13.1 Калейдоскоп (2/2)
И Хильдеберт остался на месте, не замечая настойчивых попыток Жоффруа увести его. Он хотел знать, чем все закончится. Конечно, он виноват в том, что случилось. С самого начала думал о чем угодно, только не о том, что следовало, ослепленный красотой Кримхильды. И вот - перестал различать своих и чужих, и его рука нанесла тяжелый, быть может, смертельный удар его дяде, человеку, которого он любил и уважал. Но король арвернский был, по крайней мере, честен с самим собой, чтобы признавать свою вину.
Тем временем тело так и не приходившего в сознание Карломана с великой осторожностью уложили на носилки. Самые именитые рыцари из Арвернии и других стран, - его сводный брат Магнахар Сломи Копье, Гворемор Ярость Бури, Дитрих Молоторукий, Гундахар Лось и другие, - в скорбном молчании подняли носилки на плечи. Их никто не призывал, они сами в едином порыве пожелали выразить почтение майордому Арвернии - близкие к нему, и былые соперники, и те, кто не раз сталкивались с ним на войне и на турнирах. И друзья, и враги были исполнены желания проводить Карломана в печальный - и, как знать, не в последний ли, - путь. Его сегодняшний подвиг навсегда останется легендой в сердцах всех, кто видел.
В стороне, среди нибелунгских рыцарей, стоял раненый Гизельхер вместе со своим отцом. Он был бледен, не только от ран, но и от вида страшной судьбы Карломана. Теперь нибелунгский посол и его сын в долгу перед майордомом, что спас их, а для Нибелунгии и Арвении сохранил мирную жизнь. Сам Рыцарь Дикой Розы отделался легкими ранами и скоро будет вполне здоров, а вот Карломан...
Оба нибелунга знали, что ничем не смогут его отблагодарить, на свете просто нет равной цены. И граф думал о том, что сегодня же напишет письмо королю Торисмунду, поведает обо всем, чтобы король тоже знал, насколько он обязан майордому Арвернии.
Тем временем Дагоберт Старый Лис, заметив, что король еще тут, приказал Жоффруа:
- Уведи его!
А сам опять поглядел на неподвижное тело Карломана, которого уносили рыцари. Судорожно втянул воздух. Он-то повидал достаточно ран, чтобы верно оценивать состояние своего зятя. Рана жуткая... Но все же, надежда есть. Если лекари постараются, то смогут спасти ему жизнь... Лишь бы он не истек кровью, и лишь бы не случилось заражения... Если Карломан выживет, не случится междоусобной войны. А Альпаида не будет рвать на себе волосы, оплакивая любимого мужа... Пусть будет так!..
Король, безучастно теперь позволивший Жоффруа увести себя, лишь раз поднял голову, заметив Аделарда, что окинул его взором, полным ненависти. Младшего сына майордома трясло, он упал на колени прямо на песок, залитый кровью его отца. Хильдеберта удивило, почему его двоюродный брат словно бы винит себя в том, что случилось с его отцом. Именно об этом почему-то подумал тогда, а больше ни о чем.
***</p>
Тем временем, печальная процессия проследовала по подъемному мосту и миновала ворота замка. Рыцари на своих плечах несли покоившееся тело Карломана. Двигались осторожно, чтобы не разбередить рану еще больше, но быстро, слаженно. Медлить было нельзя. Почти перерубленное плечо раненого было стянуто тугой повязкой.
На протяжении всего пути по обе стороны выстроился народ. Все вместе теснились, пытаясь взглянуть на майордома. Слухи уже облетели весь город, и даже те, кто не был на показательном поединке, узнал, что у короля был приступ безумия, и он тяжело, а может, и смертельно ранил майордома, пытавшегося его остановить. Слышался плач: графа Кенабумского уважали почти все. Мужчины и женщины, знать и простолюдины выстроились вперемешку, встречая шествие. Женщины плакали. Мужчины отводили глаза. Дети испуганно вскрикивали, видя страшное зрелище.
Совсем рядом с носилками оказалась и Фредегонда, вместе с принцессой Бертрадой и охранявшими их воинами. Она увидела совсем близко лицо Карломана, проплывавшего мимо них на носилках. Он был иссиня бледен, черты его лица заострились, глаза плотно сомкнулись, а губы исказила складка боли. И впрямь он походил на покойника, и Бертрада, никогда не видевшая мертвых, испуганно отвернулась. Но Фредегонда чувствовала больше, чем сообщали глаза. Ей было внятно, как бьется ток жизни в изуродованном и обескровленном теле Карломана. У него было жизненной силы больше, чем у обычных людей. Похоже, таких, как он, не так-то просто убить! Медленно - но все-таки гораздо быстрее, чем у обычного человека, - его тело начинало залечивать свои раны, разрубленные кости и мышцы готовы были срастись, нужно лишь время. И Фредегонда уже спокойнее взглянула на раненого майордома. Она еще поговорит с ним, непременно, пусть не сейчас, а через несколько недель или даже месяцев!
Окончательно девушка успокоилась, увидев свою ласточку, которая парила над распростертым на носилках Карломаном. Ласточка спасла его, метнувшись в лицо королю, так что его меч изменил направление удара. Значит, если она летает, остается надежда.
***</p>
В скором времени, в принадлежащих майордома покоях Дурокортерского замка, над Карломаном хлопотали лекари и ученые жрецы. За дверь то и дело вносили белое полотно для перевязки, кипяченую воду, какие-то инструменты, связки целебных растений и амулеты, иглы и шелковые нити, какими зашивают раны. А оттуда выносили пропитанные кровью повязки, разрезанную одежду, плащ, насквозь пропитанный кровью, розовую от крови воду. И никаких известий, хотя времени прошло уже много.
Снаружи ждали самые близкие Карломану люди: жена, сыновья, мать и отчим, тесть, сводный брат Магнахар Сломи Копье - сын герцога Теодеберта от первого брака. Всех их объединяло одно чувство: жгучая тревога за судьбу близкого человека. То и и дело кто-нибудь, или даже несколько человек сразу, бросали на запертую дверь жгучие взоры.
Посреди покоев стоял Дагоберт, ласково гладя по голове и плечам свою дочь, что уткнулась ему в грудь. Она старалась держать в себе мучившие ее чувства. Но дрожание рук напомнили Дагоберту маленькую девочку, боящуюся темноты, которой она была когда-то, играя с Карломаном в переходах дворца...
- Доченька моя, доченька... - сиплым голосом шептал Дагоберт, ища слова, чтобы утешить ее, и не находя. И у него самого руки дрожали так же сильно, а к глазам подступали слезы. Такой боли он не знал с того дня, когда жена его умерла... Но нет, Карломан не должен погибнуть! Он не раз бывал ранен, и всегда восстанавливался. Справится и сейчас.
И он вновь вспомнил о королеве-матери. Во всех нынешних бедах больше всех ее вина! Эта женщина похоронила своего мужа, нескольких сыновей и внуков, и, кажется, не успокоится, пока не сможет носить траур по всей Арвернии! Быть может, это Паучиха, а вовсе не проклятье вейл, навлекает несчастья на арвернских королей?
И Дагоберт пообещал себе: если все же его зять и племянник умрет, то он уничтожит Паучиху. Любой ценой, даже если это будет последним, что он сделает! И неважно, что его сын любит ее.
Судорожно сглотнул, Дагоберт, наконец, решился поднять взгляд на кузена и его жену.
Они сидели на диване. Женевьева Армориканская беззвучно взывала к богам и произносила заклинания на языке ”детей богини Дану”, что должны были помочь исцелить Карломана. Теодеберт сидел неподвижно и очень прямо. Он сознавал, что не сможет укротить ”детей богини Дану”, если они восстанут против Арвернии. Тогда ему останется лишь выбирать, на чьей стороне быть. Как арвернский принц, он обязан будет поддержать короля, своего внучатого племянника, пусть даже тот безумец и сумасброд. А как муж Женевьевы, что был вместо отца Карломану, пострадавшему за свою верность, он должен будет отречься от своего народа и кровных родичей. Тяжкое испытание, да еще на старости лет!
Возле супружеской четы угрюмо примостился на кресле могучий рыцарь. Это был Магнахар Сломи Копье, сын Теодеберта от первого брака. Свое прозвище он получил за любовь к рыцарским турнирам. Сейчас Магнахар то и дело бросал яростные взоры на дверь, отделившую Карломана от них. В других обстоятельствах он наверняка метался бы по комнате, как медведь в клетке. Но сейчас сдерживал волнение, щадя чувства родителей.
Кроме того, у Магнахара, как арвернского военачальника, был и другой повод тревожиться. Будучи одним из четырех маршалов Арвернии, он служил в войсках под началом коннетабля, вместе с Хродебергом. Естественно, сейчас его беспокоило: начнется ли новая война? Если так случится, что Карломан умрет - Арвернии придется очень туго. Если восстанут издавна недовольные ”дети богини Дану”, то и Окситания, лишь несколько лет назад принявшая вассальную присягу, может отделиться, а тогда... Нибелунгия наверняка захочет отомстить ослабевшим арвернам за былые их победы, тут уже смогут справиться и без помощи союзников.
Так рассуждали старшие королевские родичи, те, кого в первую очередь беспокоили государственные заботы. А тем временем, возле окна сидел на стуле Аделард, согнувшись и закрыв лицо руками. Каким же он был глупцом! Как легко он мог оказаться на месте Гизельхера, в своем восхищении королевой Кримхильдой, - и тогда его отец сейчас умирал бы по его вине! Право, лучше было бы ему уйти в военное братство в честь Донара или Циу.
Ангерран стоял у дверей, что вели в другие покои, пытаясь расслышать хоть какой-нибудь звук. На груди его блестел золотой медальон майордома. Глаза почернели. Лицо окаменело. Он понимал, что ничем сейчас не может помочь отцу. Значит, надо выполнять его волю, сделать все, как он велел...
Молча сделав жест, он пригласил следовать за ним своих дедушек - Дагоберта и Теодоберта. Одновременно с тем отдал распоряжения слугам созвать других членов Королевского Совета и тех, кого дополнительно пригласил майордом.
***</p>