11.1 Ослеплённый Гневом (2/2)
Карломан двигался стремительно и, казалось, не замечал никого. Жоффруа де Геклен едва успел посторониться, пропуская его и последовал за ним, повинуясь знаку. Тысячи глаз сейчас следили за майордомом. Он же сделал еще несколько жестов, и люди, которых он подозвал, вместе с ним направились в сторону ристалища.
На какое-то время взгляд майордома сделался отрешенным, как будто он прислушивался не к другим, а к себе. Таким он бывал, наблюдая за чужими поединками, приглядываясь и выжидая. Только сейчас затевалась игра гораздо крупнее, и показательный бой, что затеял король - всего лишь один из ее ходов. Игра будет непростой. Но, если он правильно сделает ставку, то к свадьбе Хильперика и Бертрады Арверния заключит военный союз с несколькими странами против общей угрозы - Междугорья. И Арверния с Нибелунгией тогда станут соратниками. Сейчас такая возможность казалась почти невероятной. Куда проще представить новую кровопролитную войну между ними. Но ставка так высока, что для нее стоит постараться! Попутно он хотел слегка ослабить влияние королевы-матери (но не настолько, чтобы она встревожилась и стала искать виноватых), и дать Кримхильде возможность освободиться из золотой клетки...
Карломан чувствовал, как легкий ветерок ерошит ему волосы, поднимает их дыбом. Он улавливал сквозь запахи человеческих тел, кожи, металла и человеческого страха, - чистые, свежие запахи леса. Слыша, о чем предупреждает ласточка, он улыбнулся ей про себя.
Подойдя к краю песчаной арены, он заговорил вкрадчивым тихим голосом – но его услышали все, кто находился рядом. И как бы не невероятно звучали его слова, никто не усомнился, что сказана правда.
- Прольется кровь. Мне не ведомо кто ее прольёт, и чьей она будет, но ведаю, что она прольется. И эта кровь потянет за собой целые реки. Также я знаю, что об этом дне и об этом самом роковом для двух народов часе еще будут писать летописцы свои хроники. И быть может, бродячие музыканты воспоют двух доблестных нибелунгов и их не менее достойных соперников… Господа мои, поздравляю вас: многие только мечтают о такой великой чести, как крутить самим жернова истории... И ныне именно от нас зависит, что ожидает наши страны в недалеком будущем… Вы все очень хорошо знаете, что такое война. Так вот: мы на ее пороге. Не пройдет и дня, как матери вновь будут оплакивать сыновей, а жены мужей. А два наших народа просто истребят друг друга… Я вас спрашиваю: вам это надо? Мне нет. Но все это будет, если ныне вы не поможете мне – майордому Арвернии, остановить то безумие, которое уготовил нам всем светлейший Хильдеберт – мой король и родич. Так что?..
Те, кто окружали Карломана - растерянные, тревожные, взволнованные, - закивали головами, поспешно соглашаясь. Никто из них не отводил от майордома глаз. Их даже не задело, что он назвал действия короля безумием. А сам Карломан продолжал, серьезно, как никогда прежде:
- Полагаю, мне не надо объяснять, что результат плана королевы Кримхильды превзошел все ее ожидания?.. Ну, своего она в какой то мере добилась, раз сам король выйдет против ее Рыцаря Дикой Розы, что в свою очередь неустанно прославлял свою Даму Сердца везде, где только можно было и нельзя…
Карломан пронзительно посмотрел на Гизельхера, что стоял между Дитрихом и своим отцом.
- Я имею честь поздравить тебя с этим, о доблестный Рыцарь Дикой Розы! – с сарказмом, зло бросил Карломан, которому теперь все это приходилось расхлебывать. – Кроме шуток… Гизельхер, я не предлагаю тебе бежать – знаю, тебе не позволит честь. Так тогда будь же верен своему долгу, о доблестный нибелунг… Прими мой совет… если ты еще не простился с отцом – простись. Ибо сегодня либо ты отдашь свою жизнь во имя светлой любви к королеве Кримхильд, или же будешь через некоторое время казнен через четвертование за покушение на жизнь короля Хильдеберта…
Граф Рехимунд, подавляя свои чувства, грозящие захлестнуть с головой, стиснул стянутые с ладоней перчатки. Лицо его окаменело, а глаза потемнели от непомерно расширившихся зрачков. Он понял, в какую ловушку король заманил его дорогого мальчика. И теперь с отчаянной надеждой, на которую только способен отец, уже потерявший одного сына, глядел на Карломана.
- Клинки будут не учебные, а боевые… - не спросил, а обреченно проговорил он.
Коннетабль и Жоффруа, что стояли с другой стороны от нибелунгов, переглянулись.
- Верно, ты шутишь, Карломан… - неверяще произнес командир паладинов
- Это же лишь показательный бой… - поддержал и Дагоберт.
- Показательный, – с усмешкой, похожей на волчий оскал, прямо-таки выплюнул Карломан, нахмурившись. - Король хочет всем показать, как сильно он любит свою королеву, а заодно показать всем ее воздыхателям, что их ожидает, если они будут продолжать выбирать Кримхильду своей дамой.
Гизельхер, услышав, какая судьба его ждет, и что сам он натворил, навлекая гнев короля, судорожно сглотнул ком в горле. Он готов был провалиться сквозь землю. Не смел поднять глаза на своего отца. Что будет с ним теперь, после потери второго сына?
Рыцарю Дикой Розы сразу стало ясно, что майордом не угрожает, даже уже не предупреждает - предупреждать было слишком поздно. Просто сообщает, что будет с ним, Гизельхером. Либо сейчас его убьет охваченный ревностью король, либо - мучительная казнь за ”покушение” против короля, если он решится выйти против него с боевым мечом. Что ж, уж лучше погибнуть как рыцарь, с мечом в руках, как погиб пять лет назад его старший брат. И, может быть, тогда, если он не удостоится Вальхаллы, то Хозяйка Ожерелья, сочувствующая влюбленным, примет его душу в свои светлые сады?
Виконт молча, на ощупь, взял руку своего отца, крепко сжал ее. А сам непроизвольно вновь поднял глаза на молодую королеву, свою Кримхильд - мертвенно-бледную, страдающую от разрывающей ее душу борьбы.
Ведь никогда, ни единого раза Гизельхер не пытался преступить границу почтительности между рыцарем и его дамой! Хотя он сознавал: позови она хоть раз - и он забыл бы в ее объятиях обо всем на свете. Но этого-то и не могло быть, потому что Кримхильд всегда держалась с ним дружески, и никогда он не мог стать для нее чем-то большим. Совсем не такими глазами она глядит на своего супруга, на это ревнивое чудовище! Если бы король и Паучиха знали Кримхильд, как знает он... Сказать об этом королю, поклясться, что Кримхильд чиста перед ним в своих помыслах? Быть может, тогда... Но уже слишком поздно! Король, верно, не станет его слушать, ослепленный гневом. Теперь остается лишь пожертвовать жизнью ради нее и ради мира между королевствами... Пусть Боги после помогут его отцу перенести гибель и второго сына!..
Между тем, Жоффруа де Геклен печально покачал головой, глядя на молодого нибелунга. Он отлично знал правила поединков. Против самого короля, с боевым клинком, Рыцарь Дикой Розы сможет лишь защищаться - первый же выпад обеспечит ему смерть, либо быструю, либо медленную и мучительную.
О том же думал и Дагоберт Старый Лис, с видимым хладнокровием обдумывая возможности. Рыцарь Дикой Розы и так и так – покойник. Вопрос только в том, чья сторона первая прольет кровь после его гибели, либо казни…
С предчувствием большой беды коннетабль смотрел на Карломана, которого любил как родного сына. Если Небеса будут милостивы, то Почти Король сможет обернуть эту сложнейшую ситуацию в добрую сторону, а если повезет (что невероятно), то еще и пользу из нее извлечь… Теперь главное только ему быть опорой и положиться на его звериное чутье. Быть может через много лет все участники вспоминая эти события будут смеяться над всем этим…
- Что от меня требуется?.. – спросил Дагоберт, глядя на такие родные черты Карломана и невольно вспоминая старшего брата и старшего племянника, что были королями Арвернии. Карломан чистая их копия – не считая глаз.
- Объявить, что по известным причинам мы переносим начала турнира, и бал в честь него, что должен быть сегодня, накануне прежней даты – на третий день от сегодняшнего. Независимо от результата поединка – независимо кто прольет кровь или даже погибнет, обеспечить порядок и пресечь любую смуту. Любую, господин коннетабль, ты слышишь?!
«Даже» - резануло слух тех, кто обступил Карломана. Значит, он полагает, что все же обойдется без смертоубийства…
Дагоберт же кивнул – очень редко когда Карломан называл его по должности и так обращался к нему. Значит, ситуация крайне опасна…
- И последнее… - Карломан непривычно помедлил.
Дагоберт, очень хорошо его знающий, уловил в его голосе какие то смутно знакомые нотки. Тогда он так и не понял, что его насторожило, а после поединка – понял… С такими же нотками говорили те воины, которым надлежало держать рубеж, и они, не зная, смогут ли продержаться установленный срок, практически заживо шли на смерть…
Также и Карломан отлично понимающий, что ему в самом худшем случае предстоит сделать – как бы… Не прощался, но…
- И последнее: созовите Совет на тот час, в который сегодня должен быть бал, – Карломан передал записку своему дяде и тестю, – и в довесок к нему пригласите вот этих людей.
Беря записку из рук Карломана, Дагоберт прикоснулся к его руке. Отчего то она было холодна на ощупь – как рука… Совсем не к месту Дагоберт вспомнил своего племянника – покойного короля Хлодоберта, единокровного брата Карломана, каким тот был в день рокового турнира. Тогда он, Дагоберт, одним из первых бросился к упавшему с коня королю, увидел, что тот истекает кровью, и почувствовал, как холодеет в ладонях его рука, освобожденная от латной перчатки... Старик снова почувствовал, как сердце немного пощипало и отпустило. Нет, ему все-таки померещилось! Просто Карломан очень похож на своего отца, Хлодоберта Жестокого, и единокровного брата. Только глаза от матери, Женевьевы Армориканской - необыкновенно яркого изумрудного оттенка, каких почти не бывает у обычных людей.
Дагоберт взял записку и спрятал ее в свой пояс. Украдкой он взглянул на свою дочь, которая все чаще прерывала разговор с Матильдой и смотрела на супруга.
”Ей не пойдет черное траурное платье!” - мелькнула безумная мысль у Старого Лиса, и он вздрогнул от осознания этой страшной мысли (ведь она подразумевает, что…). Потом он уважительно поклонился майордому.
- Да хранят тебя Небеса, – только и сказал Дагоберт.
Если графиня Альпаида чувствовала, какие мысли обуревают ее отца, то ничем, кроме тревожных взоров, этого не выдала. Она держалась с врожденным достоинством принцессы крови, понимая, что сейчас может помочь мужу лишь тем, что не станет его отвлекать воплями да слезами. А вот Аделард, младший сын ее и Карломана, переводил взор изумленно расширенных глаз то на отца, то в сторону королевского шатра, то на застывшую Кримхильду, то на Гизельхера. Как видно, молодому человеку казалось, что на месте Рыцаря Дикой Розы сейчас находится он сам.
Между тем, Карломан, попрощавшись со своим тестем, начал действовать. Он знал, что делать. Главное теперь чтобы другие участники предполагаемое были на его стороне.
- Жоффруа, приготовь два клинка к бою! Больше не нужно. И скажи: готов ли ты, как велит твоя клятва, защищать короля... даже от него самого?
Паладин кивнул, лишь немного помедлив. В его уме забрезжили смутные догадки, что именно задумал майордом.
Обернувшись к Гизельхеру, граф Кенабумский серьезно произнес:
- Если ты еще хочешь порадовать своего отца успехами - следуй в точности тому, что я сейчас скажу.
Граф Рехимунд, судорожно сглотнувший, первым уловил надежду на спасение и чуть заметно сжал плечо сына, приказывая слушаться. Он понимал, что майордом - единственный, кто еще может спасти их.
Все это время Дитрих Молоторукий стоял молча, не привлекая к себе внимания. Ведь у него, в отличие от Гизельхера, не было здесь родных, а кроме того, он понимал, чего стоит предстоящий бой с таким противником, как Карломан. Но здесь он встрепенулся и едва не вскрикнул, поняв, что майордом хочет спасти не только Рыцаря Дикой Розы, но и своего короля, вернее - его честь. На первый взгляд, предложенный майордомом выход казался совершенно невозможным, неосуществимым теперь, когда все зашло настолько далеко. Однако Дитрих был опытным воином, и знал Карломана не понаслышке. Ему доводилось видеть, как тот одерживает победу в самых неблагоприятных условиях. Так было несколько лет назад, во время арверно-нибелунгской войны. Победа тогда была уже совсем в руках нибелунгов, они не сомневались в ней, зажав как в клещи войско арвернов. Вперед стояли нибелунгские превосходящие силы, позади - глухие лесные чащобы, куда не заглядывали даже местные жители, где почти не светило солнце, где водилась нечисть и жуткие звери, каких больше не осталось нигде. Войску конных рыцарей туда соваться точно было незачем. А вот Карломан с отборными арвернскими войсками, точно в море, нырнул в лесную глушь и, неведомо как, сумел там перегруппировать свои силы, провел их лесными тропами, чтобы в решающий миг ударить на уже почти одержавших победу нибелунгов. Все переменилось в мгновение ока. Дитрих бился тогда среди тех, кто пытался сдержать неистовый натиск арвернов, но все было зря. Их опрокинули и смяли. Кстати, нибелунгский военачальник тогда сразился с ”кузеном” майордома, все боевые повадки которого очень подозрительно кого-то напоминали. Но все было напрасно. Уцелевших нибелунгов, и его в том числе, взяли в плен. После Дитриха и его товарищей отпустили, когда они поклялись на меча, что больше не станут сражаться против арвернов. Дитрих тогда решил, что майордом далеко не всякого счел бы способным выполнить такую клятву, не каждому поверил бы. И его доверие обязывало нибелунгского рыцаря не меньше, чем сама клятва.
Дитрих так и не смог узнать, каким образом Карломан провел войско через Лес Чудовищ. Но после окончания войны он не раз бывал в Арвернии, выполняя последнюю просьбу принца Теодориха - защищать его дочь, королеву Кримхильду. Там ему доводилось встречаться со всемогущим майордомом. На ристалище он безошибочно угадывал того, кто представился своим ”кузеном”. И, наблюдая за ним на рыцарских турнирах, Дитрих кое-чему научился для себя, ибо у такого человека не зазорно было кое-что перенять и врагам.
А Карломан обратился прямо к нему, пристально взглянув:
- Дитрих Молоторукий! Мы с тобой знакомы не только по мирным временам, когда наши народы, наконец, благоденствуют, но и по годам кровавой рати. Я знаю - ты человек чести и искусный воин. Мне ли не знать этого? Сколько раз мы с тобой на турнирах ломали копья… правда тогда возможно ты знал меня совсем под другим именем.
Дитрих кивнул. Он не удивился этим словам, ибо был почти уверен и прежде, с кем доводилось ему иметь дело.
- Я знаю, что я не вправе тебя просить, но… прошу тебя: откажись от такой чести, как поединок со мной. И причину не надо искать… Скажи, что ты во время войны дал клятву мне… а то что ты на турнирах вставал против меня – так ты не знал, кто такой «кузен» майордома….
Дитрих еще сомневался, что это сработает. Он попытался возразить:
- Если я не оскорблю отказом от поединка тебя, то короля, что задумал показательный бой - наверняка.
Но Карломан уже все продумал:
- Просись вместе со мной и паладином Жоффруа на ристалище в качестве секундантов. А когда я подам знак, оттащи Рыцаря Дикой Розы прочь от короля. И держитесь как можно дальше от нас. Что бы не было сомнения, что вы ни причем. Оба.
Поразмыслив немного, Дитрих кивнул, не произнося ни слова. В другой раз он бы с удовольствием провел поединок с Карломаном, пусть даже и на заточенных мечах. Такой противник - честь для любого рыцаря. Впрочем, они столько раз сражались и в настоящей войне. А теперь готовились сразиться как союзники за то, чтобы войны не было.
Карломан тоже кивнул, удовлетворившись полученным результатом. Резким жестом он отпустил всех и остался ждать своего часа.
***</p>