Часть 56. Примирение (1/2)
Севастьян занимался делами службы, когда в кабинет вошел Виталий.
— Хочешь — обрадуй сестру, — произнес молодой человек. — С Геллер наблюдение сняли.
— Сестра, по-моему, не знает, что за Геллер было наблюдение, — ответил Севастьян. — Да и я тоже не интересовался. И что филер узнал?
— А что филер мог узнать? — спросил Виталий. — Что Геллер ходит в гимназию, время от времени навещает внуков, любит сама прогуляться по лавкам и купить что-нибудь, дважды покупала хорошие дорогие конфеты и ела их на улице прямо на лавочке. Наверное, про конфеты — самое шокирующее, что удалось узнать.
— У каждого свои странности, — произнес Севастьян. — А что, филер ни разу не видел, как Геллер на мануфактуру ходила? Даже странно как-то.
— Про мануфактуру я и говорить не стал — оно совершенно неудивительно, — ответил Виталий. — Она и к инспектрисе из министерской гимназии ходила, чтобы поболтать о чем-то личном. В этом ничего интересного нет. Жандармерию интересовали иные контакты: с рабочими вне стен мануфактуры, а еще лучше — с рабочими с фабрики. Таких встреч не было, поэтому наблюдение было прекращено. Филер, к слову сказать, говорил, что у Геллер настолько скучная жизнь, что ему даже наблюдать скучно было. Чуть было не засыпал иногда.
— Другие поднадзорные развеселят, — отмахнулся Севастьян. — Конечно, я делом Геллер не занимался, но она не настолько дура, чтобы после двух подозрений еще что-то устроить. Так что это или без ее ведома, или, наоборот, с целью подставить ее, спихнуть на нее организаторство.
— Почерк другой, — сказал Виталий. — Не такой, как в прошлые разы. Поэтому можно точно сказать, что не она.
— Или не тот, кто прошлые разы организовывал, — добавил Севастьян.
Анечка скучала. За несколько недель полуодиночества — прежний круг общения все так же не давал девушке возможность откровенничать — Анечка поняла, что если не считать той самой ситуации, в которой она обвинила Глашу в укрывательстве своих грехов, новая подруга ее полностью устраивала. Иная досадная ситуация, когда ее зачем-то обвинили в содомии, стерлась из памяти Анечки — буквально через несколько дней девушка была уверена, что ее наказали за ссору с Глашей, произошедшую в гимназии. А еще через неделю Анечка просто предпочла забыть эту ситуацию — предыдущее несправедливое наказание было куда более обидным и ярким пятном среди недавних событий.
Анечка предпочла простить начальницу: что ожидать от той, которая готова практически на кулаках защищать остатки чести своего погибшего супруга? Была прощена и Глаша, причем на Глашу Анечка не обижалась вполне искренне: то, что девушка предпочла молчать о своих несовершенствах, Анечка прекрасно понимала. Однако несмотря на всепрощение, которое бы явно понравилось матери, если бы она узнала правду, на душе было как-то не очень спокойно.
«Нужно примириться с Глашей», — подумала Анечка и сразу же после уроков подошла к подруге.
— Как уроки прошли? — как ни в чем не бывало спросила Анечка.
— Неплохо, — ответила Глаша. — Начальница нас отпустила на десять минут раньше — ее куда-то позвали. Поэтому меня не спросили, а так бы могла и нолик схлопотать.
Анечка сразу же вспомнила, как начальница пришла на их урок на двадцать минут позже и сказала:
— И меня тоже сегодня не спрашивали. Даже как-то обидно. Я же готовлюсь каждый раз, стараюсь… Хочется, чтобы все пятерки были. Да, всех пятерок не будет, даже не знаю, что поставят по поведению, но пусть лучше будет одна тройка и все пятерки, чем не одна тройка.
— С твоим примерным поведением простят, я думаю, — задумалась Глаша. — Будет четверка.
— Поживем — увидим, — ответила Анечка.
Глаша практически оделась и предложила подруге:
— Пройдемся по улице? Я расскажу что-то.