9 (2/2)

— Можешь трогать, я разрешаю, — руки Гоголя уже расправлялись с ширинкой на брюках Федора, а руки последнего оказались на талии блондина. Они опускались то вверх, до груди, то до таза. Одна рука скользнула на плечо и пальцем подцепила лямку. Федор ухмылнулся, оттянув лямку ливчика, а после резко отпустил.

Гоголь тихо зашипел и тихо усмехнулся.

— Если будешь себя плохо вести, — вытянул ремень из петель брюк, — я пойду в этом наряде по Питеру гулять, — Достоевский в ответ на это посмотрел немного укоризненно, а Николай лишь показал язык. В его руках ремень превратился в петельку, — руки сюда.

Федор удивленно вскинул брови, но руки в петлю ремня просунул и поморщился, так как ее резко и сильно затянули.

— Сегодня, Федечка, — парень шептал рядом с ухом, — играем по моим правилам.

Ухватившись рукой за незадействованный кусочек ремешка, Гоголь потянул его на себя, вынуждая Федора идти за ним. Когда цель, а именно-кровать, была настигнута, блондин толкнул Достоевского на кровать и уселся на его бедрах.

Отчетливо чувствовалось чужое возбуждение, что так упиралось в промежность, скрывающуюся от этого мира под тонким слоем кружева. Парень одной рукой все еще продолжал держать в руке «хвостик» ремня, а второй притянул Федора к себе за затылок, впиваясь в его губы своми, целуя требовательно и отнюдь не нежно. Брюнет пытался не отставать. Его язык пробился в чужой рот и сразу встретился с язычком Николая. Губы двоих слились в глубоком поцелуе. Первым отстранился Гоголь и самым подлым образом оттолкнул от себя пытающегося возобновить поцелуй Федора. Тот лег на спину, любуясь нависающим сверху блондином, который слегка приспустил чужие брюки вместе с черными боксерами, освобождая от тканевых оков уже давно возбужденный орган. Посмотрев на Федора сверху вниз, блондин провел пальцем по всей длине вставшей плоти, улавливая желтыми глазками каждую эмоцию на лице старшего.

Гоголь очень хотел помучать того, кто его мучал, но сам уже терпеть не мог. Он сдвинул ткань кружевных трусов в сторону и подставив рукой чужой орган к своему аналу, медленно стал опускаться на него. За то время, пока Достоевский гулял по магазинам, Гоголь и нарядиться успел, и растянуть себя, потому проблем не возникло и блондин себя мысленно за это похвалил. В его руке все еще был незадействованный кусок ремня, связывающий руки брюнета. Недолго подумав, Николай привязал его к грядушке кровати, тем самым полностью освободив свои руки, и оставляя в плену чужие.

Уперевшись ладонями в грудь Федора, желтоглазый так же медленно приподнялся, словно дразнил перевозбужденного под ним парня. Хотя почему словно? Дразнил, еще как дразнил. Мучал. Хотя это мягко сказанно, он буквально пытал Достоевского и себя, но при этом наслаждался этой сладкой пыткой. Как ни странно, наслаждался не только он. Хоть темп и был чертовски медленным, сам факт того, что над тобой доминирует Николай Гоголь, еще и в таком наряде, невероятно будоражил. А как зачаровывали желтые глаза, наполненные животным желанием. И все же, для Федора это было слишком медленно, потому он сам стал подмахивать бедрами, сбивая блондина с им же установленного темпа, тем самым заставляя подстроиться под себя.

Гоголь уже быстрее стал двигаться, при этом сладко постанывая. Он переставил руки с чужой грудной клетки на кровать, умещая их на уровне головы темноволосого по разным сторонам. Недолго думая, он вовлек нижнего в поцелуй. Он получился хоть и не долгим, но очень мокрым. Когда Гоголь все же отстранился от всегда манящих губ, по его подбородку стекла капля слюны и упала прямо на чужую светлую рубашку. Немного ускоряя ритм толчков, Гоголь провел пальцем по шее Федора. Наклонившись, он укусил кожу на кадыке брюнета и оставил там достаточно заметный засос.

Отстранившись, он некоторое время смотрел на Достоевского, а потом его рука легла на шею второго и слегка придавила. С губ фиолетовоглазого слетел хриплый и удивленный стон, а рука стала давить сильнее, почти перекрывая ход кислороду. Федор приоткрыл рот от нехватки воздуха, но губы Гоголя уже накрыли его губы и язык по-хозяйски пробрался глубоко в рот удушаемого.

Федору уже невыносимо хотелось дышать, но происходящее явно ему нравилось. Он прикрыл глаза и сплел свой язык с язычком блондина. Теперь уже задыхались оба: один из-за руки на горле, второй-от подступившего крышесносного оргазма. Николай кончил в недавно купленные кружевные трусы, беспощадно пачкая их. Федор излился вслед за парнем внутрь, и второй завалился рядом. Оба жадно хватали губами воздух и пытались оклематься после бурного полового акта.

Первым дыхание восстановил Федор.

— Коль, это было невероятно…

Гоголь немного отдышался и, ухмыльнувшись, придвинулся ближе к брюнету, заглядывая в его глаза.

— Неужели нравится, когда тобой помыкают и душат?

— Оказывается, что да, — Достоевский едва слышно усмехнулся, смотря на растрепанного Гоголя, — может, освободишь меня?

Блондин кивнул и стал распутывать сооружение из кожанного ремня. Как только он освободил чужие руки, они впились в пухлые бедра так, что, возможно, останутся синяки.

— Коля, — томно шептал Достоевский. Одна из его рук пошла выше и погладила щеку, — почему ты такой красивый?

Гоголь тихо хихикнул и поцеловал старшего в щеку.

— Это для того, чтобы тебя с ума свести.

— У тебя это просто прекрасно получается, — Достоевский откровенно любовался желтоглазым, уже поглаживая его бедро, — любимый.

В ту ночь Гоголь долго не мог уснуть. Федор назвал его любимым.