Часть 49. Разговор по душам (2/2)

— Мы с Владимиром жили хорошо до того момента, когда он окончательно не склонился к крамоле. Нет, я о крамоле узнала раньше, еще в гимназии. От Агнессы Викторовны. Эльвира Марковна еще нас за листовки прямо в гимназии высекла. Но потом Агнесса Викторовна выходит замуж за жандарма и оставляет свои взгляды. А я поддерживаю своего любимого мужа. Нет, конечно, не все было гладко, будто в сказке, но на то это не сказка, а жизнь, чтобы все было так, как должно быть.

Зоя перевела дыхание:

— Сколько раз меня Эльвира Марковна била, пытаясь отвадить от крамолы — не сосчитать! Не отвадила. Владимир, тем временем, окончательно пришел к выводу, что нужно не агитировать, а убивать царя. К сожалению или счастью, я не смогла его поддержать. Владимир уехал в столицу, желая убить царя, но был схвачен охранкой. Приговор за такое один.

Зоя взглянула на донельзя изумленную Лизавету и произнесла:

— А вот продолжение, Елизавета Васильевна, только под честное слово, что никогда никому об этом не скажете.

— Разумеется, Зоя Михайловна, — выдохнула классная дама.

— Проклятая царская власть даже не сумела нормально повесить Володечку, — начала Зоя. — Веревка порвалась, он упал с полсаженной [1] высоты, получил черепно-мозговую травму и, по-видимому, сошел с ума от произошедшего. Скорбная больница, выписка, попытка сварить нитроглицерин в сарае, взрыв, еще одна черепно-мозговая травма… По-моему, он в рассудок так и не пришел после этого. Проклятая царская власть свела с ума моего любимого мужа. Так вот, Володечка поехал в столицу, попытался убить царя, но не смог этого сделать. Напал на царя, а тот отшвырнул моего несчастного Володечку и ему было суждено погибнуть. Но, как вы понимаете, это было велено никому не говорить — моего супруга якобы повесили в тот самый злополучный день.

Зоя вытерла слезы:

— Эльвира Марковна выходит замуж, я остаюсь одна с тремя детьми на руках. Святой человек по имени Константин Алексеевич — супруг Эльвиры Марковны — говорит, что не имеет никакого морального права бросить меня одну в такой ситуации и назначает мне из своих средств пенсион до замужества. Замуж я так и не вышла, а в пенсионе уже не нуждаюсь. В один прекрасный день захотела открыть гимназию в память о моем Володечке. Открыла. Просвещаю девочек. Хочу, чтобы они узнали крамолу, пусть и в дозированных масштабах, в спокойных условиях, а не прячась по подпольным кружкам от жандармерии.

— Зоя Михайловна… — Лизавета растерялась. — Но ведь можно как-то помягче говорить то, что вы хотите. Балансируя между крамолой и некрамолой.

— Пытаюсь, — ответила Зоя. — Как видите, не всегда получается.

Лизавета уже даже пожалела, что спросила столь личное у Зои. Однако теперь, зная судьбу собеседницы, классная дама невольно прониклась к ней сочувствием.

Через некоторое время Лизавета ушла. Зоя, казалось, тоже успокоилась. Молодая женщина была уже готова спокойно заниматься делами гимназии дальше, как вдруг дверь кабинета открылась и Зоя увидела Варнецкого.

Сперва Зоя опешила от такого неожиданного появления гостя, а потом произнесла:

— Вы что-то хотели, Илья Николаевич?

— Да, Зоя Михайловна, — ответил мужчина. — Вы получили письмо?

— Да, получила, — подтвердила Зоя. — Что же вам сказать? Вы, как человек, который разбирается в законодательстве явно лучше меня и это неудивительно, прекрасно понимаете, что гимназия не министерская и не мариинская — уставы министерства и ведомств императрицы Марии на нее не распространяются. Уложение запрещает жестокое обращение с подопечными — подобного я тоже не допускаю. Как говорится, не нравятся методы воспитания — гимназий в городе несколько. Забирайте дочь, отдавайте в министерскую или мариинскую. А что касается крамолы: видите ее — доказывайте. Я не вижу. Может быть, потому что не допускаю. Нет в этой гимназии крамолы, потому что она не входит в учебный план. Поэтому, Илья Николаевич, спешу вас заверить: вы зря переживаете. Ваша дочь в надежных руках.

Илья Николаевич был удивлен такому спокойному ответу Зои. Решив, что молодая женщина держится из последних сил, пытаясь скрыть свое истинное состояние, Илья Николаевич сказал:

— Это хорошо, что в гимназии нет ни крамолы, ни жестокого обращения с воспитанницами — не придется никому ничего писать. Надеюсь, и в дальнейшем такого не будет. Честь имею.

Когда Илья Николаевич ушел, Зоя с некоторым безразличием посмотрела ему вслед. Вскоре в кабинет Зои пришла чуть взволнованная Ася.

— Что надо было Варнецкому? — спросила молодая женщина.

— На меня посмотреть, — ответила Зоя.

— И что, посмотрел? — уточнила Ася.

— Да, — сказала Зоя. — А я его просто нахуй послала.

— Зойка, да ты что… — Ася опешила, даже не ставя слова подруги под сомнение — слишком безразличным был вид Зои. — Зойка, вот пойдет он в полицию и тебе потом несладко будет. Вдруг по Уложению квалифицируют? Статья 2013, извиняться и платить деньги за обиду заставят. А если 2014-ю натянут — он же, все-таки, судьей служит, то там от трех до шести месяцев тюрьмы…

— Я его приличными словами нахуй послала, — произнесла Зоя.

— Как? — Ася не поверила подруге.

— Законы процитировала, — ответила Зоя и пересказала то, что произошло недавно.

Выслушав подругу, Ася донельзя удивилась.

— И как, Зойка, ты умудрилась собраться? — молодая женщина не поверила своим ушам.

— С Лизаветой посидела — вроде бы, успокоилась, — ответила Зоя.

— Ох, Зойка, не будет она тебя уважать после этого, — сказала Ася. — Но уже ничего не поделать. Растрепала — и ладно.

— Будет, Аська, — произнесла Зоя. — Явно не поддержала, но осуждать не будет. И отношение вряд ли изменится.

[1] около метра — 1 метр, 7 сантиметров.