Глава 3 (1/2)

Дома Даньку ждал сюрприз. Папа помахал конвертом с кучей штемпелей и пригрозил, что заставит сына плясать, если тот сейчас же не вымоет руки.

— Ух ты… От Камиллы? Да мыл я руки, мыл…

Александр Сергеевич недоверчиво хмыкнул.

— С мылом?

— Папа!

— Ладно, забирай… Только у Камиллы почерк-то поровнее. Это братец твой корябал лапами куриными.

— Немытыми небось, — съязвил Данька, вскрывая конверт.

Анри действительно писал так, что без слез не взглянешь. Мысли у него неслись со скоростью беговой лошади, а рука, естественно, не поспевала. Первым делом он сообщил, что взяться за письмо его заставила сестра, «зануда такая, от нее не отвяжешься», потом рассказал, что отец вернулся с Сицилии и привез кучу классных камней; попутно сочувствовал Даниэлю — «мокнешь под этими вашими дождями, а мы вчера купаться ходили», передавал привет от Изабель — «мама спрашивает, не болеешь ли ты, а я сказал, что тебя никакая болячка не берет из-за этого ужасного льда, на котором ты все время тусишь». Писал он вперемешку на французском и русском, что доводило хаос до состояния полной завершенности.

Заканчивалось письмо постскриптумом Камиллы. Она писала, что соскучилась, и спрашивала, приедет ли Даниэль на каникулах. Данька только вздохнул. До зимних каникул было три месяца, которые казались тремя годами. И все равно получить письмо было здорово. Он никак не ожидал, что Анри в состоянии сесть и что-то написать. Ответить он решил завтра, после тренировки. Правда, совершенно не представлял, что писать, — ничего, достойного упоминания в эпистолярном жанре, на его взгляд, не происходило.

Утро началось как обычно.

— Кать, дай физику списать.

— Ой, Дань, не могу. Я Стасику дала.

— Зачем? — удивился Данька. — Ему не пофигу, сделаны уроки или нет?

— Не знаю, — пожала плечами Катя. — Он попросил — я дала. Жалко мне, что ли? У Абрамовой спроси.

— Ага…

— Да спроси, может, даст.

— Она ему не даст, — сказал проходивший мимо Стас. — Не дорос еще.

— Заткнись, Казанцев, — ответил Данька.

Стас остановился и посмотрел на него в упор.

— Ты к Лебедёвой подойди. Она всем дает…

Врезал ему Данька от души. Причем так стремительно, что Стас не успел не то что увернуться — выдохнуть. Только сжал кулаки.

— Ну, бля…

— Перестаньте, — взвизгнула Катя, отважно вклиниваясь между ними. Посмотрела в бешеные глаза Казанцева и зажмурилась.

Их растащили десятиклассники и физрук.

В течение дня напряжение нарастало. Данька был как взведенная пружина. Его обычное спокойствие треснуло, как льдина весной. В голове рисовался полутемный коридор, стены его постепенно сужались, идти становилось сложнее… наконец вообще пришлось протискиваться боком, и это было ужасно дискомфортно. Раздражало. Он никак не мог выкинуть из головы эту дурацкую картинку. Коридоры, стены… дичь какая-то. Не мог он воспринимать Стаса настолько серьезно. Хотя понимал, что уйти просто так ему сегодня не дадут.

На физике Казанцева вызвали к доске решать задачу. Тот долго чесал в затылке; с грехом пополам (точнее, с подсказками Лены Абрамовой) написал, что дано, и завис.

— Ну, подумай, — предложила физичка. — Тело находится под водой. Что будет, если приложить к нему силу?

— Если без ума, то беда, — сказал Данька ядовито. Терять ему было уже нечего.

Сидящая с ним Катя ткнула его локтем в бок.

— Перестань, — прошипела она, — дурак. Не нарывайся.

— Зато ты у нас умный, — протянул Стас.

— Ну, силу-то приложить могу, — сказал Данька и посмотрел на Стасов синяк. К физике тот уже цвел пышным цветом.

— Доскребешь, щенок, — процедил Казанцев.

— Все, брейк, — остановила их Валентина Владимировна. — Силу будем прикладывать исключительно в учебных целях.

— С ума, что ли, сошел? — выговаривала ему Катька на перемене. — Чего ты его цепляешь? Он тебя покалечит.

— Плевать, — зло сказал Дан. — Бесит.

— Ты самоубийца, — печально сказала Катя.

— Да что он мне сделает? Я тоже не сопляк.

Но Казанцев много чего мог сделать, просто Данька не представлял, на что способна озверевшая кодла, — до сих пор сталкиваться не приходилось. Когда он собрался идти домой, Катя храбро предложила его проводить, на что он покрутил пальцем у виска и сказал, чтобы она не сходила с ума. Страшно ему не было.

Встретили его за гаражами опять всей толпой.

— Довыебывался, Француз, — с ленивой ухмылкой сказал Стас.

— Бить будешь?

— Буду.

— Попробуй, — засмеялся Данька.

— Сука. Че тут пробовать?

Лыжа и Витька Смагин схватили Даньку под локти. Лыжу он смог отбросить, пнув того по ноге. Но на него тут же навалились еще трое. Скрутив руки за спиной, заставили упасть на колени.

— Вот и все, — ухмыльнулся Стас. — Теперь попробуем?

— Ну, одному-то слабо?

— Заткнись, сука!

Стас коротко замахнулся и ударил Даньку ногой в лицо. Мальчишка чуть не потерял сознание. В голове взорвалась темнота. Как его били после этого, он почти не ощущал — просто во мраке боли вспыхивали и медленно гасли новые обжигающие огненные языки.

Черный туман начал рассеиваться в больнице. До этого он был в полуобмороке. Вокруг двигались неясные фигуры, что-то говорили. Голоса иногда прорывались сквозь туман, потом снова уходили. Он слышал, как подъехала «Скорая», но вопросов врачей не слышал.

— Наливай, чего сидишь? Рука устала?

— О, Дан проснулся. А то сидел, как замороженный.

— Не, он отмороженный.

— С вами станешь…

Неделю он пролежал в больнице, первые два дня — под капельницей. Папа от него не отходил. Мир собирался в фокус постепенно. Боль. Потом звуки, затем — очертания. Боль…

На второй день пришел участковый. Его, естественно, интересовал только один вопрос.

— И кто тебя так?

— Не помню… — шевельнул разбитыми губами Дан.

Участковый вздохнул.