Глава 3 (2/2)

— А что будет дальше?

— Сам разберусь…

— Сам… Сейчас сотрясение, трещина в ребре и так… по мелочам. А потом — заточка в бок? — Участковый подождал, но Данька молчал. — Так кто? Знакомые?

— Не помню…

— Ну, смотри…

— Данечка, сынок… ну как же?

Дан закрыл глаза. Полусон, полубред… иголка, воткнутая в руку. Измученный организм наконец отключился.

Катя Кенигсон. Сидит рядом, в глазах — слезы.

— Дань, прости. Мне надо было сразу взрослых звать. Но я не думала, что он… так… Дура я, конечно.

— Забей. Что там в школе?

Данька поморщился. Каждое слово отзывалось болью в голове и кисловатым привкусом во рту.

— Скандал. Переполох. Менты приезжали. Эти… разбежались, отморозки. За руку никого не поймали.

Катя заплакала.

— Ты чего… не реви.

— Прости. У нас спрашивали, кто что-нибудь знает… ну… я не сказала ничего…

— И не вздумай… Дура, что ли? Он с тебя голову снимет.

— Какой же он все-таки гад!

— Спать хочу… Иди, Катька. Не переживай…

Ася. Огромные перепуганные глаза.

— Что это с тобой? Где ты так?

— Упал…

Ксения Викторовна, классная. В глазах — жалость и учительское стремление разобраться и наказать виновных. Стремления больше.

— Ты скажи. Это ведь Казанцев?

— Нет.

— А кто?

— Не помню.

— Даня, ты пойми, мы ничего не сможем сделать, если не будет официального заявления. Что ты молчишь? Это Казанцев?

— Нет.

Наталья Алексеевна.

— Данечка, выздоравливай. Мы тебя ждем. Жаль, конечно, соревнования в Минске пропускаешь.

— Простите…

— Что ты, за что тут прощать?

— Дурак…

— Выздоравливай скорей.

К вечеру третьего дня Данька понял, что безумно устал. Голова уже не болела, только кружилась, если он пытался встать.

— Папа, я хочу домой.

— Да ты что? Даже не думай.

— Думать я сейчас не могу. Больно…

Двигаться тоже было больно из-за отбитых ребер. Трещины все-таки не было, но болело сильно.

— Папа, пожалуйста. Я буду дома лежать.

— Не выдумывай. И не отпустит тебя никто.

Во время обхода Дан задал тот же вопрос лечащему врачу. Тот покачал головой.

— Нет, дружок. Рановато. Тебя еще колоть и колоть.

Еще через три дня Данька не выдержал окончательно. Чувствовал он себя неплохо, если не делал резких движений. Папа вышел на работу и приезжал теперь по вечерам.

— Пап, забери меня под расписку. Пожалуйста! Я домой хочу.

— Ну чего тебе не лежится, Данила? Отдыхай.

— Дома тихо… и людей нет. Пожалуйста, пап!

— А уколы?

— Тетя Наташа сделает.

Он замолчал, пережидая приступ тошноты. Слава богу, отец ничего не заметил.

— Ладно, — со вздохом ответил Александр Сергеевич, — поговорю с врачом.

На следующий день он был дома. Теперь по утрам приходила соседка тетя Наташа, будила его (хорошо, что в десять, а не в шесть, как в больнице) и спрашивала, готов ли пациент к экзекуции. Пациент неизменно отвечал «нет», после чего получал укол в известное место. Наташа сидела в декрете, поэтому говорила, что Данькиными уколами поддерживает квалификацию, чтобы навык не растерять. У нее была легкая рука и вкусные пирожки, которые она иногда приносила по вечерам.

Данька пошел в школу через две недели (разумеется, никакой физкультуры и физических нагрузок). И в первый же день снова подрался с Казанцевым. Один на один. Прямо в раздевалке. Увидев у Стаса на лице ехидную ухмылочку, подошел и врезал.

— Слышь, ты… — осатанел Казанцев. — Охуел? Мало было?

— А ты дружков позови, — посоветовал Данька. — Сподручнее будет. Вшестером-то…

Стас дружков звать не стал, кинулся на него сам.

В кабинете директора они стояли вдвоем. Стас прижимал к носу здоровенный кусок ваты, выданный в медпункте. Данька дошел до кабинета, хромая, — противник засветил ему ногой в колено.

— Что вы творите? — грустно сказала Анна Сергеевна. — Морнэ, ты только из больницы вышел. Вот вызову сейчас участкового, и пойдете вы, голубчики, вдвоем на учет. Казанцев, обратно в специнтернат захотел? Бойцы…

Бойцы молчали. Один равнодушно, второй угрюмо.

В последующие недели на фронте было затишье. У Стаса вернулся из трехмесячной командировки отец и взялся за сына и ремень. При папе Стасик вообще старался вести себя тише воды, ниже травы и срывался с цепи, когда тот уезжал.

У Даньки впереди были соревнования, поэтому он тоже старался не нарываться.