12. Волк, Ирис и Роза (1/2)

***</p>

Народные приветствия в честь появившегося короля стихли. Повисла гнетущая тишины. Теперь все взоры были прикованы к пяти фигурам, стоявшим посреди ристалища, окруженного паладинами.

Король, облаченный в легкий доспех, устремил ненавидящий взор на стоявшего перед ним Рыцаря Дикой Розы, в латах со следами ударов от предыдущих поединков. Немного поодаль от каждого, по правую руку, стояли их секунданты - Жоффруа де Геклен и Дитрих Молоторукий. А между ними, возле воткнутых в землю мечей, стоял майордом Арвернии, Карломан Кенабумский, бледный и напряженный.

Он чувствовал сейчас на себе взгляды близких людей - жены, сыновей, тестя, родителей. И все же был готов на все. Потому что это его земля, осколок некогда великой империи, созданной тем, кто носил то же имя, что и он. Значит, его, майордома, долг - спасти Арвернию от разрушительных войн, сберечь часть арвернского короля, наследника славного рода. Любой ценой. Даже, если потребуется, пожертвовать своей жизнью.

Ласточка порхала над головами людей на ристалище, но больше уже не щебетала. Она высказала свои предупреждения, и те, кому они предназначались, их услышали.

В их числе находилась и юная Фредегонда, стоявшая за креслом принцессы Бертрады. Правда, пока еще внучке вейлы не все было понятно. Она заметила поведение своей ласточки. И внимательно наблюдала за противниками, что готовы были сойтись в бою, за майордомом... И своим природным чутьем ощущала неподалеку, среди замерших зрителей, еще один источник тайной силы, кроме Карломана. Некто очень похожий на него, и в то же время иной. Новая сила ощущалась более тонкой, изящной, женственной. Внучка вейлы не могла понять, от кого она исходит, но любопытство разгоралось все более.

”Значит, их двое... Потомков Других Народов, кто бы они ни были...” В Шварцвальде с этим было проще. Там едва ли не каждый пятый имел в своих жилах кровь ”альвов”, и сами они не так редко появлялись в человеческих городах. Но в Арвернии со времен Хильдеберта Строителя, потерявшего и жену, и сына ”по вине” вейл, отношение к Другим Народам сделалось враждебным. Их часто обвиняли во всех бедах, обвиняли, будто они насылают болезни, неурожаи и прочие беды. Многие ”альвы” переселялись в Шварцвальд и рассказывали, что из Арвернии их изгоняют, а, если те защищаются с помощью своих природных дарований - и убивают. Те, кто не хотел покинуть свою родину, либо искусно прятались, либо скрывались среди людей и, если могли, выдавали себя за них. Попробуй теперь разберись, кто есть кто!

Между тем, по знаку майордома, оба секунданта отошли на почтительное расстояние и остановились, выжидая. Оба понимали, что потом придется действовать быстро, очень быстро...

- Да будет этот поединок угоден Небесам! - непривычным отрывистым голосом провозгласил Карломан.

Король и Гизельхер выхватили из земли мечи. Синяя сталь ярко блеснула на солнце, и его золотые лучи скользнули, рассеченные острыми гранями клинков.

Король Хильдеберт закружил над головой меч, со свистом рассекший воздух. Ему хотелось устрашить противника еще до боя. И насмешливо взглянул на Рыцаря Дикой Розы, ожидая, что сделает тот. Понял ли виконт, что его ждет, в какой ловушке оказался? Рано или поздно или дерзкий поклонник Кримхильды не выдержит и пропустит удар, или попытается атаковать сам - и будет казнен, хоть и не за то преступление, за какое его судит он сам, король арвернский.

В этот момент в голове Гизельхера стремительно промчались все наставления майордома. И выстроились по порядку, сообщая молодому рыцарю единственный путь к спасению. Он хотел жить, он не мог позволить, чтобы его отец умер от горя, лишившись и второго сына. И теперь, следуя указаниям Карломана, Гизельхер изобразил крайнее удивление, увидев заточенную грань клинка. Даже потрогал ее рукой, хоть и так было видно. Постарался, точно актер, изобразить все соответствующие чувства поочередно: изумление, страх застигнутого врасплох человека, недоверие: неужели король мог так поступить с ним?! Но, увидев на лице Хильдеберта глумливую усмешку, принял разгневанный вид.

Король пропел известную при дворе песенку самым язвительным тоном:

- Королеву рыцарь полюбил, а король, узнав об этом, рыцаря погубил...

Карломан Кенабумский отошел назад, испытующе глядя на Хильдеберта. Он еще надеялся, что тот одумается, прикажет заменить боевые клинки турнирными. Но нет, Хильдеберт был слишком разгорячен. Гнев ослепил его, и он не ведал, что творит. Он не отменит своего безумного решения.

И теперь, глядя на своего царственного племянника, Карломан чувствовал одновременно жалость и раздражение. За что Арвернии такой король?! Но, с другой стороны - Хильдеберта не готовили на престол, его очередь была далеко не первой, и никто в свое время не мог предположить, что о воспитании именно этого принца следует позаботиться особо. Конечно, Хильдеберт не виноват, что еще в детстве лишился отца на том роковом турнире. А наставники, приставленные королевой-матерью, даже радовались, когда их ученик впадал в ярость во время военных занятий. Откуда им было ожидать, что этот храбрый и вспыльчивый мальчик со временем взойдет на трон Арвернии?!

Карломан вздохнул, вспоминая недавний разговор с королем в шатре, еще до того, как он придумал выход из положения, пусть и крайне рискованный. Сперва он пытался убедить короля отказаться от показательного боя. Тот и слушать не стал, брызгая слюной и выкрикивая ругательства против злосчастного Рыцаря Дикой Розы. Среди них прозвучало то, чего сам Хильдеберт, скорее всего, не заметил: ”На этот раз ублюдки не отнимут у меня мою любовь!” Майордом ничего не ответил, но понял, что король вспомнил погибшую девушку-цветочницу и тех парней, пьяных и столь же несчастных, которых повесили за ее убийство. Тогда он молчаливо кивнул, соглашаясь с затеей короля, раз уж не удалось его переубедить. И принялся осуществлять ее - но только на свой лад.

Еще Карломан подумал, что власть королевы-матери пора ограничить. И наступает удобный для этого момент. Король уже не так слепо слушается свою мать, как прежде. В некоторых случаях ей так и не удается убедить ”своего мальчика”. Так что пора вывести на первый план молодую королеву, Кримхильду. Сегодняшний день доказал, что она способна повлиять на короля, у нее просто еще мало опыта... Что ж, это будет сделано, майордом не сомневался. Если не он... то другие продолжат его дело!

Тяжело вздохнув, Карломан поднял руку, подавая знак бойцам. Все замерли, напряженно глядя. Поединок готов был начаться. Король и Гизельхер приготовились. У каждого в одной руке меч, а в другой щит с гербом: арвернский ирис у короля, роза - у нибелунгского рыцаря.

У самой кромки ристалища, рядом с оцепившими его паладинами, стоял граф Рехимунд, бледный как смерть. Он сильно сжимал перчатки, почти уже растерзанные. Переводил отчаянный взор то на сына, то на Карломана, как на последнюю надежду. В его глазах майордом виделся самим доблестным Циу, спустившимся на землю по Радужному мосту. Как Циу вложил руку в пасть чудовищному волку Фенриру, чтобы спасти мир, так и граф Кенабумский сейчас готов был, рискуя своей жизнью, спасти не только Гизельхера, но и своего короля от бесчестья, а обитаемые земли - от беспощадной разрушительной войны.

Вблизи ристалища, недалеко от нибелунгского графа, стоял и Дагоберт Старый Лис. В отличие от Рехимунда, он сохранял наружное хладнокровие, тоже внимательно глядя на Карломана. Он все равно тревожился за своего племянника и зятя, видя, как обезумел король. Сумеет ли Карломан, безоружный, сдержать его? Заметив, как майордом поправляет широкие, по арвернской моде, рукава камзола, коннетабль дальнозорко заметил, как в них что-то блеснуло. Понимающе кивнул. Значит, наручи. А под камзолом у Карломана наверняка надета кольчуга. Ну что ж, хоть какая-то защита! Прямого рубящего удара кольчуга, скорее всего, не выдержит, но от скользящего должна защитить. И все равно, Дагоберта не покидало тревожное предчувствие. Конечно, он не раз видел, какой почти нечеловеческой ловкостью обладает Карломан, как он, только что стоявший спокойно, вдруг превращается в стремительный вихрь. Однако и самый быстрый человек может устать, а вот Хильдеберт в своем нынешнем состоянии усталости не чувствует. Сможет ли Карломан выйти живым и невредимым, если ему придется буквально плясать под мечом обезумевшего короля?! И успеют ли Жоффруа и Дитрих на помощь вовремя?

А между тем, на поле боя Гизельхер бросил последний взор на застывшую в своем кресле королеву Кримхильду. Над нею заботливо склонились Ираида Моравская, держа ее за руку, и Альпаида Кенабумская, которая что-то говорила королеве. Мысленно попрощавшись со своей неразделенной любовью, Гизельхер принялся действовать, так, как было ему подсказано майордомом. Он со всем своим пылом запел песню, сложенную еще в Нибелунгии в честь будущей королевы Арвернской:

- Прекрасная принцесса Кримхильд, что подобна белому шиповнику среди цветов полевых...

Реакция короля не заставила себя ждать. Он стремительно бросился в бой. С оглушительным звоном сталь ударилась о сталь, едва не высекая искры. Так начался бой, если только это можно было назвать боем. Ибо Рыцарь Дикой Розы только защищался, отбивая бешено сверкавший перед ним меч короля. Но продолжал песню, восхваляющую королеву, и его слова ранили Хильдеберта большее меча. Несколько ударов - и щит Гизельхера, изрубленный в щепки, упал на землю. Тогда и Хильдеберт со звонким смехом бросил свой щит и стал орудовать мечом обеими руками. Пусть этот нибелунгский вор еще поблагодарит, что он, арвернский король, сам, в честной борьбе, расправится с ним! Для этого ему не нужны никакие преимущества, он справится и без щита!

К этому времени и многие зрители заметили, что клинки остро заточены. Послышались возгласы изумления. Толпа начала роптать. Послышалось приглушенное, но набирающее силу эхо многих голосов, повторяясь на все лады: ”Немыслимо! Бой на заточенных клинках! Чего добивается король? Это же просто безумие! Бесчестье!” Дворяне и рыцари из свиты короля начали движение. Те, кто заметил первым, бросались к коннетаблю, к королеве-матери - к любому, кто, по их мнению, мог еще что-то сделать.

Граф Рехимунд беззвучно молился каждому из богов по очереди. Молодая королева застыла и похолодела, и только ужас в ее широко распахнутых глазах выдавал, что она сознает происходящее. Ида и Альпаида растирали ее похолодевшие руки. Но и сами они едва сдерживали волнение, особенно Альпаида. Она знала, что предстоит Карломану. Мысленно она взывала к Небесам так же горячо, как и отец Рыцаря Дикой Розы.

Сама Кримхильда сидела ни жива ни мертва, словно закованная в ледяной панцирь. Не издала ни звука, хотя меч ее мужа уже не раз задевал виконта Гизельхера, не имеющего возможности сопротивляться. Если бы не надежда на майордома, что обещал помочь, она не выдержала бы, наверное. Мысленно она обещала выполнить любую просьбу Карломана или его наследника, если каким-то чудом удастся исправить то, что она заварила. И только медальон, что она носила на груди, согревал ее и не давал полностью погрузиться в отчаяние.

Немного в стороне, за креслом принцессы Бертрады, стояла Матильда Окситанская. Она была почти так же бледна, как королева, и сжимала пальцами резную спинку кресла. Ее мать, графиня де Кампани, участливо положила руку на ладонь дочери. Матильда не отрывала пристального взора от Карломана. Матильда видела, что окружающие, в том числе самые опытные воины, восприняли этот поединок более чем серьезно. И в том, как трогательно Карломан прощался с женой, словно уходя на войну, герцогине тоже виделись признаки опасности.

Стоявшая рядом Фредегонда заметила это и проследила ее взгляд. Ей было над чем задуматься. Видно, могущественный майордом крепко заполонил сердце Матильды, если она, такая ловкая, умная и осторожная, не может скрыть тревоги за его судьбу! Значит, есть грань, за которой каждый человек, как бы хорошо ни умел притворяться, не сможет скрыть настоящие чувства... Это был еще один урок, который Фредегонда извлекла из жизни Дурокортерского замка, и он должен был впоследствии пригодиться ей.

А тем временем на ристалище Гизельхер, продолжая петь песню в честь Кримхильды, упорно защищался и отбивал клинок противника, не предпринимая ничего, что могло быть расценено как покушение на арвернского короля. Король наступал все сильнее, при столкновении двух мечей летели искры. Самый воздух вокруг бойцов, казалось, стал горячим, и зрители смотрели на них с замиранием сердца. Но Дитрих и Жоффруа, более осведомленные, глядели не на противников, а на Карломана, ожидая от него знака, чтобы действовать. И вслед за ними в ту же сторону переводили взоры и многие из властного круга Арвернии. Даже те, кто не знал о замысле майордома, догадывались, что он собирается что-то предпринять, хоть и непонятно было, что можно тут сделать.

Возле самого ристалища собрались несколько именитых людей. Анегрран, сын и заместитель майордома; королева-мать со своим незаконным мужем Хродебергом; принц Хильперик; Дагоберт Старый Лис; Теодеберт Миротворец; герцог Гворемор Ярость Бури; шварцвальдский рыцарь Гундахар Лось.

Хродеберг держал Бересвинду за руку, пытаясь ободрить в этот тяжкий для нее час, когда она поглощена тревогой за судьбу сына. И все-таки он понимал, что в сегодняшней стычке прав был его отец. И сам Хродеберг прежде говорил своей незаконной супруге, что она переоценивает свое влияние на царствующего сына. Ведь не позволил же он им признать свой брак! И, наверное, зря Бересвинда так старалась опорочить свою невестку, домысливая лишнее, что и вызвало у короля сегодняшнюю вспышкку. Однако Хродеберг любил эту женщину, такую, как она была, и часто оказывался как меж двух огней в спорах между своим отцом и невенчанной супругой. Последние события привели совсем не к тому, чего добивалась королева-мать.

Теперь же они все оказались на краю гибели. Если слухи правдивы, их ждет еще одна война с Нибелунгией, а также и с Междугорьем, что военной силой почти не уступает Арвернии. Да и кланы ”детей богини Дану” могут под шумок поднять восстание, особенно если Карломан - ни приведи Циу! - погибнет...

Гундахар из Эльхфельда, не понаслышке знавший междугорцев, гневно взревел, как настоящий лось по осени:

- Господа, во что вы втягиваете Шварцвальд?!

Королева-мать молчала, только нервно облизнула сухие губы. Если сейчас на ристалище прольется кровь, то им не избежать войны. И ей воочию представилось, что стало бы в случае союза между Нибелунгией и Междугорьем. Если два могучих королевства ополчатся против них, Арверния окажется на краю гибели. Бересвинда Адуатукийская с тоской осознала, что, случись такое - и они останутся одни. Даже ее царственный брат, прежде помогавший им, на сей раз может отказаться поддерживать. Особенно если решит, что она и ее сын во всем виновны сами...

Тут вмешался принц Хильперик, с тревогой наблюдавший за своим венценосным кузеном. Хильперик не стремился к власти, резонно полагая, что принцем быть и легче, и веселее, чем королем. Тем более, что арвернские короли ныне что-то не заживались долго. А уж стать королем в разоренной войной стране ему и подавно не хотелось!

- Матушка!.. - воззвал он к Паучихе. - Что он творит?! И правда ли, что Торисмунд Нибелунгский смог заключить союз с Междугорьем?

При этих словах он обернулся к Теодеберту, что должен быть осведомлен о международных делах лучше других. Рядом с ним заметил разъяренного герцога Гворемора. Сейчас тот как никогда оправдывал свое прозвище - Ярость Бури

- Наш народ не потерпит бесчестья! - громовым голосом произнес Гворемор. Для себя и других предводителей кланов он уже все решил: если арвернский король убьет своего соперника, который даже ответить ему не имеет права - ”дети богини Дану” будут свободны от всяких вассальных клятв. Не следует служить тому, кто сам вероломен и бесчестен.

Теперь все взоры обратились к герцогу Теодеберту. Его поездка касалась как раз вопросов отношений между странами. Всем хотелось узнать, какие вести он привез.

Теодеберт, проглотив ком в горле, произнес:

- Даже если пока еще слухи... Это не оправдывает бесчестья нашего короля... Дагоберт, я не смогу надолго удержать народ моей дорогой супруги…

Дагоберт пронизывающим взором взглянул на королеву-мать. Ясно было только одно: в ближайшее время среди правителей Арвернии кое-что изменится! Дагоберт собирался приложить все старания, чтобы ограничить власть королевы-матери. И пусть его сын не защищает свою любовницу, иначе он отцовской властью потребует расстаться с нею! Арверния и так дорого платит за ошибки Паучихи. Правда, некогда он сам, в обмен на должность коннетабля, помог Бересвинде стать во главе Регентского Совета. Но с тех пор много воды утекло, и сейчас перед королевством стояли иные задачи.

- Вот что происходит, когда женщина находится у власти! - не выдержав, в сердцах, воскликнул он. - Госпожа королева, молись всем богам, небесным и подземным, чтобы у нашего майордома получилось, что он задумал, а иначе...

Он, сжав кулак, кивнул в сторону герцога Гворемора и стоявших обособленной группой среди зрителей воинов кланов ”детей богини Дану”. Никто не сомневался, что это племя, только наполовину, укрощенное, восстанет, стоит Арвернии ослабеть. И то, что Дагоберт уже второй раз назвал своего зятя по должности, для тех, кто знает, говорило о большой опасности ситуации.

Один лишь Ангерран пока не произнес ни слова. На его шее был надет золотой медальон майордома. Сцепив руки за спиной, он не отрываясь смотрел на ристалище. Но и там не замечал никого, кроме своего отца, напряженно замершего, как натянутая струна.

Что бы не случилось. Что бы не произошло. Он выполнит указание отца, который может и не дожить до вечера…

Его брат Аделард в ужасе наблюдал за поединком. Вновь ему почудилось, что на месте Рыцаря Дикой Розы находится, защищаясь от неистовых ударов взбешенного короля, он сам...