11.1 Ослеплённый Гневом (1/2)
***</p>
Весть о вызове, что король Арвернии бросил нибелунгским рыцарям, мигом облетела весь Дурокортерский замок, вытеснив даже причудливые домыслы о внезапном преображении королевы Кримхильды. Отовсюду прибывал народ, как на настоящий турнир. Впечатление было, будто он уже начинается. Вскоре трибуны для гостей были заняты до отказа. Всюду пестрели гербы, развевались на ветру разноцветные знамена.
А из соседней рощи доносились трели птиц, которых не беспокоили тревоги людей. И лишь одинокая ласточка летала над ристалищем, усыпанным песком.
Король и майордом скрылись в шатре, где слуги помогали им облачаться в доспехи. А их будущие противники, Гизельхер и Дитрих, стояли поодаль, у самой кромки песка, и растерянно думали о новом повороте судьбы. Как им выйти из нового поединка с честью, при этом ни на волос не повредив арвернскому королю и его родичу? Иначе их родная земля снова утонет в крови!
О том же думал и граф Рехимунд, стоя рядом со своим сыном. Граф был опытным дипломатом и старался держать себя в руках, и только нервное движение рук, комкавших перчатки, выдавало его. Он с тоской глядел на сына - младшего и ныне единственного сына, - от которого так много зависело сейчас. Ему казалось, что еще никогда он не любил Гизельхера так сильно, хотя ничего не мог ему сейчас сказать. Не меньше тревожился граф и о королеве Кримхильде, которую, как урожденную нибелунгскую принцессу, почитал всей душой. Он понимал, что замысел Кримхильды, каков бы ни был, привел не к тем результатам, и теперь грозит обернуться трагедией. И граф был готов сделать все возможное, чтобы помочь молодой королеве выйти с честью из этой безумной игры. И, если это будет необходимо для сохранения мира между королевствами, он готов лишиться и последнего сына, хотя сердце его сжимается от боли. Ибо пусть лучше погибнет один, чем тысячи... Ах, если бы знать в точности, вправду ли заключен военный союз между Нибелунгией и Междугорьем? Если Кримхильд рассчитывала на их поддержку, арвернам придется с ней считаться. Если же она действовала в отчаянии, ей придется пенять на себя. Как иногда немного надо, чтобы повернуть жернова истории... впрочем, для этого они должны перед тем быть в готовности.
Дитрих Молоторукий, стоявший у кромки усыпанной песком земли, временами бросал красноречивые взгляды в сторону графа и его сына. Ему тоже было о чем подумать. Он ощущал чутьем опытного воина, как обстановка накаляется с каждой минутой. Рыцарь догадывался, что королева Кримхильд затеяла утреннее представление не без причины, и наверняка заручилась поддержкой всемогущего майордома и его жены.
И Дитриху вспомнился печальный день пять лет назад, когда он последний раз видел живыми родителей Кримхильд - принца Теодориха и Кунигунду Шварцвальдскую. Будто наяву увидел, как они прощались с детьми, как принцесса надела дубовый медальон на шею дочери. Отсылая с ним, Дитрихом, детей, принц Теодорих просил его быть защитником его дочери. И уехал с супругой на защиты своей земли и народа. Как потом рассказывали немногие из обитателей того замка, что пережили устроенную арвернами резню, принц и принцесса встретили смерть с гордо поднятой головой, отвергнув все предложения сдаться...
Тем временем Гизельхер видел, какая боль отражается на лице его отца, но не мог сейчас взглянуть на него. Только сейчас он вполне осознал, какой опасности подвергал себя и королеву, по нибелунгскому обычаю открыто преклоняясь перед ней. Ему придется биться с королем, что так ревнив и горяч!.. С запоздалым сожалением подумал, что лучше было ему уехать домой, как просил отец. Но он не мог покинуть Кримхильд, оставить ее в лапах Паучихи.
Взор молодого нибелунга был прикован к молодой королеве, что стояла сейчас рядом со своим креслом, застывшая и бледная, как заколдованная принцесса из песни, что любили петь менестрели при нибелунгском дворе. Ее небесные глаза потемнели от навалившегося ужаса, ярого гнева, и еще многих чувств, что разрывали ее душу на части. Сейчас она горько проклинала себя за безрассудную затею. Желая привлечь к себе внимание супруга, разожгла вражду между арвернами и нибелунгами! И ничего уже не изменить, не повернуть назад. Больнее всего - осознавать, что она сама виновата во всех бедствиях, что могут вскоре начаться. Она чувствовала, что стоит на краю обрыва. Один неверный шаг - и не только она, но и Арверния и Нибелунгия рухнут в пропасть. Тогда ее не сможет спасти даже Карломан Кенабумский, который и так сделал для нее очень много. И лишь жар, исходящий от деревянного медальона у нее на груди, согревал, посылал новые силы, обнадеживал, как теплое дыхание весны. Кримхильда взяла медальон в руки и заметила, как по вырезанным Вультраготой рунам пробегают жаркие янтарные огоньки. Они успокаивали. Молодая королева глубоко вздохнула. В голове у нее прояснялось. Она подумала, что с самого начала действовала неправильно. Надо было держаться по-другому, подобно герцогине Окситанской... Но Кримхильда не умела и не хотела хорошо притворяться, это означало бы предать саму себя. Но зато теперь не случилось бы никаких несчастий по ее вине...
За спиной молодой королевы стояли женщины ее свиты, тоже растерянные и пораженные внезапным поворотом. Ираида Моравская осторожно поддерживала оцепеневшую королеву под руку, и та чувствовала на себе ее тревожный взгляд. Порой Ида укоризненно бросала взор на Ротруду: почему не остановила королеву вовремя, потакала ей во всем? Как жена военачальника, герцогиня Земли Всадников знала, что на войне следует спешить медленно, а любая торопливость чревата крахом. А королева поспешила затеять это нелепое состязание - и что теперь делать?..
Ротруда молчала, опустив глаза. Она как никто разделяла чувства молодой королевы: ведь и сама была из Нибелунгии родом.
Затем Ида перевела взгляд на Альпаиду Кенабумскую: не скажет ли чего важного? Но дочь Старого Лиса превосходно умела владеть собой и держалась с таким достоинством, словно все идет по заранее приготовленному плану. Она учтиво беседовала с герцогиней Окситанской. К их разговору прислушивалась, не подавая виду, Фредегонда, не обращая внимания на любовное воркование Хильперика и Бертрады. Разговор обеих дам был гораздо интереснее.
- Я не сомневаюсь, что Карломан уладит все наилучшим образом, ответила супруга майордома. - А разве ты, дорогая Матильда, сомневаешься, как сложится поединок?
- О, я, разумеется, не сомневаюсь, что король и майордом победят! Как же может быть иначе? Ведь они свежи и полны сил, а нибелунгские рыцари вымотались в недавнем состязании! - поспешила Матильда заверить собеседницу нарочито уверенным тоном.
И все же, от не по возрасту проницательной Фредегонды не укрылось, что герцогиня Окситанская переигрывает. Но почему? Так ведут себя, когда беспокоятся о близком человеке, а ей, вроде бы, не за кого. Или?.. Фредегонде припомнилось, какими взглядом Матильда провожала Карломана Кенабумского.
Девушка покосилась на стоявших возле королевы Иду и Ротруду, и обратно - на Альпаиду и Матильду... Было некое сходство в том, как держались между собой обе пары женщин. И, если первые делили между собой одного мужчину, то и вторые...
Замечать такого рода вещи внучке вейлы не приходилось учиться, тут у нее был врожденный дар, как у рыбы - плавать. Мысленно представила себе вместе Карломана и Матильду - умных, ироничных, тонко мыслящих и знающих жизнь людей... Что ж, они должны были просто притягивать друг друга! И жена майордома, и его возлюбленная были, по меньшей мере, незаурядными женщинами.
Ласточка, порхая над полем, щебетала так что Фредегонда отвлеклась от созерцания придворных дам и смотрела на свою птицу. Ласточка пела:
«Гневом король пылает! Пламя любви его сжигает! Клинки сойдутся в песне звонкой! Бисклавре, берегись! Иначе жаркую кровь король прольет!»
Фредегонда, услышав ласточку, уже не сомневалась, что и всезнающий Карломан ее слышит. Ей очень хотелось знать, кто он на самом деле. Как обратилась к нему ласточка? ”Бисклавре”? Что означает это слово? В нем и вправду ощущалась кровь иных существ, населявших землю до людей. Тех, кого потомки жителей Погибшей Земли собирательно звали альвами, а сварожские племена восхода - дивиями. Хотя мать учила Фредегонду, что между собой Другие Народы различаются не менее сильно, чем в сравнении с людьми. Но они от природы были наделены способностями, редкими среди людей. И, если майордом Арвернии, с его яркими изумрудными глазами, необычной быстротой движений, выглядевший значительно моложе своих лет - потомок кого-то из альвов, то многое становилось понятным. Не зря же он понимал речь ее ласточки! Фредегонда чувствовала в нем иную кровь, и знала, что он тоже узнает ее, внучку вейлы. Карломан и она были похожи. Вот бы поговорить с ним, убедить взять ее в ученицы! Девушка не сомневалась, что сможет многому научиться у этого человека.
Между тем, высшая знать Арвернии собралась около королевского двора, где на страже у входа стоял, как скала, командир паладинов, Жоффруа де Геклен. Он получил приказ никого не впускать. Самому паладину не очень-то нравилась королевская затея. Если что пойдет не так, Арверния рискует оказаться обезглавленной, лишившись и короля, и майордома. Но воля короля не подлежит обсуждению.
Решение короля выйти на поединок застало врасплох даже наиболее близких к нему людей. Сама королева-мать пыталась удержать сына перед входом шатер, отговорить его.
- Сын мой, это опасно, ведь нибелунги озлоблены против нас! Зачем подставлять свою грудь под удар? Наконец, это уронит твое звание в глазах представителей сопредельных стран...
Но Хильдеберт, воодушевленный, с яростным блеском в глазах, не послушал даже мать. Осторожно высвободил руку.
- Не беспокойся, матушка: я сумею с ним справиться ради моей милой Кримхильды! А что до урона званию - скорее уж перестанут уважать короля, который меняет свои решения, как весенняя погода.
И он ушел в шатер, где вот уже полчаса снаряжался к бою вместе с Карломаном. Так же и его отец когда-то уходил от нее на свой последний турнир...
И королева-мать, бледная, с горящими глазами, окинула яростным взором Гизельхера и Кримхильду. Они виноваты во всем, что случилось, и что может еще произойти!
Бересвинда Адуатукийская прошептала побелевшими губами:
- Я не сумела удержать моего мальчика!..
Стоявший рядом Старый Лис выглядел невозмутимым, как обычно. Чувствуя непривычное, но все же до боли знакомое беспокойство королевы матери, он тихо произнес:
- Карломан знает, что делает.
Но и сам Дагоберт не чувствовал такой уж уверенности, просто не подавал виду. Он все сильнее хмурился, и чувствовал, как сердце его порой пропускает удар. Недаром ему совершенно не нравилась выходка Кримхильды. Уже слепому ясно, на что она рассчитывала и чего добивалась, вот только все пошло не так! А расхлебывать заваренную ею и Хильдебертом кашу придется Карломану - и пусть Небеса помогут, чтобы ему это удалось!
Из размышлений его вырвало приближение старшего сына, Хродеберга, герцога Блезуа.Он подошел неслышно, кошачьей поступью, поклонился своему отцу, под началом которого служил, и мягко, почтительно поцеловал руки королеве-матери. Хродеберг был мужчиной средних лет, с длинными волосами и небольшой бородкой, очень похожим на своего отца. Уже давно он был почти мужем Бересвинды Адуатукийской, хотя король и не дал согласия на их брак. Теперь Хродеберг заметил, что королева нуждается в поддержке, но на людях был вынужден придерживаться церемонной учтивости. И все же, даже такое прикосновение сошло за ласку, и королева-мать немного расслабилась, вспомнив, что остается еще и женщиной.
Однако Хродеберг явился не только за этим. Обменявшись приветствиями, он быстро проговорил:
- Герцог Теодеберт вернулся из дальней дипломатической поездки!
- Очень кстати! - встрепенулся коннетабль. - А с какими известиями?
- Пока неизвестно, - со вздохом ответил Хродеберг.
Тогда Старый Лис сглотнул ком в горле и выразительно взглянул на Бересвинду. Если бы она не давила на свою невестку, ничего бы этого не было!
Герцог Теодеберт, прозванный Миротворцем за свое дипломатическое искусство, приходился кузеном Старому Лису, был одним из влиятельных принцев крови. Словно этого было мало - он еще приходился отчимом самому майордому Карломану, женившись на его матери, госпоже Женевьеве. Та была принцессой из древнего рода ”детей богини Дану”, - и кое-кем еще, но о последнем мало кто знал. Некогда Женевьева Армориканская блистала при дворе, была фавориткой короля Хлодеберта Жестокого. Старейшие из дворян и по сей день еще вздыхали, вспоминая ее в те годы. От короля она родила Карломана и его старшего брата, ныне погибшего. Расставшись с королем, стала женой его кузена Теодеберта, с коим и жила счастливо по сей день.
Все это были страницы истории, известные каждому при арвернском дворе. Неизвестно было пока лишь, с чем вернулись Теодеберт Миротворец и его супруга. И королева-мать, и Старый Лис ждали их с напряженным вниманием.
Паучиха растерянно взглянула на Хродеберга, ища поддержки.
- Это ведь только показательный бой! - поспешила она заверить всех.
Появился герцог Теодеберт со своей супругой. Хотя ему уже перевалило за семьдесят лет, он был высок и прям и по-старчески красив. Удивляться этому не приходилось: в роду арвернских королей текла сильная кровь. Если царствующих особ рано подкашивало проклятье вейл, то незатронутые им принцы крови - дяди, кузены и деды разных степеней родства, доживали и до девяноста лет. Отец герцога Теодеберта был еще жив в то время.
О возрасте Женевьевы Армориканской, плавным шагом идущей под руку с супругом, и говорить было неучтиво. Она сохранилась просто великолепно. Даже когда рядом находился ее сын Карломан, который сам по меркам обычных людей был уже немолод, Женевьева казалась его сестрой, а не матерью. Она была в строгом пастельном платье, волосы с небольшой проседью заплетены в косу и уложены короной вокруг головы, которую украшал рунный венец.
Теодеберт и Женевьева уже знали обо всем, сомневаться не приходилось. Величественным шагом они прошли мимо королевы-матери и Старого Лиса, словно не замечая их. Своим видом они показывали: ”Хоть мы и не числимся в вашем триумвирате, дорогие родственники, но без нас вы ничего не сделаете, не обойдетесь! Если же из-за допущенных вами глупостей с нашим сыном Карломаном что-то случится, мы поднимем против вас всю Арморику, объединим кланы ”детей богини Дану” и сбросим власть Арвернии навсегда!”
Чета остановилась невдалеке от королевского шатра. Там их встретил герцог Гворемор Ярость Бури, и с ним - двое других вождей кланов, одетых в свои цвета. Гворемор поклонился госпоже Женевьеве и ее супругу, и остальные вожди последовали его примеру. Они почитали Женевьеву за свою законную королеву, хоть она и не была коронована. А герцог Теодеберт был потомком арвернских завоевателей, но, как ее супруг, имел право властвовать.
Они заговорили между собой на языке ”детей богини Дану”. Гворемор рассказал все, чему был свидетелем.
- Мне очень не нравится, что все зашло слишком далеко. Только слепому не было видно, как король глядит на свою жену, и только глухой не слышал, как рыцарь Дикой Розы восхваляет молодую королеву! Прольется кровь. Но вот чья - пока никто не знает.
Никто и впрямь этого не знал. Но все, кто ждал начала поединка, замерли, ощущая страх, тревогу, напряжение.
А над ристалищем, где вот-вот должен был состояться бой, носилась ласточка и щебетала для тех, кто мог ее услышать.
***</p>
Прошло еще некоторое время. На ристалище все было готово к двойному поединку. Ждали только появления арвернского короля и его майордома. Все люди вокруг не находили себе места, ощущая растущее в воздухе напряжение, будто перед грозой. Они задерживали дыхание, напрягали непроизвольно все мышцы, точно сами собирались драться сейчас.
И вот, наконец, из шатра появился Карломан. Его изумрудные глаза горели отнюдь не добрым огнем. Майордом излучал решимость. Черты красивого лица сделались жесткими, в них проступило нечто опасное.
Те, кто хорошо его знал, могли догадаться, что майордом готовится решить трудную и опасную задачу.
Но не это сильнее всего поразило всех собравшихся, так что некоторые даже не удержались от изумленных возгласов. На майордоме не было доспехов! Он был одет, как и прежде. А ведь поединок должен был вот-вот начаться!