13.1 Калейдоскоп (1/2)

***</p>

Во время поединка майордом Арвернии был всецело поглощен своей задачей. Все силы души и тела он вложил, чтобы любой ценой остановить обезумевшего короля, не допустить позора и общей гибели. Потому-то и не оставил ни капли внимания для себя. И, когда меч со свистом рассек воздух и послышался глухой удар, Карломан не вскрикнул и не почувствовал боль, даже не осознал, что произошло. Только вспышка - и тишина кругом, оглушающая тишина. Он водил растерянным взглядом по замершим трибунам. Люди вокруг побледнели, их лица исказились от страха. Но чего же они испугались?

А потом в глазах стало рябить, словно перед ним носился рой назойливых мушек. Одновременно с тем Карломан почувствовал, как песок ристалища уходит у него из-под ног.

”Из зыбучих песков его взяли, что ли?” - подумал он с раздражением.

Затем до него долетел приглушенный, как из-под толщи воды, голос короля, который он едва узнал:

- Дядя?!

Карломан отчего-то с трудом смог сосредоточить взгляд на короле, чтобы ясно его разглядеть. Хвала всем богам, в нем больше не было безумия, но зато его лицо исказилось страхом. Это показалось майордому странным. Чего может бояться его царственный племянник?

Но даже и теперь Карломан еще не сознавал, что с ним произошло. Воодушевление, что горело в нем, как костер, не могло погаснуть сразу, до поры поддерживало его плоть, забывшую о своей смертности. Он шатался в зыбучих песках, но стоял.

И лишь теперь он взглянул вниз, на песок у своих ног, куда со страхом смотрел король.

И увидел, как вокруг него по золотистому песку растекается, медленно впитываясь, алая густая жидкость. Чуткое обоняние вмиг донесло до него запах, отлично ему знакомый, сильный, пахнущий живой сырой плотью. Этот запах воодушевляет, пробуждает в нем иную суть...

Наконец, Карломан поднял глаза туда, откуда бежал багряный поток, еще не веря своему помутившемуся зрению (проклятые мушки так и вились перед глазами). И он разглядел разрубленное, изуродованное плечо. Едва удерживая равновесие, непонимающе смотрел на страшную рану.

Что? Откуда это взялось?!

Плохо слушающейся правой рукой Карломан провел по левому плечу. Рука стала мокрой и теплой. Будто трогая чужое тело, он прикоснулся к разрезанной плоти и белым осколкам костей. Со стороны это выглядело жутко. Нащупал края раны сквозь рассеченную кольчугу. Но зрение все больше изменяло ему, и он поднес к глазам окровавленную руку. Рука была в крови, сомнений нет. При этом боли он так и не успел почувствовать, что было удивительно.

Значит, король последним взмахом меча все же задел его! И это его кровь стремительно утекает из раны...

Песок под ногами качался все сильнее, и в глазах темнело. Все, кто был вокруг, увидели, как стало меняться белое, как у мертвеца, лицо Карломана, только сейчас осознавшего, что он ранен.

Он не видел и не слышал больше никого, кругом царила оглушающая тишина. Быстро убедился, что дело плохо. Судя по сильному кровотечению, рассечены артерии. А осколки костей - от разрубленной ключицы. Но не успел додумать свою мысль. Земля вдруг совсем ушла из-под ног, и солнце погасло, будто его проглотил исполинский волк. Что произошло, неужели Рагнарёк, предсказанный древней вёльвой?! Но додумать этой мысли Карломан не успел. Вдалеке появились король и Жоффруа де Геклен, оба были чем-то сильно испуганы. Король истошно кричал, но майордом уже не мог ничего разобрать. Колени его подогнулись, и он медленно упал на песок, обагренный кровью.

В последний миг он еще почувствовал, как король и Жоффруа касаются его и осторожно укладывают. А потом еще успел поднять глаза к небу и увидел, как в ясной синеве стремительно проносится ласточка. Затем сознание окончательно оставило раненого.

***</p>

Король Арвернии едва мог поверить и осознать, что он натворил. Он замер неподвижно, такой же бледный, как и раненый Карломан. На руках и доспехах его была кровь майордома. Просто не укладывалась в голове чудовищность произошедшего. Его дядя, главная опора Арвернии, тяжело ранен, быть может, умирает... и сотворил это он, король Хильдеберт, в припадке безумия?!

Над раненым уже склонились королевские хирурги и жрецы-целители из храма Эйр. Жоффруа де Геклен, сняв с себя плащ, постарался туго, но осторожно перевязать рану. По крайней мере, это поможет Карломану не истечь кровью до настоящей помощи. Однако командир паладинов, разглядев рану, лишь сомкнул зубы до боли, чтобы ничего не сказать. Если лекари сумеют спасти майордома, то сохранить руку, почти полностью отрубленную, было мало надежды. Но сейчас те, кто заботился о раненом, пытались прежде всего остановить кровь.

Король не отводил напряженного взгляда. Он стоял на ристалище один. Паладины не пустили любопытствующих зрителей. Но наиболее заинтересованные среди знати так и остались где стояли, возле самого ристалища, пытаясь разглядеть, что происходит. Это хорошо, что возле раненого сейчас только нужные люди, лишняя толпа там ни к чему...

Лишь одна мысль неуклонно продолжала мучить короля, впиваясь в мозг насквозь, вонзаясь как гвоздь в дерево, грохоча в его голове, как копыта лошадей.

”Неужели это сделал я?!”

Внезапно перед ним словно из ниоткуда появилась Женевьева Армориканская. Мать Карломана, с посеревшим от горя лицом, в одночасье превратилась в старуху. Во всяком случае, выглядела теперь на свои годы. Она смотрела куда-то сквозь арвернского короля, как будто не видела его. Король даже не удивился этому, а только каким-то краешком сознания отметил, что глаза у нее в точности как у Карломана, ее сына.

- Никогда не прощу! - выкрикнула она дрожащим голосом, прежде чем муж успел перехватить ее и крепко прижать к себе.

Тем временем соорудили носилки из нескольких щитов, скрепив их копьями. И Хильдеберт почувствовал, как Жоффруа де Геклен заботливо подхватил его под руку и проговорил:

- Пойдем отсюда, государь! Я отведу тебя в безопасное место.

Хильдеберт, словно очнувшись, провел ладонью по глазам. Он слышал слова своего верного паладина, и даже понимал их смысл, но они не доходили до сознания. ”Государь”? Неужели он все еще государь хоть для кого-то, после того, что натворил?!

Оглянувшись, король встретил взгляд герцога Гворемора. Тот смотрел на него, как будто он был осужденным убийцей, достойным казни.