, что его наконец отпустил нервяк, не дававший покоя с первого появления Тани. Ощущение свободы было тянущим до мучительного. Он усмехнулся — только для того, чтобы не засмеяться в голос, или свистнуть на всю улицу, или заорать что-то облегченно-матерное… Он так и не застегнул куртку; и до самого дома шел, словно разглядывая обрывки чужих реальностей, мелькающих в каждом переулке, светлом окне, обгоняющей машине… эти кусочки чужой жизни впитывались в него, обнимали, забирались в рукава, пытаясь растворить в себе.

Мелькнувшая на фоне занавески тень могла быть просто женщиной, которой ночью захотелось пить; или необъяснимой сущностью, заявившейся по души хозяев.

Машина, пискнувшая сигнализацией за углом, привезла домой хозяина — или собиралась в дальнюю дорогу к неведомому порталу.

Дверь подъезда услужливо скрипнула — знакомый звук, настолько привычный, что давно стал незаметным, сейчас пропел странную мелодию, приветствуя его. Данька удивленно оглянулся на дверь — ничего себе…

Кто рисует этот мир? Закладывает именно эти звуки и смешивает именно эти краски? И в какой момент еще можно изменить программу? Недавно сослуживец отца рассказывал про кота Шредингера, который одновременно и живет, и нет. Мозг тогда здорово поплыл, когда попытался это представить. А сейчас не было ничего странного в понимании — все так, как и должно быть. И со стороны наша реальность — полотно, которое сшивают в нужных местах, соединяя судьбы и жизни людей. Совершенно непонятно, правда, по какому принципу.

Или режут…

Уверенный взмах скальпеля — дыра. Или… выход?

Свет в комнате он включать не стал. Вполне достаточно было мигающего фонаря за окном, который в этот раз не раздражал. Дан перетряхнул ящик стола, нашел старую тетрадь, выдернул из нее чистый лист.

Слова ложились на бумагу, не задерживаясь ни на миг. Дописав, Данька бросил ручку и свалился спать, даже не перечитав того, что появилось на странице.

День, заполненный под завязку странностями и событиями, наконец-то закончился. Фонарь за окном вспыхнул снова, высветив строчки, записанные мелким летящим почерком.

Кривыми иголками шьют полотно бесконечности,

Скрывая все швы под тоской восприятия данности.

И скальпелем режут обрывки заброшенной местности,

Ломая все то, что до этого было реальностью...

— Катя! Тебя к телефону!

— Я сплю, мам… такая рань…

— Начало восьмого.

— Уже?.. Кто там?

— Мальчик какой-то. Подойди.

Катя неохотно выбралась из-под пледа. Ей казалось, что голова — это гранат и сейчас ее разбирают на отдельные зернышки. Очень ломило висок.

— Да…

— Кать… привет.

Катя сжала губы и бросила трубку.

И тут же пожалела об этом. Мало ли что могло случиться. Может, вчера не смог позвонить. Но слышать его голос сейчас было неприятно.

— Катя, иди завтракать.

— Мам… а можно я в школу не пойду? Сегодня важных уроков нет и так голова болит…

— Возьми таблетку.

Катя вздохнула. Она была уверена, что отпроситься не выйдет, но надежда… она, как известно, самый верный спутник в сердечных переживаниях. И зачастую — самый ненадежный.

— Где таблетка? — хмуро спросила она.

Придется встретиться с этим… мало того — сидеть с ним рядом! Гад он все-таки самоуверенный. Решил, наверное, что кроме него нормальных пацанов нет. Подумаешь! Еще и целоваться лезет. Такого наслушаться от бабушки с мамой пришлось из-за него… Катя сердито повторила:

— Где таблетка-то?

— В аптечке, я же сказала, — удивленно ответила мама. — Что это с тобой?

— Извини…

Данька на первый урок опоздал. Химия вообще не была предметом, по поводу которого пела его душа. Всякие там формальдегиды и ацетальдегиды не вызывали у него светлого подъема и всплеска вдохновения.

Соседнее место на его парте пустовало. Не пришла она, что ли? Вот черт. Может, заболела? Совесть запустила зубы уже в самую глубину самосознания и радостно дожевывала его останки. Поэтому когда Ольга Георгиевна, заглянув в журнал, сказала «Кенигсон, иди уравнение решать!», Дан обалдело оглянулся.

Катя сидела со Стасом.

За весь день возможности поговорить так и не представилось, потому что Катя не отходила от Казанцева. Ни на шаг. А извиняться при нем… ну его нафиг. Не та у них степень доверия с крутым боссом.