10. Милость Короля (1/2)
***</p>
Избранные десять нибелунгских рыцарей оделись в доспехи и вооружились для показательного боя. Между тем, для собравшихся именитых зрителей слуги принесли глубокие удобные стулья, почти кресла. Король со своей женой, которую держал за руку, сели посреди круга придворных. По правую руку от них - королева-мать и принц Хильперик со своей невестой. За их спиной стояли Матильда и Фредегонда. По левую руку от короля - граф Кенабумский с супругой и Дагоберт Старый Лис. Позади них возвышались фигуры герцога Гворемора и Жоффруа де Геклена, командира паладинов. Прочие, менее именитые представители знати, кому не хватило стульев, выстроились позади. Плотной стеной окружили короля и его свиту паладины. А уж за ними следовали множество придворных рангом помельче; дворяне из разных стран, съехавшиеся на свадебные торжества; оруженосцы, герольды, менестрели; и множество самого разного люда. Весь замок уже узнал о преображении королевы Кримхильды и новом развлечении, затевавшемся еще до начала турнира.
И вот нибелунгские рыцари начали бой, разделившись на две пятерки. Первым из них, как и следовало ожидать, стал Гизельхер, Рыцарь Дикой Розы. Несмотря на молодость, он был уже знаменитым турнирным бойцом. Прежде чем атаковать своего противника, он бросил яркий взгляд туда, где сидела королева Кримхильда, и улыбнулся ей.
Вторую пятерку бойцов возглавил рыцарь, выглядевший противоположностью Гизельхеру. Его звали Дитрих Молоторукий, за что то он предпочитал биться боевым молотом. Он был немолод, более чем вдвое старше Гизельхера, но жилист, как сыромятный ремень, и ловок, как кот. Невысокого роста, с наполовину изъеденными зубами, он, казалось, не очень-то подходил для блестящих турниров. И действительно, стихией Дитриха Молоторукого была война, где он проявялял себя одним из самых умелых нибелунгских военачальников. Но при этом, Дитрих не одобрял лишней жестокости, и, во время войны, о которой здесь столько вспоминали, он не позволял нибелунгам расправляться с мирными арвернами, живущими в их городах. Дитриха тоже приветствовали опытные воины. Не раз он противостоял самым лучшим рыцарям на поле боя и на турнирах, не одного пометил шрамами...
И вот началась прекрасная и яростная пляска мечей. Сражаясь почти по-настоящему, нибелунги пели на своем языке, который многие при арвернском дворе хорошо знали:
Гибнут стада, родня умирает, и смертен ты сам; но смерти не ведает громкая слава деяний достойных.
Гибнут стада, родня умирает, и смертен ты сам; но знаю одно, что вечно бессмертно: умершего слава.*<span class="footnote" id="fn_32452899_0"></span>
И пускай они сражались всего вдесятером – но присутствующим виделось, что это два войска сошлись в кровавой рати. От Нибелунгов исходило такое величие, что даже Паучиха и Старый Лис ими невольно восхищались.
Король Хильдеберт также наблюдал за сражением пристально, с горящими глазами. Ему передалось воодушевление бойцов. Он перевел взгляд с поля боя на свою супругу. Такой, как сейчас - в образе девы войны, ведущей воинов к подвигам, Кримхильда ему нравилась еще больше. Она будоражила его кровь, разжигала желания... Он взял ее белую руку своей ладонью и слегка сжал. Кримхильде очень хотелось обернуться и посмотреть на супруга, но она нарочно не сводила глаз со сражающихся рыцарей. Губ ее коснулась тонкая улыбка. Пока все шло, как она задумала...
Зато другая пара среди сидевших зрителей не столь уж внимательно наблюдала за сражением нибелунгов, а затем и вовсе отвлеклись от них, глядя только друг на друга. Это были принц Хильперик и принцесса Бертрада, будущие новобрачные. Они беседовали, держась за руки, так что их пальцы сплетались в узел, какой обычно изображают на обручальных кольцах.
- Я очень рада, что нашим швацвальдским рыцарям не вздумалось что-то доказывать ради меня, как нибелунгам! А ты, мой принц? - спросила Бертрада.
- Я, конечно, тоже! Я согласен с графом Кенабумским: раз теперь у нас с Нибелунгией мир, люди должны сближаться ради мирных и приятных занятий. Вот, когда после турнира начнется бал, я тебя приглашу на аллеманский танец, самый модный в этом году.
Принцесса Бертрада очаровательно улыбнулась.
- Это замечательно! Учти, мой принц: меня дома никто не мог переплясать. С ночи до утра могу танцевать без устали, если каблуки на туфлях не сломаются!
- О, ну тогда тебе будет очень весело при арвернском дворе! - смеясь, ответил Хильперик, окончательно забыв о танцах клинков ради танцев бальных.
Влюбленные даже не замечали неодобрительных взглядов королевы-матери, которые та бросала на невесту племянника, усмехаясь про себя. Эта пара нашла друг друга, и теперь не замечают больше никого. Хильперик всегда был более мягким и миролюбивым, чем король, - не самые лучшие качества для принца крови. Родственники короля в Арвернии всегда были сильны и деятельны, отнюдь не сидели сложа руки. А ведь, если у Хильдеберта так и не родится сын, престол наследует Хильперик. Навсегда оставаться такой наивной не годится для возможной королевы. Неужели герцог Гримоальд упустил в воспитании своей внучки самое главное? Или она не такая уж простушка, и со временем сможет удивить не хуже Кримхильды?.. Нет, Карломан не мог так просчитаться!
На всякий случай королева-мать решила приблизить к себе принцессу Бертраду, узнать, что та из себя представляет. А с нею заодно - и ее шварцвальдскую кузину, из-за которой Ода прибежала сама не своя...
Над головами сражающихся нибелунгских рыцарей промчалась ласточка. В ее пронзительном голоске слышалось: ”Слава вам, достойные дети Нибелунга, победителя дракона!”
Между тем, как королева-мать вспомнила о Фредегонде, на нее же обратила внимание и Матильда Окситанская, делая вид, будто томно глядит из-под длинных ресниц на поле боя. Матильда тихо вздохнула про себя. Ей было жаль девочку, так рано попавшую в водоворот придворных интриг. По ее мнению, Кримхильда напрасно желала оставить при себе кузину, едва достигшую отроческого возраста. Кроме того, глядя на девочку, герцогиня думала о своей падчерице и родной дочери, которые были ненамного младше Фредегонды. Значит, вскоре настанет и их черед быть втянутыми в придворные игры? Матильда хорошо знала, как это бывает - ее саму, хотя она была вдовой короля, ради заключения союза отдали замуж за герцога Раймбаута Окситанского, которого она презирала. И теперь она вынуждена называть мужем жестокого и малодушного человека, который ради власти отдал свою страну Арвернии, признав себя ее вассалом, и устранял своих врагов чужими руками. И, если бы не особая благосклонность к ней майордома Карломана, ей бы пришлось сейчас жить не здесь, а в далекой и чужой Окситании. Дай Небеса, чтобы Карломан, Почти Король, позаботился и о ее девочках, когда они подрастут...
А Фредегонда, не подозревая потаенных мыслей Матильды, заметила на себе ее скользнувший взгляд, и приосанилась, стараясь держаться с таким же достоинством, как и та. Из всех встреченных в Дурокортере знатных дам бывшая королева пока сильнее всех восхищала внучку вейлы, ей хотелось со временем стать на нее похожей.
Самой же Фредегонде было пока не совсем уютно быть среди придворной свиты подле самого короля. Она еще не привыкла к арвернскому церемониалу и к такому многолюдству. Девушка, как и все наблюдала за сражением, но быстро поняла, что вооруженные стычки не так уж ее волнуют. Проследила взглядом за полетом своей ласточки, а затем стала поводить глазами по сторонам, ища знакомых людей. Вот на глаза ей попались две рыжие головы, и она узнала своего приятеля Мундерриха, взобравшегося на гостевую трибуну вместе с другим, старшим мальчиком. Их взгляды встретились, и хромой паж помахал ей рукой. Но внучка вейлы только вздохнула. Ее обязанность - стоять нынче за креслом Бертрады, столько, сколько потребуется.
Между тем, отец Мундерриха, герцог Гворемор Ярость Бури, молча наблюдал за сражением на ристалище, где вскоре должен был определиться лучший витязь Нибелунгии. Он находился в свите короля, как представитель Арморики - обширного края, который еще остался ”детям богини Дану” от былых времен. Он был здесь единственным из полунезависимых герцогов, вождей кланов. Гворемора, как и многих зрителей, воодушевила боевая песнь нибелунгов. И не только его - многие съехавшиеся в столицу Арвернии гости восхищались боевым искусством нибелунгских рыцарей, напрочь забыв о своей розни. Сейчас все они были нибелунги, и их меч снова грозно сверкал напоказ гордым арвернам! И у Гворемора тоже кровь быстрее бежала по жилам, и ему захотелось во весь голос выкрикнуть Фирд - древний клич ”детей богини Дану”, завести песнь, сложенную, когда вся эта земля принадлежала его народу, задолго до прихода арвернов... Но он сдержал себя. Не годится обострять отношения. Если уж Карломан, всегда дипломатичный и осторожный, взялся помогать Кримхильде, значит, все должно получиться, и обострения между Арвернией и Нибелунгией не предвидится. Стало быть, следует и другим сохранять мир.
Благодаря своему высокому росту Гворемор видел дальше других, и теперь разглядел на зрительской трибуне своих сыновей. Не подозревая о тайнах Мундерриха, он решил, что тот машет рукой ему. Тепло улыбнулся обоим сыновьям. Все-таки в Мундеррихе много хорошего, хоть он и озлобился из-за своего увечья. Когда достигнет возраста оруженосца, лучше будет забрать его обратно в Землю Всадников. Нечего ему здесь делать, среди глупых мальчишек, которые станут его дразнить из-за хромоты. А дома ему будет веселее вместе с Груох, своей сестрой. Она позаботится о брате, рядом с ней он всегда будет ощущать себя нужным и любимым.
А между тем, сражение кипело ключом. Уже не пятеро бились против пятерых, а трое против троих. Один за другим воины выходили из боя, не в силах больше сражаться. С их клинков летели искры от яростных ударов. Поединщики были облачены в легкие тренировочные доспехи, в которых кожи больше, чем стали, и мечи их тоже предназначались для учебного боя. Но бойцы так распалились, что все же наносили своим товарищам раны, хоть и легкие, и из ран бежала кровь. Окровавленные рыцари выходили из состязания.
Зрители, сколько их было, следили будто завороженные. Все напрочь забыли, кто откуда родом и какую даму прославляют сейчас. В сражении нибелунгских рыцарей видели прежде всего отвагу, восхищались их воинской доблестью, - а это был язык, внятный всем. Самые пылкие среди зрителей, следя за схваткой, выкрикивали имена своих любимцев, смотря кто за кого болел: ”Гизельхер! ”Дитрих!” Тут же заключали ставки.
Между тем, зрители, видя, что дело близится к развязке, ожидали, что будет дальше. Видно было, как Дагоберт Старый Лис, делая вид, будто следит за поединком, краем глаза смотрел на свою дочь, сидевшую рядом с супругом. Он ждал, что она подаст незаметный знак, на что рассчитывает Карломан. Она-то должна знать, что происходит, из первых уст...
Сам же Карломан сидел с отстраненным видом, откинувшись на спинку кресла, будто все происходящее его никак не касалось. Впрочем, такое поведение майордома вызывало удивление лишь у тех, кто плохо его знал. Свита и придворные все принимали как должное. Изумрудные глаза графа Кенабумского блестели. Он сидел, держа свою супругу за руку, как и король.
Разумеется, Старый Лис не удивился такому поведению своего зятя. Как и Гворемор Ярость Бури, Гундахар Лось, Дитрих Молоторукий, что сражался сейчас, и другие опытные воины, знавшие майордома Арвернии не понаслышке, во всяком случае - в бою. Вот только даже они не могли понять: каким образом Карломан, если он совсем не следит за происходящим на арене, умудряется запоминать и успешно перенимать самые трудные приемы? Непостижимо!
А ласточка все летала над ристалищем и щебетала. И лишь двое понимали, о чем она говорит.